Но он остался непреклонен:
— Кража из воинского обоза — карается смертью! — начиная терять терпение, заявил сотник. — И пусть благодарит грядущий праздник, за то, что она отделается лишь парой загребущих ручонок, а не буйной головой.
Но закипающий гнев северянина волновал меня куда меньше зеленого глаза кошатины, неотрывно следящей за перепалкой. Врожденная дурость и наглость не позволяли ей вопить или молить о пощаде, попутно обещая себя в вечное пользование любому, кто спасет ее от топора. Но лицо выдавало малявку с головой — во мне она видит последнюю надежду.
Поглядев на пыльную физиономию хвостатки и отметив пару блестящих влажных дорожек на щеках, я все же решился:
— Дура она, а не воровка... Гена, дуй за мной. — кивнул я мальцу, и нарочито медленно поднялся по ступенькам.
— И рогача до кровавых соплей доведет, недомерок... В каземат его!!! — тут же рявкнул великан.
Стражник с топором уже было накинулся, и занес оружие, но несильный удар магнитного жезла выбил монструозный бердыш из рук молодого садиста. Кинжалом было бы сподручнее, но блеск оружейной стали мог бы спровоцировать северян. А усугублять никак нельзя — и так по краю иду.
Перехватив раненной рукой извлеченную рапиру и вырвав ее из рук Гены, я поднял дорогой клинок высоко над головой:
— Заклад!
Ломящиеся, кто к лестнице, кто просто к помосту, стражники вдруг замерли — властным жестом сотник предотвратил едва не начавшуюся свару. Или просто перенес на «попозже».
— Ставлю рапиру и полный кошель против ее рук! — чуть спокойнее повторил я опуская оружие.
Гена глядел на меня как на полоумного. Эх, парень, ничего ты в бородатых не понимаешь...
Если бы меня попросили назвать самый безумный факт о северянах — им стала бы их безудержная тяга ко всяким спорам да азартным играм. И вовсе не потому, что они дофига лудоманы. По словам деда, это у них традиция такая. То содержимым карманов «махнуться не глядя», то трофеями наобум, то в азартные игры всякую херню проигрывать.
Это у них что-то вроде почитания то ли судьбы, то ли предков, то ли родины — даже дед толком объяснить не мог. Типа, проигрыш это подношение предкам сулящее удачу, а выигрыш — благословение свыше да знак, что твои покойные пращуры тобой довольны. А раз уж они довольны, то и остальные бухтеть не должны. Под этим соусом и девок замуж выдают и в дружину принимают. Ну, или голову снимают — как повезет. Ибо настоящая ставка, от которой не принято отказываться — твоя жизнь.
Бред полнейший, но северянам об этом лучше не говорить — зарубят нахрен!
— Даром твоя зубочистка не далась. — плюнул сотник и уже собирался дать отмашку, как я вновь поднял руку вверх:
— Тогда ставлю свою голову и все что под ней!
Гена напару с хвостатой да синевласой наградили меня недоверчивыми взглядами, словно соревнуясь, у кого сильнее глаза округлятся. Не могу их винить, ибо сам с себя в глубоком шоке. Может это последствия от встречи с ногой «сира Ланцеврота»?
Сотник оценивающе смерил случайных прохожих, начинавших толпиться за спинами стражников, и пожал плечами:
— Бестолковушка твоя без надобности... Но крепкое да лихое мужичье завсегда сгодится. Парашу выносить уж точно... Будь по твоему! Десятник!? Тащи кости!!! — скомандовал он бородачу в кушаке, что торчал неподалеку от лестницы.
— Нахрен кости! Я не на доминошки ваши забиваюсь! А на то, что ты сам откажешься рубить руки! А?! Как тебе?! Забьешься?!
Добрая половина случайных зрителей весело хрюкнули, а другая зашепталась меж собой. Видимо, решили, что я сбрендил. Стражники принялись активней забиваться — башку ли мне отрубят, али только язык. Рыжий громила лишь усмехнулся:
— Это ты меня речами медовыми вразумлять удумал? Экий ты рисковый... Ну ладушки, валяй. Послушаем что мелет пустомеля, а, мужики?! — его рев эхом разнесся по площади заставляя северян одобрительно кивать, а горожан — брезгливо морщиться.
Идея переубедить северян с помощью ораторского искусства была бы слишком безумной даже для меня. К несчастью, в карты с костями я играю и того хуже.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но эти бедолаги еще не знают, с кем столкнулись! Сейчас я им ка-а-ак...
— Ай, да кого я обманываю... — вздохнув и оглядев присутствующих, я принялся расхаживать возле хвостатой, на ходу вспоминая весь тот бред, которым замполит так любил потчевать личный состав.
Если память не изменяет, то он всегда начинал с международной обстановки...
— В то время, пока наша великая родина, напрягая все силы в едином порыве, рвется к светлому будущему, — дипломатическая обстановка остра как никогда! Враги и «заклятые союзники» обступили границы со всех сторон! Из телевизора донос... Тьфу! Из глотки глашатая доносятся все более и более тревожные вести! Под знаменем мнимой заботы о правах и свободах, самоназванные «партнеры» несут лишь разорение и уничтожение великой родины...
И так далее и в таком же духе. Смех-смехом, но весь этот заученный бред неплохо ложился на уши северян. Да и собравшимся мимо-проходимам тоже, вроде, зашло. Оно и понятно — бедолаги телевизора в глаза не видали. Иммунитет еще не выработали. Прямо заповедник непуганых дурилок. Чую, окажись здесь замполит — уже бы империю свою отгрохал. Ну, или, в кювете с проломленным черепом валялся. Фифти-фифти, короче.
Закончив с проблемами внешними, я перешел к проблемам внутренним:
— В то время, пока наша великая... Тьфу, было же! То есть, пока стража, не щадя живота своего, отдает все силы на защиту города от ворья, жулья и прочего асоциального элемента, многие трудящиеся видят в доблестных защитниках правопорядка лишь источник проблем да причину постоянного беспокойства! И виной тому является...
Далее я прошелся по неумению личного состава работать с гражданскими. Мол, хамят, грубят, бьют да и вообще — завидев пару стражников, большинство местных предпочитает свалить куда подальше. К моему удовлетворению, большинство слушателей, в том числе и стражников, согласно закивало.
— Да кому какое дело, кого там эти конелюбы лобзают?! — вспыхнул парень с бердышом и ткнул лезвием в хвост закованной кошкодевки. — Ты чего людей путаешь?! Мы воровкам ручонки рубаем, а не выродкам подати подаем!
Северяне одобрительно загудели. Сотник же так и стоял не шелохнувшись. Взгляд холодных серых глаз то и дело отвлекался от моего лица, скользя по все увеличивающейся толпе.
— Не воровке, а больной бедняжке! — поспешно возразил я, убирая острое лезвие бердыша от закованной в колодки кошатины. — Она блаженная, как же вы не поняли?! Ну идиотка? Овца? Полоумная, тупая, бестолковая, умственно неполноценная дура, а никакая не воровка!
Честно говоря, я ожидал, что хвостатая начнет немедленно протестовать. Заявлять, мол: «я не дура, сам такой!», на что я мог бы воскликнуть — «вот видите! Кто в здравом уме стал бы спорить перед угрозой казни?». Но ушастая лишь играла челюстью не сводя глаз с моих берцев. Не вовремя она поумнела...
— Ну, мыслишек в ее буйной головушке и впрямь немного... — пожал плечами сотник. — Но чем докажешь-то? Слово честное на веру дашь, али бумаженку состряпаешь?
Демонстративно подняв рапиру, я перешел к заключительной части выступления:
— Вы ее оружие видели? Иголку эту? Вот такой длины и такой толщины? — провел я рукой по клинку.
Несколько стражников кивнуло.
— С чьими шкурками она на ворота явилась?
— Ну крысиными, знамо дело... — фыркнул один из северян в толпе.
Эх, не зря я этой дуре показывал, как шкурки свежевать....
— А кто, в здравом уме будет с иголкой на крыс охотиться?!
На лице ближайшего стражника промелькнуло нечто вроде сомнения.
— Есть хоть один нормальный человек, который будет жрать казенное яблоко на глазах у половины стражи?!
Северяне неуверенно переглянулись.
— И кто, мать его, будет носить тряпку на здоровом, епт его в сраку, глазу?!
Приблизившись, я резко сорвал повязку с пыльного девичьего лица.
Представший взору, совершенно здоровый и слегка заплаканный алый глаз, привел бородачей в еще большее замешательство. Ушастая же как-то невнятно пискнула и крепко зажмурилась, пряча лицо за перемазанной в грязи челкой.
