class="p1">Концерт прошел феноменально. Лучше всех. Я подпрыгиваю от волнения, как все великолепно было. Бар был переполнен, и парень, который разговаривал с Торреном и Шоном о возможности устроить нам небольшой тур по побережью, послал сюда какого-то чувака, чтобы записать фрагменты выступления на телефон.
Это должно быть хорошим знаком, верно?
Мы отыграли шесть оригинальных композиций. Это на пять больше, чем обычно, но толпа так громко аплодировала после первой, что мы решили попробовать еще одну. После второй зрители продолжали просить еще. Мои песни стали хитом.
Слова и музыку написала я.
Песни исполняла тоже я.
Толпе понравилось, как и мне. У меня есть записная книжка, которой есть чем поделиться с миром.
Никогда раньше я не находилась в центре такого внимания, и с каждым треком оно все росло. Даже когда я выступала в Нэшвилле, мне всегда приходилось читать настроение толпы. Следить за полицейскими или раздраженными пешеходами. Однажды взбешенный бизнесмен в деловом костюме вылил на меня целый стакан газировки.
Вот придурок. Самыми большими мудаками всегда оказываются те, кто внешне выглядит респектабельно.
Когда свет гаснет, и я ставлю гитару обратно на подставку, единственное, что мне хочется сделать, это спрыгнуть со сцены и броситься к Леви. Что бы ни происходило во время концерта, каждый раз, когда мой взгляд останавливался на нем, он не отрывал от меня глаз.
И его внимание?
Оно было лучше, чем чье-либо еще.
Мне хочется побежать прямо к нему, но сначала я должна поговорить с Торреном и Шоном. Мне есть, что им сказать, и они это выслушают. Я допиваю остаток воды из бутылки, показываю Леви пальцем «подожди минуту», затем поворачиваюсь лицом к сцене.
Шона я не вижу, но Торрен стоит рядом со сценой и пишет кому-то сообщение по телефону. Его вспотевшие после шоу волосы зачесаны со лба назад, обнажая сосредоточенно сведенные темные брови. Не знаю, синяк под глазом и опухшая губа, которыми он щеголяет, — заслуга Леви или Джоны, но я бы солгала, если бы сказала, что от этого не почувствовала себя немного лучше из-за всей этой ситуации.
Сделав глубокий вдох, подхожу к нему. С момента моего прибытия мы еще не разговаривали. Он попытался извиниться, но я отмахнулась от него, сказав, что мы обсудим все позже. И вот я здесь.
— Эй, — зову я, заставляя его оторваться от телефона. — Есть минутка?
Кивнув, Торрен убирает телефон в карман.
— Да. Хочешь поговорить?
Он выглядит таким грустным и нервным. Как наказанный щенок. От этого я почти чувствую себя плохо. Почти. Жестом показываю Торрену идти вперед и следую за ним через задний выход в переулок, где припаркован фургон Джоны. Когда дверь за нами закрывается, приглушая звуки, доносящиеся из бара, он засовывает руки в передние карманы и опускает глаза.
— Я чертовски сожалею, Савви, — говорит он, но обращается к асфальту.
Это меня бесит. Звучит как отмазка. Ботинком пинаю несколько камней в его сторону.
— Говори со мной, Торрен, а не с долбаным гравием.
Он переводит глаза на меня, и я сохраняю каменное выражение лица. На его молчание я машу рукой между нами, подталкивая его продолжить.
— Прости меня. Я даже не знаю, что случилось. Я только увидел, как Леви бьет Шона.
Я фыркаю и закатываю глаза, раздражение вспыхивает во мне все сильнее.
— Случилось то, что мы с твоей помощью обдолбались, а потом Шон попытался облапать меня. Я доверяла вам, парни. Понимаю, он твой брат, но ты должен быть на моей стороне.
— Я на твоей стороне, Саванна. Клянусь. Но Шон ничего такого не хотел.
— Нет, хотел! Он содрал с меня рубашку и лифчик. Расстегнул мне шорты…
— Он думал, тебе нравится…
— Я сказала «НЕТ»! Я помню. Я сказала «нет», Торрен.
Он проводит рукой по лицу, смущенный или пристыженный, не могу понять.
— Боже, Сав, я просто… по словам Шона ты сказала «да». Говорит, ты этого хотела. Он бы не поступил так.
Я охаю, и у меня отвисает челюсть.
— Я пыталась оттолкнуть его от себя! Ударила коленом в пах. Я плакала.
Слова сдавливают горло, и я чувствую, что снова могу заплакать. Странно произносить все это вслух. Наблюдать за его реакцией. Осознавать, что это произошло на самом деле. Я не могла ошибиться. Человек, которому я доверяла, воспользовался тем, что я была под кайфом.
— Саванна, прости. Он бы остановился.
— Неправда. Он остановился только потому, что его заставил остановиться Леви, а теперь ты его защищаешь? Даже после того, как я рассказала тебе, что случилось? Ты веришь слову Шона, а не моему? Боже, Леви был прав. Тебе на меня наплевать.
Лицо Торрена становится сердитым, и он качает головой.
— Нет, я даже не знал, что происходит. Я только увидел, как твой друг напал на Шона, а Шон мой чертов брат. Он практически вырастил меня, Савви. Но тут появляется Мудак Леви и изображает из себя галантного героя, спасающего тебя от опасности. Это Шон, Савви. Он не насильник. Твой друг слишком остро отреагировал.
Я делаю к нему шаг, тыча пальцем ему в грудь. Изо всех сил стараюсь не закричать. Не дать пощечину. Мне никогда не удавалось сдерживать свой темперамент. И данный случай не исключение. Когда я обращаюсь к Торрену, мой голос дрожит.
— Ты не можешь видеть произошедшее, как тебе хочется, просто чтобы чувствовать себя лучше. И даже не смей, мать твою, говорить что-то о Леви. Мне плевать, что Шон твой брат. Правда есть правда. Шон приставал ко мне, а Леви поступил, как должно, чтобы защитить меня. В отличие от тебя, так что, живи теперь с этим.
У Торрена отвисает челюсть, а затем он сильно сжимает зубы. Его ноздри раздуваются. Он ненадолго закрывает глаза, затем открывает их и смотрит на меня. Я не знаю, чего ожидать. Начнет ли он снова спорить или извиняться, но я в пятнадцати секундах от того, чтобы послать его нах*й и оставить в этом переулке. Я так пристально смотрю на него, что, когда звонит его мобильный, буквально подпрыгиваю.
Гнев уходит с его лица, сменяясь волнением. С примесью страха. Слегка побледнев, он вытаскивает из кармана телефон и отвечает:
— Мистер Хаммонд. Как дела, сэр?
При звуке этого имени я навостряю уши. Хаммонд. Контакт Торрена и Шона. Человек, снимавший нас на видео для своего босса. Я наблюдаю за лицом Торрена, пока он слушает. Читаю каждое подергивание мышц. Каждое движение бровей. Когда его губы начинают изгибаться в улыбке, обнаруживаю, что повторяю за ним.
Боже мой.
Боже. Мой.
