Таким образом, патриарх Паисий, пребывая по возвращении из Москвы в Молдавии, внимательно следил оттуда за ходом дел в Малороссии. Он поддерживал постоянные сношения с гетманом Хмельницким и московским правительством, всячески склоняя обе стороны к союзу и к окончательному соединению, устраняя, по возможности, в их отношениях все, что могло вести к недоразумениям или [С. 161] разрыву между ними. Когда же планы Паисия с этой стороны стали осуществляться, гетман Хмельницкий и все войско казацкое действительно сделались подданными царя Московского и вместе с ним начали счастливую войну с поляками, то Паисий пошел далее в видах достижения своей цели усилить Московское государство присоединением к нему разных православных народностей, чтобы создать из него силу, способную окончательно разгромить турок. Он хотел, чтобы вслед за Малороссией подданство московскому царю приняла бы и Молдавия, благодаря чему Россия прочно стала бы на Дунае, вошла бы отсюда в непосредственную связь и сношения со всеми другими порабощенными турками православными народностями и, опираясь на их содействие, окончательно бы уничтожила турок. В пользу своих планов Паисий, проживая в Молдавии, успел склонить самого молдавского воеводу, который уполномочил его вступить по этому делу в сношения с московским государем, вследствие чего Паисий 8 октября 1655 года прислал в Москву с греком Мануилом Константиновым грамоту государю Алексею Михайловичу с просьбой о принятии в покровительство и оборону молдавского владетеля со всею его землей, которую агаряне часто набегами своими опустошают, святые храмы оскверняют и христиан берут в полон[83]. В следующем, 1656 году, как известно, последовало и официальное предложение, привезенное молдавским митрополитом Гедеоном, принять, подобно Хмельницкому, и молдавского владетеля в подданство России. Под просительною грамотой подписался, между прочим, и Антиохийский патриарх Макарий, который при этом свидетельствовал, [С. 162] что и Иерусалимский патриарх Паисий одобряет это дело[84]. Но, как известно, не только Молдавия не присоединилась к России, а и Малороссию на первое время удалось присоединить не всю. О войне же с турками для освобождения от их ига православных народностей, о чем мечтал патриарх Паисий и ради чего он так деятельно и горячо вмешался в тогдашние политические дела и отношения, Россия в то время не могла и думать.
Посещение Москвы Иерусалимским патриархом Паисием не осталось бесследным и в других отношениях. В это время русское правительство занято было мыслию учредить в Москве греческую школу, преподаванием в которой заведовал бы вполне надежный православный грек, приисканием которого оно в то время и занималось. Между тем в свите приехавшего в Москву патриарха Паисия оказался его дидаскал, старец Арсений, человек ученый и к тому же знавший русский язык, что было особенно важно. С согласия патриарха Паисия государь оставил Арсения в Москве «для риторического учения». Но, приехав в Путивль, Паисий, как мы видели, прислал на Арсения известный нам донос, вследствие которого Арсений вместо школы попал на Соловки под строгий начал. Тогда государь поручил патриарху Паисию приискать на Востоке другого православного учителя, который бы «не имел никакого пороку в благочестивой вере и был бы далече от еретиков». Паисий обещал исполнить это требование царя и в 1653 году, как увидим, прислал в Москву греческого учителя.
Приезд в Москву патриарха Паисия выдвинул у нас с особою силой и другой в высшей степени [С. 163] важный вопрос: о разности некоторых русских церковных чинов и обрядов с тогдашними греческими. Как известно, русские с течением времени порознились с греками в некоторых церковных чинах и обрядах, самые богослужебные книги их, как печатавшиеся со списков неодинаковых и не одного времени, оказались также в некоторых отношениях между собою не сходными. На это обстоятельство обращали внимание и русские, и приезжавшие в Москву за милостынею греческие иерархи. Некоторые из последних старались внушить русским, чтобы они держались одинаковых с греками церковных чинов и обрядов. Так, еще предшественник Паисия, патриарх Феофан, будучи в Москве, убеждал здесь «единомудрствовати о еже держатися старых законов греческаго Православия и древних уставов четырех патриаршеств не отлучатися». В этом же направлении и с особой энергией и успехом действовал в Москве и патриарх Паисий. Он вел беседы с самим государем о посте в святую Четыредесятницу, а с патриархом Иосифом «учинил соглашение» об этом, подавал свое мнение о времени совершения литургии и, вероятно, по другим вопросам. Но особенно важно и богато было своими последствиями знакомство Паисия с Никоном, тогда еще архимандритом Новоспасского монастыря, а потом митрополитом Новгородским. Паисий с разрешения государя нередко стал видаться с Никоном, много с ним беседовал, причем обращал внимание Никона на некоторые особенности русских обрядов, несогласные с тогдашними греческими, и убеждал его привести русские обряды в полное соответствие с тогдашними греческими. Эти беседы с патриархом Паисием произвели на Никона глубокое [С. 164] впечатление и возбудили в нем намерение и решимость, если он сделается патриархом Московским, произвести исправление русского церковного обряда в видах его соглашения с греческим. Никон действительно сделался Московским патриархом. Между тем патриарх Паисий, возвращаясь из Москвы, прибыл в Молдавию в сопровождении старца Арсения Суханова, который в присутствии патриарха Паисия затеял известные прения с греками о вере, всячески усиливаясь доказать, что именно русские сохранили у себя неизменными весь древний церковный чин и обряд, современные же греки в церковных чинах и обрядах отступили от священной старины и ввели у себя разные непозволительные новшества, почему теперь не греки, а русские должны считаться истинными хранителями и представителями чистого Православия. Патриарх Паисий, сам принимавший некоторое участие в прениях, необходимо обратил внимание на воззрения, так резко и решительно высказанные Сухановым во время прений с греками о вере, понял, что они грозят серьезной опасностью единению Церкви Русской с Греческою Вселенскою, и потому решился действовать – напомнить Никону о своих московских беседах с ним. Он послал в Москву назаретского митрополита Гавриила, который должен был посредничать между гетманом и московским правительством, а вместе с тем должен был побудить Никона позаботиться о приведении русского церковного обряда в полное соответствие с тогдашним греческим. Исполняя поручение патриарха Паисия, митрополит Гавриил действительно беседовал в Москве с Никоном, стараясь укрепить его в решимости произвести исправление русских церковных чинов и обрядов, [С. 165] поскольку они были не согласны с тогдашними греческими. Сам Никон потом торжественно заявлял: «Зазирали иногда моему смирению, мне, Никону-патриарху, приходящие к нам в царствующий град Москву, своих ради потреб, святые Восточные Церкви святители: Вселенский патриарх Афанасий и Паисий святаго Иерусалима и Гавриил святаго Назарета и прочие, и осуждали меня много за неисправление Божественнаго Писания и за другие церковные вины, из коих одна, что мы неправильно изображаем крестное знамение двумя перстами… И мы, Никон-патриарх, не только ища пользы себе, но и прочим, по апостолу, дабы им спастись, возбужденные таким обличением, рассмотрев, решились произвести церковные исправления». Таким образом, по собственному сознанию Никона, на исправление русских чинов и обрядов, в чем они не согласны были с тогдашними греческими, побудили его греческие иерархи, приезжавшие в Москву за милостынею, и между ними первое место принадлежит, как мы видели, Иерусалимскому патриарху Паисию и назаретскому митрополиту Гавриилу, действовавшему в Москве по наказу Паисия.
Но посылкою в Москву назаретского митрополита Гавриила патриарх Паисий не ограничился. Из прений Арсения Суханова с греками о вере он увидел, какое важное значение, по крайней мере некоторые, русские придают своим обрядовым особенностям, что ради них они готовы подвергнуть сомнению Православие современных греков. Ввиду этого настояла неотложная необходимость послать в Москву такое авторитетное и сведущее лицо, уполномоченное патриархами, которое бы разъяснило русским ошибочность их взгляда на значение особенностей их обряда, [С. 166] полную несправедливость их подозрительного отношения к благочестию современных греков и которое бы убедило их в необходимости привести русский церковный обряд в полное соответствие с тогдашним греческим. Патриарх Паисий нашел и подходящее лицо, которое, казалось, с успехом могло выполнить возложенную на него миссию побудить русских исправить свой обряд сообразно с тогдашним греческим обрядом. Это был митрополит Навпакта и Арты Гавриил Власий, человек ученый, знавший языки греческий и славянский, ранее уже хорошо известный в Москве, так как он присылал в Москву книги, писанные на греческом и славянском языках и, кроме того, не раз присылал в Москву тайные отписки с разными политическими вестями. При этом Гавриил Власий был уже знаком с теми церковными вопросами и недоумениями, решением которых ему приходилось заняться в Москве, так как он не только был свидетелем прений Арсения Суханова с греками о вере, но и сам принимал в них участие. В рассказе Суханова об этом событии говорится: «Патриарх Паисий говорил Арсению: скажи мне, кто тебе надобен, с кем тебе говорить: даскол Лигаридий или даскол митрополит Власий? Арсений говорил: владыко святый, дай мне кого из своих архимандритов, кого изволишь, а те люди науки высокой были во Цареграде, и во Александрии, и в Риме и многие ереси заводили, и того ради и царство ваше раззорилося… Митрополит Власий Арсению говорил: Арсение, о крестном знамении ни евангелисты, ни апостолы никто не писал, как персты складать: то есть самоизвольное, но токмо подобает крестообразно кресты чтити, а то все добро и ереси, и хулы на Бога [С. 167] никакой в том нет». Значит, из бесед с Арсением Сухановым в Молдавии митрополит Гавриил Власий уже успел познакомиться и с теми церковными вопросами и недоумениями, решать которые ему придется в Москве, и с теми приемами, какие практиковали в подобных случаях русские книжные люди, так что он уже ранее был несколько подготовлен к своей особой миссии в Москве.
