Не стучась, я врываюсь в кабинет заведующей отделения. Светлана сидит за своим столом и сосредоточенно печатает на компьютере.
— Где она? — в три широких шага я уже у стола.
— Настя? — спокойно уточняет Светлана.
— Настя! Где?
— Отдыхает в палате после обследования. Можешь, пройти к ней, она в восьмой.
Присаживаюсь на стул и обхватываю руками голову. Руки дрожат. И я не могу контролировать этот тремор. Несколько глубоких вдохов, чтобы привести в норму работу сердца, которое готово выпрыгнуть из груди. Тру ладони рук о свои щеки. Резко и громко выдыхаю. Света не мешая, наблюдает за мной.
— Она хочет сделать аборт? — обреченно шепотом, задаю мучащий меня вопрос. Я должен знать заранее на него ответ, до того, как увижу её. Понимаю, что не правильно и Света здесь, вообще, не причем. Но я боюсь сорваться на Насте. Я боюсь услышать положительный ответ именно из её уст, поэтому выбираю Светлану.
— Какой аборт? — возмущенно отвечает Света. — Она на сохранении.
— На сохранении? — уточняю я, и Света кивает мне в ответ — Что с ней? Кровь? Отслойка?
— Успокойся. Ничего такого нет. Всё у неё нормально. Но учитывая последствия её прошлой беременности, я перестраховываюсь, чтобы не допустить повторной смерти плода.
— Смерти плода?! — ошарашено повторяю я — В прошлый раз.
Я не двигаясь, смотрю в одну точку и пытаюсь переварить эту информацию. Светлана смотрит на меня внимательно и понимает, что я ничего не знал, о прошлом разе. Спрашивать ни о чем не стала. И говорить тоже. Вытаскивает из папки, лежащей на столе, распечатки каких — то документов и протягивает мне. После этого она выходит из кабинета. Я один на один с её приговором пятилетней давности.
Первая бумажка: Мартынова Анастасия Николаевна. Направление на УЗИ.
Переворачиваю страницу. Результат обследования:
Срок беременности по месячным: двенадцать — тринадцать недель.
Размеры матки соответствуют беременности девять — десять недель.
Сердцебиение эмбриона не определяется.
Заключение: Эхопризнаки неразвивающейся беременности.
Рекомендовано: консультация гинеколога в экстренном порядке.
Следующая бумага: направление врача гинеколога — выскабливание полости матки.
Карточка падает из моих рук на пол. Я снова обхватываю руками голову и с силой тяну за волосы. Мне больно. Не физически. Мне больно внутри. Я плачу, не стыдясь своих слез. Да, я мужчина, но я человек. Человек, который понял, что сам уничтожил свою жизнь. САМ.
Глава 22
— Олег, у тебя всё в порядке? — Светлана несмело стучит и слегка приоткрывает дверь в собственный кабинет.
— Не уверен, а что? — рассеянно смотрю на неё. Последнее время я лицезрел белую стену напротив и сейчас с трудом концентрирую зрение на чем — то другом. Перед глазами темные круги.
— Ты здесь сидишь уже полтора часа? — с волнением в голосе произносит она, закрывая за собой дверь.
— Сколько? — мне кажется, что я сижу здесь минут десять или пятнадцать.
— Полтора — она проходит в кабинет и садится в своё кресло — Мы можем поговорить?
— Наверно — поднимаю с пола медицинскую карту Насти и кладу на стол — Что ты хотела, Свет?
— С тобой точно всё хорошо, может воды?
— Нет, Светик, не надо воды. Говори, я слушаю.
— Настя сейчас спит, я дала ей немного успокоительного со снотворным — я бросаю на неё непонимающий взгляд, Настя беременна и ей нельзя подобные медикаменты — Не хмурься, ребенку это не повредит, точнее, нанесет меньший вред, чем её нервозность и накрученность. Она перенервничала пока проходила обследование. В ней сидит страх, она боится, что ситуация повторится. С этим надо то — то делать. Может, её направить к специалисту?
— Какому? Света, она сама психотерапевт, что другой врач может ей сказать, чего она не знает? Это тоже самое, что тебе советовать, как принимать роды.
— Но у неё паника. Она категорически отказалась делать УЗИ — несколько секунд молчания — Я сдалась, на этом сроке эта процедура не принципиальна, хотя в её ситуации она бы, не повредила. Но в двенадцать недель Настя должна будет пройти первый скрининг.
— Я тебя услышал. Я попробую с ней поговорить. Я могу пойти к ней?
— Конечно. Восьмая.
Я выхожу из кабинета и направляюсь в сторону палат. Светлана сказала, что выделила для Насти отдельную палату и это хорошо, нам необходимо уединение для долгого и откровенного разговора.
Приоткрываю дверь и сразу замечаю, как свернувшись калачиком, она спит на кровати. Одеяло упало с кровати и она, замерзнув, обнимает себя за плечи. Мне очень хочется, прилечь рядом и согреть теплом своего тела, но кровать слишком маленькая для двоих, да и будить её не стоит. Сон ей сейчас необходим. Подхватываю одеяло и укрываю свою девочку, слегка касаясь пальцами, глажу её плечо, щеку, ресницы во сне чуть подрагивают. Я любуюсь.
Я не спал больше суток, и вторая кровать манит меня. Я ложусь напротив Насти и продолжаю наблюдать за её сном.
Как я жил без неё столько лет? А я и не жил, пытался выжить назло. Назло мечтал стать успешнее, счастливее, чтобы однажды увидев меня, в компании очаровательной красотки, волосы на себе рвала и жалела о том, что предала такого парня. А ещё бессонными ночами мечтал вот о чем: мы встречаемся случайно на улице — она одиноко идет мне на встречу, вытирая слезы, а я иду счастливый с женой и ребенком, а лучше с двумя. Дочурка бегает по дорожке за воздушным шариком, а маленький сынишка спит в коляске, и я, обнимая свою женщину, качу коляску вперед. Мы проходим мимо Насти, даже не заметив. Вот такую месть я придумал для неё.
Выходит зря я столько лет ненавидел самого дорогого и любимого человека.
Я осёл. Как я мог не заметить, что она беременна, а ещё медик? Когда всё это началось? Может, за месяц до того проклятого дня? По утрам она стала убегать из нашей постели в ванную комнату, едва проснувшись, не давая мне даже поцеловать себя, а ведь раньше любила понежиться с утра, обниматься со мной и шептать всякие глупости на ушко. Поэтому у неё будильник всегда был заведен на пятнадцать минут раньше, нужного времени. А сейчас это лишнее время она проводила в ванной. Но я не предавал этому значение, мало ли чем она там занималась: маски, пиллинги, крема, скрабы, всё, чтобы нравится мне больше. Наивный идиот!!! А ещё она отказалась от кофе, заменив его некрепким чаем, и кушать стала значительно меньше. А на вечеринке по случаю успешно сданных экзаменов отказалась от своего любимого вина. Почему я тогда не придавал этому значения?
Я помню тот день, я был у мамы, помогал с новым кухонным гарнитуром. Звонок телефона раздался в тот момент, когда я заколачивал гвоздь в стену. Естественно, молотком я угодил по пальцу. Матерясь и раздражаясь, я резко ответил на звонок. Но через пару секунд разговора физическая боль перестала ощущаться, она уступала место другой, раздирающей мою душу в клочья. Я не мог поверить в то, что мне сказали по телефону. Какой на хрен аборт? Я убежал, к ней, в больницу.
На проходной меня встретила сестра моего друга Марьяна. Она работала в регистратуре и это она звонила мне, так сказать, открыть мне глаза. Было уже поздно, время не приемное, и охрана не пропустила меня в отделение. Я умолял Марьяну сходить к Насте и попросить позвонить мне, так как на мои звонки она не отвечала. Девушка сдалась. Ушла. Те минуты, что я ждал, показались мне вечностью. Я тогда еще не курил, но в попытке успокоить свои нервы попросил у прохожего сигаретку. Нервно выкурил сигарету в три большие затяжки и выбросил, затушив её ногой. И, вот Марьяна вышла ко мне, подсела на скамейку и протянула записку. Я недоуменно посмотрел на свернутый лист в клеточку, и несмело взял его. Марьяна ушла, а я дрожащими пальцами развернул лист. А там всего одно слово, но оно заменило тысячу: «Прости».
Ей нечего мне сказать, кроме этого гребаного одного слова «Прости»? — я разорвал записку в клочья.
Она ребенка убила, а я должен её простить?
