Важнейшей задачей тактики является определение тех путей и средств, тех форм и способов борьбы, которые более всего соответствуют конкретной обстановке в данный момент и вернее всего подготовляют стратегический успех. Поэтому действия тактики, их результаты должны быть расцениваемы не сами по себе, не с точки зрения непосредственного эффекта, а с точки зрения задач и возможностей стратегии» {Сталин И. В. Соч. Т. 5. С. 163–164, 166).
Л. М. Каганович: Благодарю Вас. Все эти замечания, рассуждения Сталина по вопросам военного искусства мне представляются достаточно зрелыми в теоретическом отношении. Но Сталин вышел из Гражданской войны обогащенным и разнообразной практикой. В этой войне он проявил свою высокую компетентность. В огне ее он видал виды. В сложных ситуациях мог и растеряться, но не растерялся. Сталин владел великой стратегией. Приходилось и отступать, но не испугался отступлений. Посмотрите, как в гражданской войне Москва была окружена: Колчак, Юденич, Деникин. Москва вот–вот должна была пасть. А Сталин последовательно был членом Военных советов и Западного, и Южного, и Царицынского, и Юго — Западного, и Северо — Западного фронтов. И сыграл немалую роль в защите Советской республики и ее столицы.
Сталин, повторяю, видал виды, войну он знал лучше всех других руководителей (не считая, конечно, Ленина) и его опыт в Гражданской войне колоссален. Он не писал много об этом. И когда началась Великая Отечественная война, наш вождь, военный руководитель был компетентен с самого ее начала и снова не растерялся, что мы отступаем. Он был твердо уверен, что мы победим и твердо руководил страной, партией, армией, экономикой.
Конечно, самое главное заключалось именно в том, что мировая военная история не знала такого командования, которое сосредоточило бы в одном кулаке, в одних руках промышленность, сельское хозяйство, железные дороги, снабжение, армию и военную коллегию руководителей. Все было сосредоточено в одном кулаке — в Государственном Комитете Обороны. Мы все были помощниками Сталина по всем делам. Я занимался транспортом, перевозками. Микоян — снабжением, Молотов — танками, Маленков — самолетами и авиационными моторами, Вознесенский — вооружением и боеприпасами и т. д.
Сталин держал книжечку, у него все наиболее важное было там записано, в том числе резервы. Резервы, резервы, резервы, резервы… Он им придавал исключительное значение и держал их вот так вот. Если что–то и выдавал, то в первые месяцы войны — по крохе — одному, второму, третьему… Говорил: выжимай из себя, что можешь, и если потом увидишь, что уже все исчерпано, я тебе помогу.
Сталин и валюту держал под своим строжайшим контролем, и это все у него было записано в книжечке. При нем не было дефицита бюджета. Так или не так? Это мировой факт. Сталин вызывал наркома финансов Зверева и спрашивал у него: «Ну, как у Вас с казной? Сколько имеете в этом году ресурсов? Какие наиболее сложные проблемы? Как предполагаете их преодолевать?» и т. д. Все четко докладывалось, тщательно, но оперативно рассматривалось, утверждалось и выполнялось.
Так что Сталин и военная стратегия были не в разрыве, а в единстве. Я лично глубоко убежден в том, что свою военную стратегию: отступления, действия фронтов, армий, родов войск, их применение — все это Сталин детально обдумывал. Он получал сведения отовсюду, от каждого командующего фронтом, армией, наркома или замнаркома, представителя Ставки, уполномоченного ГКО, директора крупного комбината или оборонного предприятия. Он определял и время, когда и куда направлять силы и выделять резервы…
Г. А. Куманев: Лазарь Моисеевич, и тем не менее все–таки надо признать тот факт, что Гитлер обманул Сталина 22 июня…
Л. М Каганович: Слушайте, дело не в обмане. Это же смешно говорить: «обманул». Империалист есть империалист, фашист есть фашист. Фашизм — это толпа мелкобуржуазных масс, где есть и обманутые рабочие. Это верно. Фашизм есть не что иное, как экстремистский отряд империализма. Гитлер выступил вперед в качестве ударной силы империализма. Он был первым номером. Он хотел заправлять всем империалистическим лагерем, быть выше всех, а потом завоевать весь мир. Гитлер поэтому начал мировую войну не сразу против нас, а против Польши, других западных стран. Фашистский фюрер был империалистом, его толкали другие империалисты, чтобы он против Советского Союза пошел. Они очень хотели, чтобы он «наскочил» на нас. Этого ведь никто не отрицает. Но вот не вышло это в начале мировой войны. Даже когда Вторая мировая война разразилась, Англия и Франция всячески хотели показать Гитлеру, что они не хотят воевать с ним. Яркая иллюстрация тому — так называемая «странная война». Они дали возможность фашистскому главарю захватить то, что он захватил, и обратно у него ни клочка земли тогда не отвоевали.
Не Гитлер обманул нас. Мы рассчитывали, Сталин рассчитывал. И это была его продуманная стратегия. Сталин рассчитывал на выигрыш времени и обеспечил выигрыш в 22 месяца.
Г А. Куманев: Извините, мне рассказывал Анастас Иванович Микоян, когда я с ним встречался, что у Сталина было такое твердое убеждение: нападение Германии на нас неизбежно, но война с ней начнется где–то в середине или в конце сорок второго года, когда, по его расчетам, Гитлер поставит на колени Англию, ибо воевать на два фронта нацистский фюрер не решится.
Поэтому Сталин и отвергал или игнорировал все тревожные донесения, которые шли к нему по разным каналам весной и в начале лета сорок первого года о том, что фашистское нападение вот–вот произойдет и враг уже изготовился для броска на Восток. Известно, например, что было предупреждение от американских представителей и даже от самого Уинстона Черчилля.
Л. М. Каганович: Сталин не отвергал все эти сообщения, но он был очень осторожным политиком. Он знал, с кем имеет дело. Он знал, что Черчилль хитер, талантлив, умен, что искренним с нами никогда не будет, что в годы Гражданской войны 14 государств против нас натравил и т. д. Сталин знал, что англичане и американцы (больше англичане) в последние годы все время подталкивали Гитлера против нас. Но вместе с тем Сталин знал, что в Германии существует мнение — с Россией надо быть осторожными, не идти с ней на конфронтацию. И Сталин считал, что советско- германский договор о ненападении на какое–то время отводит прямую угрозу от нас. И он согласился на подписание такого договора, предложенного Гитлером. Сейчас же кричат шибздики в печати: как это Сталин мог пойти на договор о ненападении? А что надо было — оказаться перед возможностью единого антисоветского империалистического фронта? Причем с Японией в придачу, которая в это время продолжала вести против нас боевые действия в районе Халхин — Гола.
И относительно секретного протокола. Во–первых, в дипломатической практике тех лет он не был какой–то новинкой, чем–то из рук вон выходящим. Да и сейчас сферы влияния и «области жизненно важных интересов», скажем, США простираются за тысячи километров от их территории. И такие претензии нынешнего идеала «демократии» зафиксированы в ряде секретных документов. Но об этом наши отечественные щелкоперы предпочитают помалкивать. Во- вторых, секретный протокол является своеобразной жертвой со стороны Сталина. Для того, чтобы каким–то образом выиграть время. Из двух зол он выбрал меньшее, чтобы, повторяю, выиграть время.
Гитлер пошел на нас не потому, что он обманул Сталина, а потому, что его подтолкнули, намекнули, вероятно: если ты пойдешь против СССР, то это самый удобный момент. У нас с вооружением плохо дело, у нас с командным составом плохо и чем дальше, тем, мол, труднее будет Советское государство сокрушить и т. д., и проч., и проч. Это тоже подстегнуло бесноватого фюрера, и он решил пойти на СССР войной.
Г. А. Куманев: А может, нам следовало бы упредить Гитлера и первыми нанести ему удар? Ведь еще с декларации Гитлера от 22 июня 1941 г. имеет хождение нацистская фальшивка (кстати, решительно отвергнутая на Нюрнбергском процессе), будто фашистская агрессия против СССР была вынужденной и вермахт только опередил подготовленную для нападения на рейх Красную Армию
Л. М. Каганович: Все это вранье самой низкой пробы, рассчитанное на наивных, доверчивых простаков или дураков. Ни о каком нападении на Германию под любым предлогом ни весной, ни летом сорок первого года мы, конечно, не помышляли. Это была бы с нашей стороны опаснейшая авантюра. К большой войне, тем более наступательной, ни наша армия, ни страна не были тогда готовы. И пойти на такой безрассудный шаг, связанный и с открытым нарушением заключенного пакта, Сталин, разумеется, не мог. Его главной задачей в то время было не ускорить, а, напротив, всячески оттянуть военное столкновение наших стран.
