А давайте-ка, прежде чем объяснять про реституцию, вернее, про ее отсутствие, я вам расскажу свою историю. Вот, значит, выслали немцев в Казахстан осенью 41-го. Моих конкретно выслали из села Джигинка, Анапского района Краснодарского края. Прожили они в ссылке до 1969 года, она уж кончилась давно, а они все жили в Казахстане. Там и я в 61-м году родился. Но тетка Ольга, отцова сестра, она с мужем и детьми в 66-м году уехала обратно в Джигинку. Приехали, построились, огород, скотина, пошли в совхоз работать. И вот в 68-м году, летом, я первый раз приехал к ней гостить на летние каникулы. И очень хорошо помню один случай. Идем мы с теткой по улице, и она показывает мне дом — большой, крепкий южный дом-мазанку с черепичной крышей — и говорит: «А вот это наш дом. Мы в нем до ссылки жили. Отец (соответственно — мой дед. — А.К.) его построил еще в начале тридцатых, когда и совхоза-то не было». Я ей говорю: «Тетя, а есть какая-то возможность его забрать?» Она говорит: «Нет, после нашей высылки там поселили эвакуированных, так они теперь там и живут». «Пусть уезжают из нашего дома», — говорю я ей. А она мне в ответ: «А куда им ехать? Я с ними разговаривала, они говорят, что там, где они раньше жили, теперь какие-то другие люди поселились. А у тех — такая же история. В общем, не ломай себе голову. Мы вон построили себе дом не хуже этого. Пусть уж все остается как есть. Иначе у этой истории конца вообще не будет». Каждое лето, пока я был школьником, я приезжал в Джигинку. Десять лет много раз проходил мимо этого дома. Я в нем ни разу не был. И шелковица у изгороди была — я ни разу не съел ни одной ягоды. Я знал — это уже не мое, чужое. Почему? Не знаю. Это было как приговор. Тетка сказала — не трогай, не береди. Я и не бередил. Я с тех пор знаю — справедливой реституции не бывает. Этот ящик Пандоры нельзя открывать. Хуже будет. А псевдореституцию, которую провели в Восточной Европе и Прибалтике, я лично не очень высоко оцениваю. Почему? Сейчас объясню.
В Прибалтике провели реституцию. Все, что до 1940-го года кому принадлежало, а потом отобрали, — вернуть немедля, и делу конец. На первый взгляд — неплохо. А если копнуть — херня на палке. Ну, например, самый простой вопрос — а если отобрали до 40-го года? Тогда как —Не возвращать? В независимой Латвии (я уже об этом писал) в период между 1918 и 1940 годами было много чего несправедливо отнято у русских, евреев, поляков и, прежде всего, конечно, у немцев. Это легко доказать. В отличие от примера, который приводит Исаич, тут и документы в порядке, и все такое. А? Что заерзали? Ах, историческая вина немцев, агрессоры? Что ж вы, бляди, тогда своими эсэсовскими нашивками хвастаетесь? Партизан русских в тюрьму сажаете? Может, вы и в Холокосте не участвовали? Или у вас так: здесь играть, здесь не играть, а здесь рыбу заворачивали? Вы уж определитесь — либо немцам верните, ну, хотя бы Домский собор, либо уж тогда не врите, что у вас честная реституция.
Чехия? Вроде все хорошо. Ее нам вечно в пример ставят. Ну так, для разминки. В довоенной Чехословакии немцев было 3 миллиона 200 тысяч человек. Больше, чем словаков. Задолго до мюнхенского сговора правительства Масарика и Бенеша начали тотальное выдавливание немцев из Чехословакии, и прежде всего, из Судетской области. Были, конечно, и реквизиции, а как же без них? Опять же все документы есть, чин чинарем. Чего глаза прячете? Если реституция так реституция, а не языком болтать. Или опять про историческую вину заговорим? А что, чехи и полукровки не служили в вермахте? Это значит, как в Париж на танке в 40-м въезжать — ты немец, а как в 45-м за русской пайкой в очередь — так сразу чех. Здорово у вас получается. Ты уж определись, родной, кто ты — Карл или Карел Готт? Ну ладно. Хорошо. Допустим. С немцами — более или менее понятно. А вот еще в 18-м году чехословацкий корпус в Гражданскую войну вывез из России значительную часть ее золотого запаса. Общеизвестный факт, который и чехи-то не сильно отрицают. На этом запасе и стоял чехословацкий самый высокий уровень жизни в Европе в межвоенный период. Может, того, вернуть, а? И опять же бумажки есть, воспоминания там… А? Что? Нет, не наши, ваши воспоминания! Нет? А что так сразу — хамить? Я ведь просто так спросил. Да я даже знаю, что вы ответите. Мол, 68-й год все списал. Конечно. Безусловно. Всенепременнейше. Как это я раньше не догадался. Лезу со своими дурацкими вопросами к серьезным людям.
Продолжать или не надо? Я думаю — достаточно. Все реституции, которые мне известны, — половинчаты и декоративны. Они настолько субъективны, что любой такой пурист, как Свинаренко, раскритикует их также пылко, как и наше отсутствие реституции. В указанных выше странах был понятный образ врага — русские. Они пришли и все переотнимали. Понятно, что это условная схема. Там были и собственные делители. Но таков национальный миф. Теперь же, когда они освободились от русского ига, то реституция, пусть куцая, которой они почему-то гордятся, хотя должны стесняться, безусловно, воспринимается как национальный реванш.
В России все закручено посильнее, чем в Чехии или Латвии. У нас этот дурдом и кошмар (которым, кстати, тут на днях нам велели гордиться) продолжался не сорок, а семьдесят пять лет. У нас, в отличие от них, еще Гражданская война была. Так вот у нас, я убежден, проводить реституцию можно либо как профанацию, либо как дикую провокацию войны всех против всех.
У нас ведь одна часть нации отнимала у другой. У нас не было внешнего врага. Условно говоря, дед Игоря отнимал у моего деда. И? Что? Мне теперь у Игорька отнять его квартиру, что ли? Да пусть подавится. Ему и жить-то негде будет. Стыдно сказать, мне его жалко. А еще больше — его детей. Они-то точно ни при чем. Как, впрочем, и сам радетель реституции — Игорь Свинаренко.
И, наконец, здесь уже я святотатствую, и запятую, похоже, ставлю самому Александру Исаевичу. Смотрите: если уж говорить о «раскулаченных» крестьянах, то, может быть, мы не забудем, что многие из раскулаченных в тридцатых годах «кулаков» кулаками-то стали на отобранной в революцию у русских помещиков земле? «Декрет о земле» такой, слыхали? «Помещичье землевладение отменяется навсегда и без всякого выкупа…» О как заучил! По памяти цитирую. Может, мы землицу-то, того, помещикам вернем? Или их потомкам. Чтобы по справедливости. Представляете, что тут начнется? И думать не моги. Дурдом.
Однако хрупкая психика господина Свинаренко не выдерживает. Ишь, он морду воротит. Не по справедливости, говорит. Не честно. Не признаю.
Ну и не признавай. Лучше уж пережить истерику от одного такого «правдолюбца», чем страну очередной раз в крови утопить, ради торжества принципа. Уж сколько раз это было. Хватит.
Ящик Пандоры — страшная вещь. И открывать его могут советовать только такие мечтательные и безответственные люди, как Игорек. Воистину — благими намерениями вымощена дорога в ад.
За прежние ошибки пусть расплачиваются те, кто их совершил, а не их дети и внуки. Бог им судья. Вот моя тетя Оля (царствие ей небесное) всех простила. Наша же задача — не совершить новых грехов и благоглупостей. И мне вообще непонятна эта логика — раз не провели реституцию, значит, можно пересматривать итоги приватизации. Странно… А как эти вещи связаны? По этой логике получается, что если кто-то восемьдесят пять лет назад занимался разбоем и грабежом, а теперь давно сгнил, проклятый своими жертвами, то можно запросто начинать снова грабить и разбойничать? Ах, надо исправить последствия его преступлений? А их можно исправить? По-моему, как ни трагично, есть вещи, которые исправить нельзя. Можно только помнить. И никогда не забывать. Никогда. А в конце концов, у меня он ничего не отнимал, а дед мой лежит в могиле в алтайской тайге. Ему уже все равно…
Ну, хорошо, про приватизацию. Сколько можно откладывать.
Некоторые считают, что я подговорил Игорька писать эту книгу для того, чтобы обелить приватизацию и себя. Вроде так издалека начал и завлекает, завлекает. И тут тебе и Библия, и Лев Толстой, и пятое, и двадцатое. И все норовит умственность свою показать. А я и сам не знаю — так это или нет. Вообще, я не склонен оправдываться. Это не есть моя характерная черта. Но… Может, где-то в глубине души… Может, подсознательно?
Наверное, я скажу банальность, но мне дорого то, что было сделано нашей командой. Мы, кто делал приватизацию, ничего не нажили в ходе ее проведения. Газетные штампы, которые журналисты сами придумали и которыми пугают публику вот уже десять лет, — откуда они?
Вот «афера с ваучерами». Почему — «афера»? Ну почему? Никто ни разу не смог мне толково объяснить суть претензий. Ваучер продавали за бутылку водки? Продавали — ну и что? А некоторые свои квартиры аферистам отписывали, но это же не повод называть аферистом того, кто им эту квартиру дал.
Некоторые чековые инвестиционные фонды обанкротились? Так не мы ли в голос кричали, чтобы никто не вкладывал ваучеры в «МММ» и разные там прочие «Нефтьалмазинвесты»? А телевидение нас — не показывало. Оно давало рекламу этих фондов и хорошо на этом зарабатывало. Зачем же ему нас показывать?
