приказа о зачислении его в политчасть полка на должность агитатора.
Вечером того же дня они выехали по Минскому шоссе к месту формирования полка — одной из станций Белорусской железной дороги. Пока что их было только семь человек: командир, комиссар, начальник штаба, два начальника по снабжению (ОВС и ПФС), начсанчасти (военный врач) и агитатор полка — Пересветов. Остальной постоянный состав предстояло получить из Москвы или набрать на месте из переменного состава, прибытие которого ожидалось со дня на день.
Какую-нибудь неделю спустя из прибывающих пополнений были сформированы первые маршевые роты. В армейском запасном они проходили краткосрочную проверку обученности военному делу, санитарную обработку — баня, медосмотр, прививки — и (не последнее по значимости) политическое и культурное обслуживание. Бойцы грузились в вагоны сытые, отдохнувшие, тепло одетые и обутые, в полушубках, башлыках, валенках — начиналась зима. Оружие предстояло им получить по прибытии в передовые части армии.
Из письма Пересветова родным
«Дорогие мои Олечка, Мария Николаевна, Наташа!
У меня новый номер полевой почты… Но письмо это отправляю опять с оказией, разыскал во время краткого посещения Москвы ваших заводчан. Они вам расскажут, почему я долго не писал, где пропадал осенью и где нахожусь сейчас. От передовой позиции расстояние порядочное, так что мое здоровье пусть вас не заботит. В 1919 году твой, Олик, санбат располагался в прифронтовом тылу, так что окружающую меня атмосферу ты приблизительно можешь себе вообразить, конечно, с поправками на эпоху.
Самое для тебя интересное, что спешу сообщить, это встреча — с кем бы ты думала? — со Степаном Кальяновым! Тем самым артиллеристом, который работал с тобой в еланском подполье, а в Октябре командовал обороной еланского Совета и вынес меня, раненого, на руках с балкона здания. Ведь мы с тобой с тех лет его не видали! Теперь он комиссар полка, и я у него служу.
Наши сугубо мирные в эти дни занятия не лишены своеобразной экзотики. Что я, как и летом, читаю бойцам лекции, провожу беседы и т. д., это для тебя не новость, но вот, например, в один прекрасный день командование приказало нам дать бойцам концерт! А у нас даже баяна не было под рукой, был только капельмейстер будущего духового оркестра, взявшийся спеть под гитару «Синий платочек». Гитару и патефон с дюжиной пластинок одолжили у местных жителей. Из бойцов прикомандировали к нам артиста московского театра «Ромен»; он с места в карьер классически отбил дробную чечетку-«цыганочку» на фанере: концертировать-то предстояло в бараке с земляным полом!.. Из бойцов и поэт нашелся, взявшийся прочесть свои антифашистские стихи, а меня обязали спеть «Вдоль по Питерской».
Перед концертом завели патефон, и, представь себе, при его звуках двое-трое из вышедших из окружения бойцов утирали слезы, так сильно повеяло на них родным домом после долгих скитаний по лесам в ежеминутном ожидании смерти!..
Концерт открылся моим кратким докладом о положении на фронтах и на нашем участке. И «Синий платочек», и чечетка, и стишки, а под конец и моя «Питерская» с известным тебе набором плясовых частушек из собранных когда-то моим покойным отцом, — все это с волнением и теплотой встречалось нашими слушателями. Командир и комиссар полка присутствовали, и было решено узаконить такие концерты.
Это я вам рассказал о нашем первом шаге на поприще фронтовой самодеятельной эстрады, а сейчас концерты у нас уже выглядят посолиднее, сформирован небольшой хор и оркестрик, бойцов сажаем в вагоны под торжественные звуки «Священной войны»…»
Хотя полк числился запасным, ему довелось участвовать и в боевых действиях своей армии.
В самый разгар жестокой битвы за Москву, пытаясь зажать ее в клещи с флангов, гитлеровское командование спланировало внезапный вспомогательный удар на центральном участке нашей обороны. Немецким танкам с пехотой удалось пробиться в ближайшие тылы, и, пока советские боевые части развертывались для ликвидации прорыва, армейскому запасному полку приказано было срочно выделить батальон для отражения врага. За несколько часов наличные маршевики сведены были в батальон, вооружены винтовками и в ночь на второе декабря двинулись навстречу противнику. Командование батальоном принял командир полка, до войны преподаватель Тимирязевской сельскохозяйственной академии.
Высланная вперед разведка донесла, что у опушки леса ночует небольшой отряд фашистов, пехотинцы без танков. Обнаружить их помогли разложенные ими костры. То ли они боялись холода и ночной темноты, то ли хотели показать, что ничего не боятся, но те же костры помогли нашим бойцам, одетым в белые халаты, скрытно подползти к ним вплотную: свет слепил гитлеровцам глаза, а потрескивание костров приглушало хруст снега. Немцы спохватились, когда наступающие с криками «ура!» и «хенде хох!» поднялись в штыковую атаку.
В одной шеренге с Пересветовым бежал в атаку политрук Зверин, человек по натуре, вопреки своей фамилии, в высшей степени штатский и мирный, окончивший Институт красной профессуры. За окладистую бороду его в полку прозвали Дедом Морозом. В переполохе беспорядочной схватки Константин видел, как кто-то из фашистов падает убитый, кто-то убегает в лес, кто-то поднимает руки, сдаваясь в плен… На его глазах у Зверина из рук был выбит пистолет, Зверин бросился на противника, что называется, с голыми руками, они упали на снег, вцепившись друг в друга, и, как потом оказалось, Зверин изловчился прокусить фашисту нос, поплатившись за это клочком бороды. Пересветову и подоспевшим бойцам удалось скрутить гитлеровцу за спину руки.
Случай этот потом стал в полку предметом шуток, бороду Зверину пришлось сбрить. Но в тот момент радость победы была омрачена потерей двоих бойцов и ранением командира полка, поднявшего батальон в атаку. А немцы, кто уцелел, все сдались в плен.
Наши действующие части разгромили прорвавшуюся группировку 4 декабря. Командир АЗСП спустя месяц вернулся из госпиталя с орденом на груди. В числе награжденных были и Зверин с Пересветовым.
В результате начавшегося 6 декабря контрнаступления советские войска на флангах обороны вскоре отогнали противника на значительное расстояние от столицы. К концу декабря двинулись в наступление и армии центра нашей обороны.
В эти дни Кальянов вызвал Пересветова в политчасть и познакомил с двумя прибывшими из политотдела армии товарищами. Оказалось, им нужен диктор с правильным и ясным произношением для агитационных радиопередач на немецком языке перед окопами противника. «Экзамен» Пересветов выдержал, и приезжие увезли его с собой на розвальнях, — снежные заносы сделали проселочные дороги непроезжими для машин.
Спустя сутки безлунной ночью на грузовике, обтянутом брезентом, с железной печуркой внутри, втроем приехали в одно из сел у реки Нары. На противоположном берегу метрах в четырехстах от реки тянулись немецкие
