— Я понял, па.
— Ты первый из детей, кому я это сказал. Ты старший, ты мой наследник, и все, естественно, будут равняться на твою позицию. Вот почему... — он не договорил.
— Я понимаю, па.
— Я хочу, чтоб вы приняли Катю в нашу семью. Нет, не сейчас, конечно, — позже. Но когда станет возможным, я хочу, чтоб ты знал, что любой выпад против моей жены будет выпад против меня. И скажи это Минни. Я надеюсь, она тоже поймёт меня, и я бы даже хотел, чтобы наши жёны со временем подружились. Они же ровесницы...
В этот же день позже. В апартаментах наследника.Минни металась по комнате[15] и кричала:
— Нет, нет, никогда, я умру лучше... Нет, нет, это невозможно! После твоей матушки, которая была так добра ко мне... Как же можно подумать, что я смогу принять к сердцу эту... Зачем ты не сказал отцу, что это невозможно?! Зачем дал ему надежду?
— Минни, Минни, успокойся.
— Я никогда не подойду к ней, не подам руки, не приму её, не позволю моим детям видеться с ней...
— Минни, да перестань же... Ну что мне всё это говоришь, словно я её лучший друг. Мне также трудно будет видеть её, говорить с ней, помня, что она столько лет вытесняла мама... Это ужасно. Я когда думаю об этом, о том, как это противно Богу, я не понимаю, как па мог делать это, и не год, не два — много лет, изо дня в день, у меня в голове это не укладывается и в сердце, и всё протестует внутри, но, Минни, это мой отец и это Государь, а я всего лишь его сын, и не забудь — который должен наследовать. И если я пойду против его воли...
— Этого не может быть!
— Так бывало. Вспомни моего дедушку. Он был ведь не старшим сыном.
— То, что ты говоришь, это ужасно.
— Минни, мы не частные люди, и наши поступки мы обязаны соизмерять не с личными чувствами, но с интересами династии. Я говорю не только о нас, но и о наших детях. Поэтому я прошу тебя: здесь, со мной, ты можешь говорить, что угодно, и я пойму тебя вполне, но там, при па или при ней...
— Я не смогу, я не хочу...
— А императрицей быть — хочешь?
30 июля 1880 года. Набережная Фонтанки.У парапета, глядя на воду, стояли двое — генерал и штатский. Со спины они походили на двух беспечных гуляк.
— А где наш маленький друг? — спросил штатский. — Он по-прежнему под чужим паспортом живёт?
— Естественно, — ответил генерал.
— А он догадывается, что мы знаем об этом?
— Думаю, что нет. Мы не давали повода.
— И он по-прежнему играет?
— Да.
— И проигрывает?
— Увы. Или, может, к счастью — для нас.
— Долги отдаёт?
— Иногда.
— Откуда у него средства?
— Возможно, ему раньше помогала Варвара Игнатьевна.
— Так их роман прервался?
— Во всяком случае, он там теперь не бывает.
— Может, они встречаются где-то в ином месте?
— Мы знаем все перемещения мадемуазель Шебеко. К брату. К сестре Екатерины Михайловны. И всё. Так что... А в какой связи, позвольте спросить, граф, вы снова заинтересовались нашим маленьким другом, как вы его изволили назвать?
— В той связи, генерал, что он теперь может стать весьма перспективной фигурой в нашей игре.
— А что изменилось?
— Что изменилось? Многое изменилось, генерал. И ещё больше изменится.
— В его судьбе или...
— В его — возможно. А в нашей с вами — определённо.
— Вы говорите загадками, граф.
— Из вашего поведения я делаю вывод, что вы ещё не осведомлены о последнем событии.
— Каком?
— Я всегда говорил, что пользующееся вашим доверием ведомство столь же мало эффективно, как и преувеличенно скандализировано. Оно больше напускает страху, чем делает дела. Хотя в этом тоже есть известная польза. Оно ещё ни разу ничего не узнало первым. Такое впечатление, что оно черпает сведения не из агентурных данных, а из европейских газет.
— Вы положительно заинтриговали меня, граф. И я был бы весьма обязан вам, если бы вы дали разгадку вашим ребусам.
— Я уж даже и не знаю, что делать. Я встретился с вами, полагая, что вы приобщены к тайне, но коль нет...
— Что за манера у вас — вечно всех поддразнивать! Уж не в Лицее, а всё мальчишествуете.
— Ну, ну, генерал, не сердитесь. Что вы право... То, что я вам скажу, и в самом деле пока великая тайна, хотя потом, когда об этом станет известно официально, многие скажут: мы так и думали. И тайна здесь конечно же не то, что произошло, а то, когда произошло.
Погодите, погодите... Вы хотите сказать, что... Не может быть! Ведь ещё траур не кончился.
— Это вам год положен, мне, а августейшему законы не писаны.
— Вот, значит, что... Да-а, я вам скажу... Тогда и впрямь наш маленький друг выдвигается на передовые позиции. И если б он не расстался со своей мадемуазелью...
— Вот об этом я и хотел поговорить с вами...
1 августа 1880 года.По улице ехала коляска. В ней на переднем сиденье сидел, зажатый меж двух жандармов, X. Напротив него сидел генерал.
— Мы пригласили вас, поручик...
— Пригласили? Под конвоем?
— Рассматривайте это как особую честь.
— Но я не тот, кто вам нужен. Вам, как я понял, нужен какой-то поручик, а я сугубо штатский человек. И фамилия у меня другая вовсе. Возможно, я похож на него, но это...
— Бросьте, — перебил его генерал. — Вам, может, назвать вашу новую фамилию? Или того, кто изготовил вам фальшивый паспорт? Мы не трогали вас, поручик, и позволили играть в ваши детские игры с переодеваниями исключительно из соображений взаимной пользы. Взаимной. Мы полагали, что на свободе вы будете полезней, чем в тюрьме. Но сейчас я пригласил вас не для этих выяснений прошлого. Я хочу поздравить вас, поручик.
— С чем же?
— С присвоением внеочередного чина, — сказал генерал.
— Но я...
— Вы, вы, — сказал генерал. — Ну — отсутствовали. Были в командировке. Выполняли особое задание. В Софии, скажем. А теперь вернулись. И получаете чин капитана.
— Капитана?
— Пока — капитана. С соответствующим окладом содержания. А дальше всё будет зависеть от вас.
— Так... И что ж я теперь должен сделать в этом звании?
А потом они вдвоём шли по набережной, а коляска с жандармами ехала чуть сзади.
— Так что же я должен сделать? Опять соблазнить кого-нибудь? Увы. Постарел. Да и куража нет.
— Кураж появится.
— С чего бы? С вашего презента — звёздочек на погонах? Так я ещё не знаю, приму ли. Мне понравилось быть штатским. И анонимом. Ни перед кем не тянешься, делаешь, что хочешь. И не отвечаешь за свои поступки, поскольку ты — это и не ты как бы.
— За долги, например.
— Вынюхали...
— Поэтому не стоит так уж разбрасываться возможностями, которые вам открываются.
— Какие возможности?
— Разные. И мы поговорим о них после.
— Когда — после? После чего?
— После того, как вы восстановите свои отношения с Варварой Игнатьевной.
— Что за вздор вы говорите! Что вам за дело до моей личной жизни. Она к вам касательства не имеет.
— Положим, имеет. У вас короткая память. Забыли?
— Что вам надо от меня?
— Ничего. Пока ничего. Просто мы считали бы полезным для нас, а для вас и приятным, сойтись снова с Варварой Игнатьевной.
— Это невозможно.
— Отчего же так категорично?
— После того, что я сказал ей и сделал ей, положительно невозможно.
— Она, я уверен, теперь забыла об этом. Под влиянием некоторых событий в её жизни, весьма приятных, она, я полагаю, будет рада забыть всё плохое.
— Какие события вы имеете в виду?
— В каком-то смысле это уже иная женщина. Расходились вы с подругой любовницы императора, а помиритесь с подругой его жены.
— Как жены? Катя — его жена?!
— Ну вот, а теперь начнём всё сначала...
— О, теперь я понимаю, зачем я вам понадобился. Хотите заставить меня шпионить за семьёй Государя. Ошибаетесь, ваше превосходительство, я не филёр. У вас для этих дел есть Третье отделение, к ним и обращайтесь.
— У нас его, считайте, уже нету. Упраздняют его.
— Его? Не может быть.
— Через четыре дня наш дорогой армянский диктатор положит на стол Государя указ о его упразднении.
— Да вы же не сможете дня без него прожить.
— А мы и не будем без него.
— Вы ж сказали — упраздняют.
— На бумаге. Но не об этом у нас с вами речь. Мы говорим о вас, о вашей судьбе. Хотите, чтоб вам вспомнили бегство из полка и житие под фальшивым паспортом, чтобы востребовали сразу все ваши долги — ну что ж... Но коль согласитесь с моим предложением, приходите сюда завтра в это же время.
