силой он прикасался ко мне. Кажется, мне было больно. И я даже плакала. Точно знаю, что испугалась.
Я вдыхаю через нос, и мои плечи сникают.
Почему вечно доходит до этого дерьма? Мои планы и жизнь всегда переворачивает с ног на голову мужик, не способный держать при себе свои гребаные руки.
Сначала Терри со своими мерзкими комментариями и угрозами, считавший, что только потому, что он может продавать мою маму за наркотики, он может сделать то же самое и со мной. Потом мистер Оглсби, наблюдающий, как я принимаю душ и сплю. Однажды я проснулась посреди ночи от того, что он стоял над моей кроватью. После этого я перестала спать.
Оскар был худшим. Он не был подлым или скрытным. Его желания были очевидны. Ему было плевать, кто это увидит, потому что он знал, что ему может сойти с рук все что угодно. Он прикасался ко мне — сжимал мою грудь или попу, или клал руку высоко на бедро — и если я отталкивала его, он отказывал мне в еде или пособии. Однако, когда он начал шантажировать меня Мэйбл, я поняла, что должна уйти. Я бы не вынесла, если бы он наказал ее только потому, что я не хотела сдаваться его ухаживаниям. Если бы он начал морить ее голодом, как пытался провернуть это со мной, я, возможно, действительно сдалась бы.
Боже, а теперь еще этот бардак с Шоном.
Майами должен был стать моим спасением. Теперь мне придется все держать под контролем.
Как же мне надоело быть уязвимой. Как же я устала от того, что на меня смотрят как на добычу. Хоть раз в жизни, я бы хотела, чтобы что-то хорошее оставалось хорошим. Я заслужила это, ведь так? Не все должно даваться с таким трудом.
— Я поговорю с ним, — наконец, говорю я. — Вечером мы сыграем, а после я поговорю с ним. Потом решим, как действовать дальше.
Джона хмыкает на другом конце линии, но ничего не говорит, так что я меняю тему.
— В любом случае, я звонила не поэтому. Какой у тебя размер обуви?
* * *
Леви ужасно катается на роликах.
К счастью, папочка Джона настоял, чтобы он надел шлем; иначе его голова сейчас выглядела бы такой же разбитой, как ладони. Прибавьте к этому синяк от Бобби, и Леви выглядит так, будто с пользой провел весенние каникулы в Майами.
— Поднажми, — говорю я с ухмылкой, медленно катясь на скейтборде по тротуару. — Мы никогда не доберемся до места, если ты и дальше продолжишь быть сучкой гравитации.
Леви хмуро смотрит на меня, его лоб усеивают бисеринки пота, а руки блестят от испарины. На нем черная майка, которую я позаимствовала у бойфренда моей соседки, и от загара его рельефных плечей и бицепсов у меня перехватывает дыхание.
Ему, определенно, уже не пятнадцать.
— Неужели у Джоны не было велосипеда, который я мог бы одолжить?
— Был.
Его глаза расширяются, и он снова покачивается на роликах.
— Ты сделала это специально.
Я ухмыляюсь.
— Хотела проверить, стало ли твое чувство равновесия лучше.
Он рычит и делает выпад ко мне, и я со смехом отталкиваюсь ногой от асфальта и уворачиваюсь от него на скейте. Отъехав на нужное расстояние, делаю кикфлип и улыбаюсь ему (прим.: кикфлип — один из популярнейших трюков на скейтборде. Выглядит как вращение доски носком от себя; доска делает оборот в 360 градусов относительно продольной оси).
— Выпендрежница, — кричит он, медленно и неуверенно сокращая расстояние между нами. Я пожимаю плечами.
— Если умеешь — хвастайся.
Он так старается побороть улыбку. Хочет выглядеть раздраженным, и это заставляет меня сжалиться над ним.
— Ла-а-адно. Снимай ролики. Остаток пути можешь пройти пешком.
— Будь ты благословенна, — выдыхает он и падает на асфальт.
Пока Леви избавляется от роликов, я снимаю рюкзак и роюсь в нем в поисках его претенциозных туфель. Бросаю их рядом с ним, и он надевает их. Он встает, а я схожу с доски, наступаю на ее конец и ловлю одной рукой, прежде чем сунуть под мышку. Когда перевожу взгляд на Леви, он смотрит на меня, приподняв бровь.
— Что?
— Ты просто не можешь сдержаться, да?
Я сужаю глаза.
— Ты о чем?
— Неважно. — Он качает головой, на его губах играет загадочная улыбка. — Пойдем.
Мы разговариваем, прогуливаясь по набережной, и я ловлю себя на мысли: держались бы мы за руки, если бы они не были заняты. Он держит ролики и шлем, я тащу скейтборд. У меня никогда не было парня, но похоже, так вели бы себя девушка с парнем. Совместная прогулка по набережной в прекрасный полдень.
По пути я украдкой посматриваю на него краем глаза и несколько раз замечаю на себе его взгляд. Мои щеки болят от стольких улыбок, которые я пытаюсь укротить.
— Сегодня вечером у нас еще один концерт, — сообщаю я, когда мы покупаем мороженое и садимся за столик возле кафе под большим синим зонтом. — Приходи, если хочешь, конечно. Мы выступаем там же, где и вчера.
Он подцепляет порцию клубничного мороженого, и я наблюдаю, как его губы смыкаются вокруг белой пластиковой ложки. Я слизываю с рожка мятное мороженое с шоколадной крошкой и жду.
— Я бы с удовольствием пришел, но не думаю, что готов к еще одной пляжной вечеринке после концерта.
Он встречается со мной взглядом, и я вижу в его глазах гнев. Он все еще злится из-за прошлой ночи. Полагаю, он возненавидел Торрена и Шона. Честно говоря, я его не виню. Я бы, наверное, чувствовала то же самое. Но завтра вечером Леви должен вернуться в Северную Каролину, а я не готова к его отъезду.
Я попытаюсь удержать его рядом так долго, сколько смогу.
— Никакой вечеринки после концерта, обещаю.
— Хорошо, Рок-звезда. Я приду.
Глава 12
САВАННА
— Спасибо огромное, Саус-Бич. Мы отлично поиграли для вас в эти выходные.
Выкрики. Свист. Аплодисменты. Это всего лишь популярный пляжный бар, но для меня он похож на стадион Хард Рок, отчего я не могу скрыть своего счастья. Оглядываюсь через плечо на Мэйбл, и ее улыбка такая же широкая, как и моя. Тяжело дыша, медленно наклоняюсь к микрофону. Меня еще никогда так не переполняла энергия, и я стараюсь сохранять хладнокровие, когда говорю:
— Еще разок, чтобы вы нас не забыли, мы — «Savannah Alt». Мэйбл на ударных, Джона на гитаре, Торрен на бас-гитаре, Шон на клавишах, а меня зовут Саванна. Приятной всем ночи!
