каким-то требованиям, в чем-то существенном уступаю остальным. Вполне возможно, что газеты правы. Но, внимательно понаблюдав за снующими по улице прохожими, начинаешь подозревать, что множество других людей мучается теми же проблемами и чего-то в жизни не сделали.
До города первые робкие проявления весны еще не добрались, видимо, она расположилась на подступах к нему – окраинах, дачных участках, берегах ручьев – словно вражеское войско в давние времена. На брусчатке еще лежал песок, которым в зимний гололед посыпали дороги и который сейчас, на Солнце, поднимался пылью и пачкал только что извлеченные из шкафов весенние туфли. Городские клумбы выглядели жалко. Газоны загажены собаками. По улицам ходили посеревшие люди и щурили глаза. Они казались потрясенными. Выстраивались в очереди к банкоматам, чтобы снять двадцать злотых, ровно столько, сколько понадобится сегодня на еду. Спешили в поликлинику, потому что у них был талончик на 13.35, или направлялись на кладбище, чтобы поменять зимние искусственные цветы на живые весенние нарциссы.
Меня до глубины души трогала эта людская суета. Иногда я ощущаю прилив такой растроганности – думаю, это связано с моими Недугами; иммунитет слабеет. Я остановилась на покатой рыночной площади, и во мне стало медленно нарастать чувство общности с прохожими. Каждый был братом и каждая – сестрой. Мы были так схожи. Бесконечно хрупкие, недолговечные, легкоуязвимые. Доверчиво суетились под небесами, которые не сулили нам ничего хорошего.
Весна – лишь короткая передышка, за ней наступает мощная армия смерти; она уже осаждает городские стены. Мы живем в осаде. Если рассмотреть вблизи каждую долю секунды, дыхание перехватит от ужаса. В наших телах неудержимо прогрессирует разложение, скоро мы заболеем и умрем. Нас покинут наши любимые, память о них затеряется в хаосе; не останется ничего. Лишь одежда в шкафу да чье-то лицо на фотокарточке, уже никем не узнаваемое. Потускнеют самые дорогие воспоминания. Все исчезнет, все поглотит тьма.
Я увидела на скамейке молодую беременную женщину, читавшую газету, и вдруг подумала, насколько блаженно любое неведение. Зная все это – как можно сохранить ребенка?
Мои глаза снова начали слезиться; это уже превращалось в серьезную проблему, вызывало чувство неловкости. Я не могла удержать слезы. Пусть Али наконец примет меры.
Магазин Благой Вести располагался на боковой улочке у рыночной площади, вход прямо с парковки, что не слишком привлекало потенциальных клиентов секонд-хенда.
Впервые я заглянула сюда в прошлом году, поздней осенью. Я замерзла и проголодалась. Влажные ноябрьские сумерки нависали над городом, и люди стремились ко всему, что могло дать им свет и обогреть.
От входной двери внутрь вели коврики, чистенькие, разноцветные, затем они разбегались между вешалками, одежда на которых, не рассортированная по цветам, переливалась всеми оттенками радуги; пахло ароматическими палочками, и было тепло, почти жарко, из-за огромных промышленных радиаторов под окнами. Когда-то здесь находился Швейный кооператив инвалидов, о чем свидетельствовала до сих пор различимая на стене надпись. Большой цветок, огромная тетрастигма, которая наверняка уже давно бы не поместилась в квартире своего бывшего владельца, стояла в углу, а ее могучие побеги тянулись по стенам к витрине. Смесь кафе времен социализма, химчистки и пункта проката карнавальных костюмов. А посреди всего этого – Благая Весть.
Именно так я ее назвала. Имя для девушки пришло ко мне само, триумфально. При первом взгляде на нее. Триумфально – замечательное, мощное слово; воспользовавшись им, мы, в сущности, можем ничего больше не объяснять.
– Мне бы хотелось теплую куртку, – робко сказала я и встретила проницательный взгляд блеснувших в ответ черных глаз. Девушка приветливо покивала.
Поэтому, сделав небольшую паузу, я продолжила:
– Чтобы она грела и защищала от дождя. Чтобы не была похожа на другие куртки – серые или черные, которые легко перепутать в гардеробе. Чтобы в ней были карманы, много карманов, для ключей, собачьих лакомств, мобильного, паспорта, тогда не придется носить сумочку, которая только занимает руки.
Я сказала это, осознавая, что этой просьбой отдаю себя в ее руки.
– Пожалуй, у меня найдется кое-что для вас, – сказала Благая Весть и повела меня вглубь этого длинного кишкообразного помещения.
В самом конце стояла круглая вешалка с куртками. Девушка уверенно протянула руку и вытащила чудесный пуховик карминного цвета.
– Что скажете? – Большие окна отразились в ее глазах, озарив их чудесным чистым светом.
Да, куртка была в самый раз. Я почувствовала себя Животным, которому вернули содранный мех. В кармане обнаружила маленькую ракушку и решила, что это скромный подарок от предыдущей владелицы. Пожелание: носите с радостью.
В этом магазине я купила еще перчатки, две пары. Затем собиралась покопаться в корзине с шапками и увидела, что там лежит большой черный Кот. А рядом, на шарфах – еще один, такой же, только побольше. Я мысленно назвала этих Котов Шапкой и Шарфом, но различала их потом с трудом. Черные Коты Благой Вести.
Эта милая миниатюрная продавщица с маньчжурской внешностью (вдобавок на голове у нее была шапка из искусственного меха) заварила мне чаю и подвинула стул к печке, чтобы я могла согреться.
Так началось наше знакомство.
Есть люди, на которых смотришь – и горло сжимается, а глаза наполняются слезами умиления. Кажется, будто они наделены более полной памятью о нашей прежней невинности, будто по прихоти природы избежали Падения. Может, это чьи-то посланники, вроде тех слуг, что ищут принца – потерявшегося, позабывшего о своем происхождении, показывают ему наряд, который он носил когда-то у себя на родине, и напоминают о том, что пора домой.
Она тоже страдала от своей болезни. Очень редкой и странной. У нее не было волос. И бровей, и ресниц тоже. Никогда, такой она родилась. Гены или Астрология. Я, конечно, склоняюсь к Астрологии. Да, конечно, я потом проверила в ее Гороскопе: ущербный Марс близ Асцендента, со стороны двенадцатого дома и в оппозиции к Сатурну в шестом (такой Марс дает также тайные поступки и неочевидные мотивации).
Поэтому она карандашом рисовала себе красивые брови, а на веках – крошечные черточки, притворяющиеся ресницами; иллюзия была абсолютной. На голове всегда носила тюрбаны, шапки, порой даже парики или повязывала платок. Летом я удивленно разглядывала ее руки, совершенно лишенные крошечных светлых или темноватых волосков, какие есть у всех нас.
Я часто задумываюсь, почему нам нравится именно этот человек, а не другой. И у меня есть на сей счет своя Теория. Существует некая идеальная по своей гармонии форма, к которой инстинктивно стремится наше тело. Мы выбираем в других те черты, которые могли бы дополнить этот идеал. Цель эволюции – чисто эстетическая, ни о каком
