Данте замолчал, увидев на своем пути группу женщин, которые шли со скромно склоненными головами, одетые в коричневые плащи ― цвет, который Святой Франциск Ассизский избрал для своих последователей. Это был цвет перьев жаворонка или земли, которая для него была «самым жалким элементом». Это были монахини, женщины, которые отказались от супружества, чтобы обратиться к духовной жизни. Возможно, они возвращались со своих работ во францисканскую церковь и на заре проходили через маленькую открытую дверь в северной стене храма. Потом они собирались в ближайшем монастыре Святой Елизаветы. Не прекращались злые сплетни о том, что эту дверь оставляют открытой и на ночь для прохода друг к другу женщин и мужчин из этих двух монастырей. Поэт посмотрел на своего спутника, который шел молча. Поэт был не в силах понять, что значит это молчание ― уважение или равнодушие. В любом случае он продолжил, говорить.
― Я тоже остался в одиночестве, Франческо, но, в отличие от твоего отца, у меня не было ни мужества, ни сил противостоять судьбе. Я присоединился к самым могущественным из новых изгнанников, включая некоторые семейства, изгнанные намного раньше, то есть к гибеллинам и мятежникам. Я думал, что, сражаясь без пощады, мы могли возвратить свои права и гражданство; то были моменты безнадежности и ярости. Но я ошибался. Некоторые общества лучше не посещать, даже когда тебя душит безнадежность. Слишком поздно, возможно, я понял неблагодарность, невежество и злобу некоторых из них. Я понял, что не все, кто находится на твоей стороне, достойны уважения за чистоту их дел. Тогда я решил остаться один. Чтобы прийти к тем же убеждениям, что твой отец, Франческо, я потерял много драгоценного времени, ― грустно сказал поэт. ― Я просил гостеприимства в разных местах, а те слухи, которые доходили до ваших ушей, представляли меня не с лучшей стороны. И я подозреваю, что именно это убавило ценность моего творчества, вот к чему все привело. Ты видишь, что теперь происходит во Флоренции…
Он старался подвести итог в нескольких фразах. Было невозможно передать чувство бессилия, несправедливости и беззащитности, безнадежность, в которую он был погружен, обладая скудными средствами к существованию. Все это толкнуло его войти в Consilium et Universitas Alborum, высший орган белых, который принимал известных мятежных гибеллинов. Первые военные неудачи положили начало разрушению слабых надежд Данте на этих недисциплинированных и нелепых людей, объединенных только общей целью возвращения во Флоренцию. В этих рядах иной раз ощущалась сильная ненависть друг к другу, которая превращала союзников во врагов. Данте скоро понял, что победа может быть достигнута только тонкими дипломатическими методами. Он убеждал всех в необходимости примириться. Болезненное поражение в замке Пуличчиано, нанесенное жестоким флорентийским подестой Фульчиери де Кальболи, ознаменовало окончание многих вещей, и в том числе влияния Данте в Universitas Alborum. Теперь он должен был терпеть горечь обвинений. Хуже стало, когда злоба и клевета вонзились в него, словно нож в спину, и он должен был слушать, как искажаются флорентийские ценности. Это было его прощание с народом, который оттолкнул его.
― Но не поэтому вы решили принять участие в сомнительных приключениях, ― резко нарушил молчание Франческо.
― Если я это сделал, то потому что верил, что таким образом могу помочь большинству, и потому что я был искренне убежден, как наставлял мой учитель Ремигио,[47] что горожан нужно любить больше, чем себя, ― ответил он, не оборачиваясь. ― Конечно, я и в этом ошибался.
― Возможно, в этом состоит тогда наказание вашей совести, которая заставляет вас мириться с этими разногласиями, ― произнес Франческо, но в его словах не было настоящей злобы, и Данте хотелось думать, что, может быть, в них не было даже настоящей убежденности.
― Я верю, что заплатил за свои грехи настоящим раскаянием. И ты видишь, что теперь я хочу только вернуться на родину. Мне теперь совсем неважно, кто правит и кто позволяет править. Перед Господом я давно поклялся, что не дам больше втянуть себя в политические дрязги этой республики. В любом случае, мы остаемся сами собой, свободными или рабами, у каждого есть собственная правда.
В этих словах Данте стремился выразить проблему, которая занимала его больше всего в последнее время. Франческо это понял и снова погрузился в молчание, словно каждый из двоих шел в этом мире своей дорогой, и хотя физически они были рядом, их мысли были на расстоянии многих тысяч миль друг от друга. Они шли по улице, где находились дома Бенчи, рядом с мостом Рубаконте, и остановились у ворот с тем же названием, которые вели к старой городской стене и к улице Красильщиков. Чувствовалась близость Арно: слабый запах стоячей воды перемешивался с другими, менее приятными. Они находились на юге от широкого пространства, занятого церковью Санта Кроче и ее монастырем. Своего рода гребень из узких улочек предвещал мучительную дорогу к храму, если кто-то хотел здесь сократить путь.
Двое путников продолжали идти по улице Красильщиков, встречаясь то тут, то там с рабочими людьми, которые перетаскивали тюки и шли гораздо быстрее их. Потом они оказались в оживленном месте ― на маленькой площади, где царил общий беспорядок. Это должны были быть сушильни. Здесь перекрещивались веревки, привязанные к жердям или гвоздям, вбитым в стены, на которых работники вывешивали ткани на солнце. Другие полотна были просто разложены на земле. Ткани, растянутые двумя или тремя работниками, текли ручьями; остальные палками били по полотнам, и с каждым ударом взвивалась туча грязных капель. На другой стороне площади огромный бассейн служил для смачивания и осветления шерсти, кожи или шкур.
Другие работяги с пятнами от усилий на лицах таскали полные ведра воды. Они опрокидывали ведра в корыто, вытирали пот и возвращались в сторону Арно. Со своего места, не двигаясь, Данте рассматривал площадь, стараясь увидеть больше, чем просто движение. От него не укрылась деталь, которая была здесь лишней. Три фигуры, закутанные в одинаковые серые плащи, завернули на площадь, остановились между работниками и завели с ними разговор. «Несомненно, бегины», ― подумал поэт.
Возможно, это были те же самые, о которых так дурно отзывался несчастный сумасшедший с Санта Кроче. Данте решил медленно подойти к ним, стараясь не привлечь к себе внимания; без сомнения, он не был готов к разговору с ними. Разношерстная группа бездельников, не слишком большая, сбилась в кучу рядом с огромным бассейном и глазела на двух чужаков. Три бегина покинули площадь, уходя в сторону северных улочек, а один из этой группы отделился от них и не слишком быстро стал приближаться к Данте. Поэт почувствовал, как напрягся Франческо, и стал ждать, пока этот человек подойдет ближе.
Глава 33
― Добро пожаловать в наш скромный квартал, благородные сеньоры, ― поприветствовал их этот человек с преувеличенным уважением, отчего слова звучали как-то смешно. ― Если вам нужна помощь, то Филиппоне ― это я ― к вашим услугам.
Данте ошеломленно смотрел на него. Это был человечек, одетый в оборванные и бесцветные одежды, с лицом плута и с манерами придворного шута. Филиппоне был представителем группы, которая издалека смотрела на них с интересом; тем не менее Франческо не показывал, что сильно впечатлен. Он заговорил грубо, без страха.
― Что это ты говоришь о благородных сеньорах? Разве мы похожи на баронов, прогуливающихся по твоему тошнотворному кварталу? С чего ты это взял?
― Ваши плащи… ― пояснил этот тип, почему-то заикаясь, но хитрая улыбка не пропала с его лица. ― Мы все здесь рабочие люди и умеем отличать хорошую ткань с одного взгляда, ― произнес он, протягивая руку к его одежде, но не отваживаясь коснуться ее.
― Существует много возможностей носить хорошие ткани, не будучи рожденным во дворце, ― ответил сухо Франческо верным тоном негодяя.
Данте понял, что этого мошенника трудно обмануть. Голод и нищета были лучшей школой жизни на улице, на которой часто видели монахов. То, что они приняли за простое и скромное одеяние, выдавало их, словно маскарадный костюм.
― В любом случае, ― продолжал неутомимый Филиппоне с лицемерной вежливостью, ― если вы хотите что-либо… здесь все дешево… ― сказал он, обводя рукой площадь. ― Шерстяные ткани или любые другие…
Двусмысленность этих слов и возможных дел, которые его товарищи были готовы исполнить, потрясли Данте. Филиппоне, не получив немедленного ответа, решил зайти с другой стороны.
― Женщины? ― сказал он и, лукаво подмигнув, добавил: ― Мужчины?
Данте отреагировал быстро, чтобы предупредить возможную реакцию Франческо, видя, что его спутник сжал зубы и насупил брови.
― Информация, ― быстро вмешался поэт. ― Мы хотим получить информацию. И мы, конечно, заплатим за нее.
