Ухоронка была даже не жильем, а парой навесов над камнями – останцами. Здесь когда-то было капище возле деревни охотников, но болото деревню сожрало, люди ушли, и обряды тут проводили только перед осенней охотой. Зато каждый раз подновляли лапник и жерди. Зимние ветра навесам не повредили, можно было отсидеться хотя бы в сухости, если не в тепле.
Под дождем унюхать дым можно только вблизи, но Яга обостренным чувством лесной ведьмы угадала костерок среди камней. От него не пахло опасностью, это было просто тепло.
Оказывается, пока она ходила в деревню, мертвяк соорудил что-то вроде плетеных стенок из тонких стволов и еловых веток, а потом умудрился развести костер.
Лошадка мирно стояла под большим навесом, предназначенным для жертвенного скота. Кот Мрак лежал на куче лапника, укрытой богатым плащом с меховой оторочкой, и лениво вылизывал лапу. Мертвяк сидел опираясь спиной на камень и выглядел почти живым. Только щеки ввалились, будто голодал долго.
Яга мельком подивилась – никогда такого не видала, чтоб мертвяки без хозяйки чем-то полезным занимались, а не замирали трупами. Ладно, после разберемся. Сейчас сил нет.
Увидев Ягу, кот вздыбил шерсть.
– Ты, мр-р-рау, каким чужим духом пахнешь?
– У сестры была, – выдохнула Яга, садясь к огню.
Мертвяк молча встал, отошел к ручейку, принес небольшой медный котелочек с водой (поклон княжичу полоцкому) и поставил на угли – греть.
– И как там Живодар-ра-а?
– Никак. Теперь она София. Но ума ей это не прибавило.
* * *
Во сне Яга увидела богинь. Жива и Морана, прекрасные и пугающие одновременно, катали яблоко по огромному блюду, смотрели на людскую жизнь и хихикали, как гадающие на жениха девки. Еще и каленые орешки грызли.
Это было странно, непривычно, но почему-то очень верно. Одно дело – на обряде раз в полвека торжественно явиться, другое – дома отдыхать. Богини тоже… Что «тоже», Яга так и не додумала.
– Плати – проиграла! – засмеялась Морана.
Жива наигранно вздохнула и протянула ей расшитый пояс.
– Моя-то всех победила, мой кинжал и твой венок спасла, а твоя что? – продолжала хохотать Морана. – Все потому, что умная, смелая и верная. Зато твоя, дурочка деревенская…
– Моя сама спаслась, – отрезала Жива. – И еще многих спасет. Жизнь…
– Без твоей Силы? Одним умением человеческим? – с презрением перебила Морана. – Спасет? Не сдюжит твоя бывшая девка, не сможет больше лечить. Думаешь, после такого пощадят ее рабы Иисусовы?
Яга испугалась, что сейчас увидит ссору богинь. Никому, ни единой душе на такое смотреть не надо! Но почему-то вместо того, чтобы уйти, она шагнула вперед и поклонилась.
– Приветствую вас, Великие!
Жива и Морана посмотрели на нее удивленно, будто обычная кошка заговорила.
– Госпожа Жива, прошу, возьми свой венок. – Яга протянула богине сон-траву. – Отдай достойной!
– Говорила я тебе! – торжествовала Морана. – Моя – умная и смелая. Не такая красивая, конечно, зато моя!
– Твоя, говоришь? – Глаза Живы из безоблачной синевы налились грозовой опасностью. Она повернулась к Яге: – Венок твой. Ты теперь служишь и Жизни, и Смерти. Морана ум твой хвалила, вот и докажи, что не зря. Сделай, что должно, и не разочаруй нас – не то горько пожалеешь! Как Живодара пожалеет!
Сухие цветы в руке Яги налились живым соком. Запахло весенней силой сон-травы, первыми цветами и надеждой.
Яга попыталась спросить – что сделать-то нужно, Великие?! Но горло перехватило, Ягу закружило разноцветным вихрем, она тонула в холодном дыхании Мораны и сладком нектаре Живы…
Проснулась. Резко села, потревожив Мрака.
Занимался рассвет. Было промозгло. Зато под плащом княжича в обнимку с котом Яга выспалась как на перине.
Дождь перестал, только на ветках блестели капли. Мертвяк увидел, что хозяйка проснулась, и подкинул дров в костерок.
– Мр-ра? – недовольно спросил кот.
– Помнишь сказку – иди туда, не знаю куда, сделай то, не знаю что? – мрачно поинтересовалась Яга. – Это теперь про меня. Богини велят идти и делать. Знать бы, что именно! Ладно, судьба подскажет. – Она протерла глаза и потянулась.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мертвяк тем временем растопил костерок пожарче, приспособил над ним треногу из веток и начал греть воду на варево. Яга только подивилась такой расторопности.
Она сходила к ручейку, умылась и расчесала волосы. Хотелось оттянуть неизбежное, еще чуточку посидеть у воды, в тишине.
Достала из кошеля княжий Знак. Странная штука – то теплый, то холодный, а то и одновременно – половина греет, половина холодит. Сейчас вообще никакой, просто серебряный кругляш. Может, упреждает от чего?
Яга продела в ушко Знака шнурок и повесила его на шею. Пусть будет. Авось, пригодится в Киевской земле, сумеет Яга за богатыря сойти. Говорят, все, кто Мстиславу служит, обязаны богатырям помогать. Пусть и ей помогут. А за ложь она потом сама Мстиславу ответит.
От костра потянуло кашей с травами. Яга плеснула себе в лицо еще пару пригоршней воды и пошла обратно. Дел по горло. Например, надо бы понять, что за мертвяк ей достался. Уж больно самостоятельный.
Засохший пень неподалеку от костра показался ей странным. Не было тут такого! И амулет на шее потеплел. А, понятно…
– Беда-то какая, Ягинюшка, – проскрипел пень, разворачиваясь в кряжистого деда с зеленой бородой – мхом.
– Беда, Леший, – согласилась Яга. – Сядь со мной, поешь каши, поговорим.
Мертвяк положил им густое варево с черемшой на два куска бересты. Леший с сомнением покосился на его руку с длинными синими ногтями, но угощение взял.
Мрак неподалеку хрустел только что пойманной пичугой.
Яга принялась за еду без опаски. Мертвяк хозяйке навредить не может. Вот живого его стоило бы побояться.
Когда мертвяк рядом оказался, Знак похолодел. Ага. Значит, на колдовство теплеет, на мертвых – морозит. Человеку без Силы и впрямь штука полезная.
Леший отведал каши, вздохнул тяжело и заговорил:
– Я ведь, Ягинюшка, ведаю только то, что в лесу творится. Не знал я… После увидел, да поздно было! Ведь даже когда Владимир окаянный народ крестил – нас миновало!
* * *
К жрецам пришли перед рассветом. Так же, как к Яге, воины с монахами. Старый жрец Перуна сумел зарубить двоих. Остальные только проклинали воеводу и своих убийц, но толку-то? Монахи читали псалмы, и древние боги были бессильны на своих капищах.
Пастушью дудку Велеса и прялку Мокоши монахи окропили святой водой, сломали и сожгли. Топор Перуна прокалили в кузне, разбили молотом, а осколки утопили в болоте.
Леший забился в самое сердце чащобы и плакал от горя и страха. Он не сразу понял, что Яга сумела спастись.
– Ягинюшка, – всхлипывал Леший у костра, прихлебывая отвар молодых смородиновых листьев, – Ягинюшка, они же не скрывались! В дружине любой знал, куда воины пойдут! И на конюшне дружинной знали! У жреца Велесова просили лошадкам трав для силы и резвости, а упредить – никто, никто не побёг!
– Забоялись люди дружинных, – вздохнула Яга. Хотя знала – не в том дело, ох, не в том!
– Вечор я на опушке сидел, – шмыгнул носом Леший, – у Рябиновки. Акинья, что тебе за упокой мертвяка снеди обещала, радовалась – мол, не надо нести. И мертвяка нет, и платить не придется. А монах, что у Перунова жреца был, ей велит – нам неси теперь. Понесла, куда деваться. Я ей в огород борщевика закинул, пущай помается. Зато монах аж облизнулся и служке своему говорит – апископ, коему князь десятину со сбора отдает, далече. Упыря мы прибьем, а горшок каши – это горшок каши.
Яга осторожно, как хрустальную, поставила на камень глиняную мисочку. Хотелось сжать в кулаке ни в чем не повинную посудину, смять, расколотить!
– В конечном счете, – медленно, мертвым голосом сказала она, – все упирается в то, кто кому платит. Нас убивали за кринку молока и корзину яиц.
– Ты забыла про души, хозяйка, – подал голос мертвяк. – Монахи верят, что греческой верой всех спасут. А вы, жрецы, каждому самому спасаться велите. Кто большие дела вершит, того боги заметят и к себе возьмут. Кто нет – тому у твоей Мораны тенью скитаться. Многие ли сдюжат?
