— Мм, — тянет Саманта. — Это слишком смелый вывод. И к тому же попахивающий клеветой.
Остудив чай, Джойс спрашивает:
— А как вы зарабатываете на жизнь? Вы не против, если я полюбопытствую?
— Я продаю антиквариат.
— Мы посмотрели на ваш дом в «Гугле», — говорит Джойс. — Должно быть, продажа вешалок для шляп приносит несметные богатства.
— Пожалуй, и сама погуглю, когда вы уйдете.
— У вас есть подработки? — спрашивает Ибрагим.
— Я преподаю танцы в клубе для пожилых, — отвечает Саманта. — Хотя мне за это не платят.
— Значит, точно, — говорит Джойс; чай наконец остыл настолько, что можно сделать глоток, — героин.
Дверь магазина открывается, и практически весь проем сверху донизу заполняет крупный мужчина в стеганке и шерстяной шапке. Затем он входит, слегка пригнувшись.
— Гарт, дорогой, — обращается к нему Саманта. — А это Джойс и Ибрагим.
— И Алан, — добавляет Джойс.
Гарт безо всякого выражения смотрит на Джойс с Ибрагимом, затем переводит взгляд обратно на Саманту и пожимает плечами. Алан тут же устремляется к новому интересному человеку, но если Гарт и замечает собачьи подскоки, то никак на них не реагирует.
— Саманта сказала, что это вы испекли «Баттенберг», — говорит Джойс, держа десертную вилку. — Он по-настоящему восхитителен.
— Секрет в муке грубого помола, — отвечает Гарт.
— Гарт, милый, — начинает Саманта, — Джойс только что интересовалась, кто мог бы купить героина на сто тысяч фунтов стерлингов?
Гарт смотрит прямо на Джойс:
— Вы продаете героин?
— Нет, — хихикает та. — Один наш друг. Хотя я не стала бы зарекаться, что через пару лет мы этим не займемся.
Саманта поясняет:
— Кто-то нарвался на убийцу. Наверное, сделка или еще что-то пошло наперекосяк. Героин пропал, и к нам обратились за экспертным мнением.
— Вообще без понятия, — отвечает Гарт. — Какой забавный вопрос для четверга.
— Тебе тоже так показалось? — подхватывает Саманта.
Алан впадает в неистовство, поскольку Гарт не обращает на него внимания. Он демонстрирует все свои трюки, но тот даже не смотрит. Гарт усиленно размышляет, как включившийся мощный суперкомпьютер. Он пристально смотрит на Джойс:
— Вы знаете, где сейчас героин, бабуля?
— Джойс, — поправляет она. — И нет, не знаю. Но где-то он точно есть. Полагаю, кто-то его взял. Кто-то ведь должен был взять, да? Как вы думаете, Гарт?
— Где-то он есть, безусловно, — соглашается Гарт. — У вас есть какие-нибудь идеи? Или, может, подозрения?
— Кому бы вы позвонили, Гарт, если бы в ящике вашего стола вдруг появилась шкатулочка с героином?
— Я бы позвонил в полицию, — отвечает Гарт, после чего кивает Саманте. — Верно, милая?
— Когда появляется что-то незаконное, мы сразу звоним в полицию, — подтверждает Саманта. — Ведь кто еще защитит нас, кроме них?
Джойс отхлебывает чай.
— И все же вы предполагаете, что сумеете найти героин? — спрашивает Саманта. — Может, еще чашечку чая, Джойс?
— В последнее время моего мочевого пузыря не хватает на две чашки. А ведь раньше я хлебала его, как верблюд.
— Мы найдем пропажу, — говорит Ибрагим. — Я по-прежнему в это верю. Если вы нуждаетесь в моем взвешенном мнении…
Гарт, на которого продолжает напрыгивать Алан, отворачивается от Ибрагима и обращается к Джойс:
— Между прочим, такая собака стоит миллион баксов.
— Вы можете погладить его, если хотите, — предлагает Джойс. — Его зовут Алан.
Гарт качает головой:
— С собаками нужно вести себя твердо. Пусть сначала заслужит ласку.
— Абсолютно согласен, — кивает Ибрагим, украдкой засовывая мятную конфету «Поло» обратно в карман.
— Ибрагим, у меня к вам вопрос, — говорит Саманта, — по поводу человека, который принес героин в магазин. Вы, случайно, не знаете, кто это?
— Знаем, — отвечает Ибрагим. — На самом деле мы с ним даже встречались. Он показался нам достаточно любезным человеком, хотя и склонным к перепадам настроения. Хотя, я думаю, такова природа наркобизнеса, верно? Продавать наркотики — это вам не обувью торговать. Или, скажем, антиквариатом. Такое занятие наверняка привлекает определенного рода…
Гарт поднимает руку, останавливая Ибрагима:
— Мне бы хотелось, чтобы вы поменьше болтали. У меня низкая переносимость скуки. Я таким родился, и врачи ничего не могут с этим поделать.
— Я вас понял, — отвечает Ибрагим. — Низкая переносимость скуки часто может означать, что…
Гарт снова поднимает руку. Ибрагим с некоторым трудом прекращает говорить. Это огорчительно, поскольку он приблизился к тому, чтобы высказать интересную мысль. Как же часто люди обрывают его, когда он только-только подходит к предгорьям результатов наблюдений. Подобное чрезвычайно расстраивает. Как же много мир упускает из виду, не давая Ибрагиму достаточно времени, чтобы по-настоящему включиться в работу. Безусловно, это свидетельствует, что общество сейчас страдает от дефицита внимания. Непреодолимое влияние современного мира практически уничтожает всё… Ибрагим вдруг понимает, что кто-то прямо сейчас задал ему вопрос.
— Прошу прощения?
— Я спросила, как зовут этого джентльмена? — говорит Саманта, отрезая кусочек «Баттенберга» для Гарта.
— Мистер Доминик Холт, — отвечает Ибрагим. — Он из Ливерпуля.
— Может, вы что-то о нем слышали? — спрашивает Джойс.
— Доминик Холт?
Саманта вопросительно смотрит на Гарта. Тот качает головой.
— Нет, мы его не знаем, — говорит Саманта. — Извините.
Однако Ибрагим, с радостью и благодарностью принимающий второй кусочек «Баттенберга», готов поспорить на парковочное место в Петворте, что оба их собеседника лгут.
Глава 30
— Элизабет попросила меня поговорить с тобой, Стефан, — произносит Виктор. — Виски?
— Мне нельзя, я за рулем, — отказывается тот. — Ты же знаешь, как теперь с этим строго.
Стефан и Виктор сидят на широком белом полукруглом диване в огромном пентхаусе Виктора. За панорамными окнами перед ними раскинулся Лондон. Элизабет с Богданом вышли наружу и расположились на террасе, плотно укутавшись, чтобы не мерзнуть.
— Стефан, у тебя деменция, — говорит Виктор. — Полагаю, ты об этом знаешь?
— Э-э, об этом речь уже заходила, верно? Я еще не совсем в отключке. В батарейке еще осталось немного заряда.
— Это письмо дает тебе Элизабет каждое утро?
Виктор протягивает Стефану лист бумаги. Стефан берет его в руку, окидывает взглядом.
— Да, я его помню.
— Ты веришь в то, что там написано?
— Да, наверное. Что мне еще остается?
— Это очень смелое письмо, — продолжает Виктор. — Очень мудрое. И очень печальное. Элизабет говорит, вы оба не знаете, что делать.
— Напомни еще раз, кто ты такой?
— Виктор.
— Да, я знаю, что ты Виктор. По дороге сюда мы только и говорили, мол, «Виктор то» или «Виктор сё». Но кто ты? И почему мы здесь?
— Когда-то я был высокопоставленным сотрудником КГБ, — отвечает Виктор. — Теперь, полагаю, кто-то вроде мирового судьи для международных преступников. Я разрешаю споры.
— А откуда ты знаешь мою жену?
— Я познакомился с Элизабет, когда она работала в МИ-6, Стефан.
Стефан смотрит на балкон. Смотрит на жену.
— Вот уж темная лошадка…
Виктор кивает:
— Очень темная.
— Знаешь, когда я был мальчиком, — говорит Стефан, — у нас ездил троллейбус. Ты знаешь, что такое троллейбус?
— Это как автобус?
— Как автобус, ага. Не совсем автобус, но что-то вроде него. Он ездит за счет тока в проводах. Они курсировали по всему Бирмингему, откуда я родом. Ты бы ни за что не догадался, что я из Бирмингема, да?
— Да, — соглашается Виктор. — Ни за что бы не догадался.
— Ага, акцент из меня выбили еще в школе. Так вот, из центра города ходил троллейбус, доезжавший до конца нашей улицы. Мы жили на крутом холме, и туда не очень-то хотелось подниматься пешком. Так что мы доезжали из центра на этом троллейбусе. Но в троллейбус, идущий в центр, мы не садились, поскольку, знаешь ли…
