Отличительной чертой литературоведческих терминов является также их пересечение с терминологическими системами других гуманитарных наук. Взаимопроникновение близких терминологических полей демонстрирует междисциплинарный характер современных гуманитарных знаний. Междисциплинарный характер рассматриваемых единиц способствует их вхождению в общее употребление и определяет их принадлежность к общелитературной лексике (например, роман, анекдот, поэма, комедия). Становясь общеупотребительными, термины литературоведения выходят за пределы профессионального употребления и активно используются образованным носителем языка.
Специфический характер литературоведческих терминов обусловлен еще и тем, что литература изучается в рамках школьной программы гораздо глубже, чем все остальные виды искусства. Предполагается, что каждый выпускник, независимо от того, будет ли он дальше специально заниматься проблемами литературы, должен обладать неким «литературоведческим минимумом», который позволит ему ориентироваться в пространстве современной культуры.
Таким образом, обладая рядом специфических черт, термины литературоведения занимают особое место в триаде «язык – культура – человек».
Для исследования фрагмента лексикона современной языковой личности, связанного с «наивным литературоведением», в течение 2003–2004 гг. была проведена серия ассоциативных экспериментов (свободный и направленный) (Швец 2005). Испытуемым – студентам первых курсов негуманитарных факультетов РГПУ им. А.И. Герцена – предъявлялся список из 26 слов-стимулов с просьбой указать возникшие ассоциации.
Свободный ассоциативный эксперимент позволил выявить реальные ассоциативные поля, стимулированные терминами литературоведения, т. е. эксплицировать «наивное литературоведение» как фрагмент лексикона языковой личности. Данные эксперимента показали, что термины литературоведения по-разному освоены языковой личностью. Ассоциативные поля таких лексических единиц, как гипербола, ода, поэма, сатира, баллада, демонстрируют адекватность их понимания. Однако реакции на ряд слов-стимулов (фабула, перифраз, лейтмотив) свидетельствуют о том, что для среднего носителя языка они являются агнонимами. Так, ассоциаты на слово-стимул перифраз — пример неточного понимания значения слова или его полного незнания. Приблизительное знание проявилось в преобладающей у большинства испытуемых актуализации словообразовательного элемента:
перифраз: перефразировать 5; переделка, перестановка 3; переиначивание, пересказ, перефразирование 2; неточный пересказ, передел в словах, переделанная мысль, переделать, переделка фраз, переименование, переиначить, перемена, переосмысление, пересказывание, перестановка слов, перефразирование, перефразированное предложение 1.
Агнонимичность элементов поля «литературоведение» проявилась и в количестве отказов от ответа, связанных, скорее всего, с незнанием значения слова. Показательны лексемы с максимальным количеством отказов:
фабула—80, перифраз– 73, лейтмотив—63, элегия—58, аллегория—57, эпос—51, сонет—4А, гротеск—43, сага – ЗА, эпитет– 31, ритм, антитеза– 29, сказ—28, эпопея—27, олицетворение– 25.
Проведенный эксперимент показывает, что исследование представленности в языковом сознании семантических полей, связанных с различными предметными областями, изучение «наивной биологии», «наивной географии», «наивной химии» и т. д., «профессионального образа мира» особенностей функционирования профессиональной лексики за пределами собственно профессионального общения (Одинокова 2004) – проблемы, актуальные не только для лингвистики, но и для педагогики, психологии и других сфер научного знания, ориентированных на познавательную деятельность человека. Агнонимы в лексиконе языковой личности, лакуны в тезаурусе, свидетельствующие о разрастании области непознанного, являются причиной коммуникативных неудач в процессе общения и имеют самые глубокие негативные последствия для ориентации личности в культурном пространстве.
Вопросы и задания
1. Проанализируйте случаи языковой рефлексии в следующих примерах из современной массовой литературы:
…Мозгов бабам господь отсыпал вполовину меньше, чем нам, – нагло заявил Аркадий. – И вообще нужно жить по законам русского языка!
– Какое отношение к теме беседы имеет русский язык? – подхватила я нить разговора. – Или, по-твоему, нам и разговаривать нельзя?
– Некоторые только и делают, что болтают, – неожиданно встрял Дегтярев.
Кеша с умилением глянул на полковника, улыбнулся ему и сказал:
– Сейчас поясню ход моих рассуждений. Вот смотрите, вспоминаем слова, обозначающие профессию, допустим он – учитель, она – учительница. Или актер – актриса. То есть наш язык, сформировавшийся в незапамятные времена, дает нам понять, что дама с указкой в руке или в парике на сцене вполне нормальное явление.
– И чего? – не поняла Маня.
– Дай договорить, не перебивай старших, – взъелся на нее Кеша. – Едем дальше: доктор. Ну-ка сделайте из этого слова «женский» вариант.
– Докториха.
– Докторица.
– Ну что, теперь ясно? То же самое с врачом, с «ним» все ясно, а с «ней»? Врачиха? Следовательно, нечего бабам лезть в медицину не их ума это дело. Космонавт, пилот, адвокат…
– Ну с последним ты перегнул палку – возмутилась я, – адвокатша можно сказать, или адвокатесса!
– Звучит отвратительно, – скорчился Кеша, – и в армию бабам никак нельзя. Он генерал, она…
– Генеральша, – завопила Маня, – вот и фиг тебе! Дурак!
– Сама такая, – мигом отбил Кеша, – генеральша – это жена генерала. Ну-ка, а с президентом что? Как вас величать на посту главы государства? Президентка?
– Неправда твоя, – взвыла Манюня, – вракушки! Есть такие профессии, куда по твоей логике мужчинам вход воспрещен!
Кеша снисходительно глянул на раскрасневшуюся девочку.
– Ну-ка, назови хоть одну!
Маруська слегка растерялась, я же быстро стала вспоминать – токарь, токариха? Слесарь, слесарица? Шофер, шоферица? Академик, академица? Вот какая отвратительная несправедливость, причем существует она, кажется, лишь у русских. У немцев, например, вы к названию любой профессии просто прибавляете суффикс «ин», и получается женский вариант, исключений нет.
– Слабо, – подвел итог Кеша.
– Домработница, – заявила Ирка, ставя на стол блюдо, – вот, пожалуйста, домработница. Домработников не бывает.
– Ладно, – хмыкнул Кешка, – согласен, это оставляйте себе, насчет домработницы не спорю, самое ваше занятие.
Вымолвив последнюю фразу, он встал и вышел из комнаты.
– Лучше бы ты молчала, – налетела на Ирку Маня, – нашла что сказать! (Д. Донцова. Жаба с кошельком).
Каков тон записки! «Взять всё». Когда распоряжение отдается даже не повелительным наклонением, а инфинитивом, это уж понимай: наивысшая инстанция командует (Б. Акунин. Смерть на брудершафт. Младенец и черт).
Шурик, насколько я помнил, был до ужаса косноязычен, что, впрочем, не мешало ему обладать цепкой хваткой и отличным чутьем. Он был действительно хорошим следователем, но вот чтобы им казаться и не портить впечатление, ему нужно было жить и работать, не открывая рта. Удивительным было то, что протоколы он писал более чем сносно, правда с орфографическими и синтаксическими ошибками, но зато гладко и понятно, устная же речь у него была – хоть святых выноси. Сам Шурик знал за собой этот недостаток и объяснял его тем, что в детстве мало общался. <…> Волков совершенно не признавал существительных, предпочитая заменять их на местоимения «он», «она» и «это», с прилагательными Шурик тоже не особо утруждался, замещая их мимикой и жестами.
– Они позвонили ему, говорят – Мосгаз ходит с проверкой, нужен доступ туда, ну он приехал, хату открыл, а он там лежит уже трехдневный…
«Они» после уточнения оказались соседями, первый «он» – хозяином квартиры, под «там» подразумевалась сама квартира, в которой был убит и обнаружен второй «он» – Юрий Петрович Забелин (А. Маринина. Пружина для мышеловки).
2. В произведениях В. Маканина, Т. Толстой, В. Пелевина, В. Попова,
А. Слаповского, А. Иванова найдите собственные примеры комментирования языковых явлений.
Проблема культурной грамотности и речевой портрет современника
«Языковое сознание – величина, которая по мере накопления речевого опыта постоянно развивается и может выступать как «предмет воспитания» (Культура русской речи… 1996: 416). Современная жизнь дает богатый материал для размышлений над тем, какое влияние на формирование личности, на ее поведение, в том числе поведение речевое, оказывает круг читаемых и изучаемых текстов. Место текстов в коллективном национальном сознании, их перемещение в коллективной памяти с центра на периферию и наоборот, их взаимодействие друг с другом является важнейшей лингвокультурной проблемой (Мурзин 1996), которая с неизбежностью перерастает в проблему педагогическую. Понимание языковой среды, естественно, связывается с тем местом, которое занимает в современном обществе книга и – шире – письменный текст. Круг читаемых и изучаемых текстов оказывает большое влияние на формирование личности. «В процессе чтения мы аккумулируем тексты, фрагменты текстов, фраз, оборотов, словосочетаний. Создаваемые нами тексты – лишь результат декомпозиции усвоенных текстов. Количество и качество прочитанных текстов, степень начитанности – важнейшая характеристика языковой личности» (Журавлев 1991:72). Актуальным в этом контексте оказывается понятие «остаточная читательская литературная память» – «хранящийся до востребования относительно активный фонд (объем) преимущественно образных представлений и литературных (литературно-критических, литературоведческих) знаний, почерпнутых реципиентом в разные периоды жизни» (Прозоров 2006:129).
