мне его видеть? Вон какая толпа, посмотрите сами, может он там, где-то бродит.
— Да потому что… как же… Короче, не видели, так бы и сказали, не надо меня путать! — Бакланов отвернулся и переместился к столу обвинения, где сделал вид, что перебирает документы.
— Знаком с ним? — смягчилась Ангелина, поняв, что я не пришёл биться с прокуратурой за судьбу Хомякова.
— На охоте пересекались, — нейтрально ответил я.
…
— Все займите сидячие места. Кому мест не хватает, так и быть, можете встать у стен. Но чтоб тихо и уважительно. У нас тут не цирк, приставы и казаки будут удалять за любую дерзость!
Перекрикивая всех, порядком в зале стал командовать пожилой пристав. Буквально за пару минут он навёл сравнительный порядок, а в уголок для обвиняемого (в этом мире он не был оформлен в виде решётки) ввели какого-то растерянного мужичка.
Мне тоже пришлось стоять, но шуметь и хулиганить в отличие от «купечества» я не собирался.
— Встать, суд идёт!
Зал зашелестел, вошёл пожилой судья в мании.
— Дело слушается в составе его благородия судьи Боброва Дмитрия Олеговича, при секретаре Скомяновом, инициировано прокуратурой республики, заявление за подписью его благородия Губачинского. Прокуратура обвиняет его благородие Хомякова… — Судья, несмотря на возраст, читал хорошо поставленным зычным голосом и перебил сам себя, когда Хомяков, когда его упомянули, встал.
— Вы можете пока сесть, я скажу, когда вставать. Так вот, прокуратура обвиняет…
От прокуратуры был ни много ни мало сам прокурор города, тот самый Губачинский. Он вставал, говорил тихо, уверенно и совершенно игнорировал зал, который при его словах гудел и шумел.
— Да это ты его подставил, чтобы дружка своего повысить! — крикнул кто-то из зала и крикуна тут же увели приставы, причём пока тащили, незаметно врезали по рёбрам. Ну что, гуманизм в этом мире не в почёте. Прокурор даже не обернулся на это проявление народного гнева.
Процесс двигался достаточно шустро, обвинение самостоятельно возбудило уголовное дело, теперь просило для Хомякова — задержание под стражей в местном околотке, полицейском каземате. Так сказать, под замок и в клетку. Свидетелей не было, все цыгане арестованы и перевезены в Челябинск, туда послан запрос, однако прокурор сам признавал, что тамошняя прокуратура скорее всего в передаче цыган откажет, их посадят там за факт контрабанды.
Китайцы, как это часто бывает, от наказания уйдут, цыгане не могут точно описать подельников, потому что «все они на одно лицо».
— Но Вы же понимаете, Павел Андреевич, участие челябинцев заведомо затянет дело? — поднял глаза судья.
— Они уже передали нам заверенные протоколы, — твердо ответил прокурор.
— Я не о том, — отмахнулся судья. И хотя подобный вольный диалог не предусмотрен процессом, Бобров продолжил:
— Здесь и сейчас никто не оспаривает возбуждение уголовного дела. Вот Вы просите заключить его под стражу? А следствие благодаря тому, что Ваши свидетели в Челябинске, продолжится год-два. Я судья и должен взвешивать ситуацию в целом.
Немного подумав, он указал пальцем на Ангелину.
— Помощник прокурора…
— Да, Ваша честь, — она встала так быстро, словно внутри неё была натянутая пружина.
— Напомните нам, старикам…
Это он лукавил, Губачинскому не больше пятидесяти лет. Наверное, не хотел, чтобы прокурор выглядел при всём «честном народе» глупо, если что-то не вспомнит или спутает. Эдакая профессиональная этика. — А какие основания для задержания под стражей предусмотрены законом?
— Статья сто восемь. Личность не установлена, не имеет места жительства в республике, уже нарушалась мера пресечения, — она загибала пальцы, а судья при каждом утверждении кивал, — скрывался от суда или органов правопорядка, имеются основания считать, что скроется от правосудия.
Зал загомонил, но судья его полностью проигнорировал и перевёл взгляд на стоящего в полный рост Губачинского.
— Что Вы выбираете? — спросил он тоном телеведущего, который просит выбрать одну из двух шкатулок.
— Считаю, что он может скрыться от правосудия.
— Почему?
— У него есть квартира в Москве, вот выписка из столичного реестра.
— Откуда это она у Вас так быстро, боюсь спрашивать? Впрочем, не важно. И Вы считаете, что он убежит в Москву?
— Да, Ваша честь, убеждён.
— Убежит… — задумчиво повторил судья и перевёл взгляд на сжавшегося в комочек Хомякова. — Думаете, убеждены, предполагаете?
Судья посмотрел в мутноватое окно, где ветер шевелил кроны двух массивных старых берёз. Зал молчал, затаив дыхание, судья окончательно умолк.
— Предполагаете, что скроется? — всё тем же задумчивым тоном, вынырнув из своих размышлений, продолжил судья. — Однако суд в своих решениях не может основываться на предположениях… Суд, посовещавшись на месте, решил, в прошении об аресте его благородия Хомякова — отказать. Назначить домашний арест. Определение будет изготовлено и выдано в установленные сроки. На этом всё, дальше Ваша работа, прокуратура.
Судья встал, старший пристав дисциплинированно пророкотал — «всем встать, суд идёт» и мне потребовалось ещё довольно много времени чтоб просто покинуть зал суда, потому что немедленно возникла толкучка на входе в зал.
Когда я вышел, то уже не смог пообщаться с Ангелиной, она укатила вместе со всей своей бандой на служебной машине.
Среди толпы, ближе к дороге кто-то махал мне рукой. Это был рослый китаец Игорь, который стоял возле своего экипажа и делал мне приглашающие жесты.
— Да не повезу я Вас ни в какой торговый дом, — отмахнулся он от двух толстеньких купцов, которые осаждали его, как гномы орочью крепость. — Я уже заказан вот тем господином! Нет, нам не по пути… Давай, садись, меня три раза пытались забрать, один даже угрожал хлыстом.
Я сел к нему, и мы немедленно куда-то покатились. На мой удивлённый взгляд он ответил:
— Всё утро тебя ищу, хорошо извозчики подсказали, где видели тебя.
* * *
Через четверть часа мы остановились возле ничем не примечательного дома в китайском квартале, прошли по узкому проходу между построек, куда-то поднялись и я оказался в квадратном полупустом помещении с множеством столов, что-то вроде обеденного зала кафе в часы, когда до открытия ещё далеко.
Игорь, который из вводных рассказал только, что «тебя хотят видеть уважаемые люди», притащил меня и усадил за низенький столик к двум китайцам, кивнул обоим, бросил коротко «я жду снаружи» и исчез в проходе.
Оба китайца были молчаливы и, казалось, чем-то расстроены. Правого я уже видел, это был тот с сединой крепкий мужик, что
