– Будем мстить монаху здесь, – недобро улыбнулась Яга.
– Ягинюшка, ты что задум-р-р-ала? – опасливо спросил кот Мрак, глядя на решительность давней подруги.
– Поговорить с монахом. А если кто особо умный, – она посмотрела на мертвяка, – вспомнит про искушение святого Антония, я того вмиг упокою, ясно?
Мертвяк очень по-живому пожал плечами. Мол, я-то чего? Какой еще Антоний?
– Я тебя, Яга, давно спросить хотел. – Мрак заинтересованно наклонил голову набок. – Ты откуда про людей казненного бога столько знаешь? Ты же наша?
– Я, милый мой кот, до пятнадцати зим жила в Полоцке боярской дочерью. Была наследницей знатного и богатого рода. Меня в княгини прочили или в важные боярыни, смотря за кого отец сосватает. Крестили, учили премудростям. Как разговор вести да как что устроено в мире. Как домом управлять, как меч держать, если придется. А потом… Сначала батька погиб, потом мать лихоманка унесла. Дядька меня забрал, да той же зимой в лес и отвез. Решил, что его дочерям приданое побогаче нужнее, чем мне жизнь. Матушка Яга меня подобрала и выходила. Так из девки Ядвиги, крещеной Настенькой, стала я Ягой. А дальше ты знаешь.
Мрак потерся о ее ногу. Ткнулся мохнатым лбом – мол, я с тобой, не брошу.
Яга погладила мохнатого – знаю, друг единственный. И я с тобой.
Леший грустно вздохнул.
Мертвяк смотрел на них с лютой, смертной тоской.
* * *
Путешествовать надо по рекам. До соседней деревни можно и через лес дойти, а если собрался в другое княжество – бери лодку, вяжи плот или сговаривайся с купцами, пусть на свой корабль возьмут. По лесу заплутаешь. Или в буреломе ноги переломаешь, или трясина утянет. А то и волки загрызут. Если лосиху с лосятами встретишь, а она решит, что ты угроза, – быть беде. Затопчет.
Лошадь не по всякой чаще пройдет и не всякий овраг перепрыгнет. Без лошади – неси на себе и припасы, и остальную поклажу. Охотиться времени не будет.
И так далее, и так далее. Опасно по лесам ходить. А если и проберешься через все лесные препоны, так узнаешь, что сосед твой, что на плоту сплавлялся, уже давным-давно на место приплыл.
На воде тоже опасностей хватает, но все ж поменьше. На мель сядешь – вытолкаешь. От разбойничков отобьешься или откупишься. Пропороть днище лодки об острые камни – это надо совсем реки не знать или ночью плыть. Да и то, доски починить можно, хоть и долго провозишься.
Монах Лука с охраной, понятное дело, пошел по рекам. Сначала из Менска по узкой Свислочи, из нее уйдет в Березину, по Березине до Днепра, а там до стольного Киева рукой подать.
Свислочь петляет, течение у нее медленное, а русло небольшое. Споро, как по широкому Днепру, не пройдешь даже на веслах. Ловить монаха надо возле устья, чтоб побыстрее удрать на Киевскую землю. Там будет хоть какой-то шанс спастись от дружинных воеводы Менского.
Больше всего Яга боялась, что монах пристанет к купеческой артели и разбираться придется не с шестью, а с двадцатью вооруженными крепкими мужиками. Но повезло. То ли боги наконец-то помогли, то ли подходящих попутных купцов монах не нашел.
Лука с охраной шли на крепком челне, на веслах, даже быстрее, чем Яга прикидывала. Леший за ними издалека приглядывал и рассказывал, где и как они проплывают. Заодно успокоил – люди, кого воевода отправил Ягу искать, их ухоронку десятой дорогой обходят. И Мрак хвостом помахал на тропинках, и сам Леший закружил пути. Теперь простому человеку никак не найти старое капище. Да и потом вряд ли выйдет.
Жаль было расставаться с лошадкой, но ее Леший за сто верст разом перенести не сможет. Да и потом по реке везти не на чем. Пришлось и ее отвести к пашням. То-то люди обрадуются дармовой кобылке!
Готовилась Яга со всем тщанием. У нее было три дня. Мало это или много – кто ж скажет? Сделала, что смогла.
Утром последнего дня, морщась от собственной душевной мерзости, Яга испекла лепешку – чуть муки из запасов княжича, лебеда и зола. Голодный хлеб – таким в Суздале истощенные матери кормили умирающих детей. «По сусекам поскрести, по амбарам помести» – сказка про хитрого колобка. Сказка до той поры, пока ты сам серыми пальцами не собираешь крохи давнего богатства, надеясь не на серебро, а на хотя бы пригоршню зерен. Но находишь только пыль.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Сама Яга не голодала, но видела выживших. Ни один кровавый обряд не наводил на нее такого страха, как взгляд этих людей на хлеб.
Отвращение к своей подлости оказалось внове для Яги. Может быть, дело в даре Живы? Богине противно напоминание о смертном голоде? Или это теперь твое, Яга? Родное? Жива в чуткости не замечена, а у тебя совесть внезапно проснулась? За кота Мрака да за себя испугалась, слезы Лешему вытирала, беду близких поняла, теперь и чужая – не пустой звук?
Странные мысли в голову лезут, когда руки делом заняты.
Амулет потеплел, и вскоре к ней подошел Леший.
– Смеркается, Ягинюшка. Пристали они к берегу, ночевать. В четырех верстах от Липеньки. Места там глухие и дремучие, купцы стараются до устья к городищу успеть. А монах, видишь ли, компанией брезгует. Я подслушал малость… Таятся они. От кого – не ведаю. Зелья твое я им в котел булькнул, когда монах до ветру отошел. Не заметили.
– Благодарю тебя, дедушко. – Яга обняла Лешего. – Если я не сдюжу, помоги Мраку новый дом найти.
– Мау! – возмущенно завопил кот. – Никакого мне нового дома без тебя не надо. Даже не думай! – Мрак распушился и подошел к Яге. – Плюнь на месть, давай просто уйдем!
Яга взяла его на руки, прижалась лицом к мягкой шерсти.
– Я должна, милый.
* * *
Яга вышла к костру монаха княгиней. Или даже царицей.
Коса с вплетенными нитями жемчуга лежала на голове короной. Золотое очелье с самоцветами блестело как нимбы на монашеских иконах. Вместо височных колец почти до ключиц Яги свисали рубиновые бусы.
Белоснежные рукава рубахи были забраны в широкие драгоценные браслеты с изумрудами. Ожерелье ромейским воротником покрывало грудь Яги. Пальцы были унизаны перстнями. Широкий пояс и сапоги не уступали в роскоши остальному облачению. На ее плечах лежал богатый плащ, отороченный мехом.
Когда-то давно матушка-Ягиня называла такой наряд «я надену все лучшее сразу» и «дорого-богато». Еще и смеялась чему-то…
Зато теперь Яге стала понятна величавость княгинь – попробуй-ка резко пошевелись под горой золота. Схвати-ка что-нибудь пальцами в перстнях, когда колец по две-три штуки. Поневоле станешь выступать как пава и гонять девок по любой надобности. В кольчуге проще – она хоть не норовит свалиться, запутать волосы или некрасиво скособочиться, когда идешь.
Медальон за пазухой Яги дрожал весь вечер, пытался предупредить об опасности. Она не обращала внимания – если сама в пасть медведю лезешь, прислушиваться к воплям «Косолапый! Спасайся!» как-то бессмысленно.
Мертвяк закончил вязать одурманенных дружинников и подкинул в костер сухих веток. Пламя взметнулось, затрепетало от налетевшего со Свислочи ветерка, и драгоценные камни Яги разбросали по округе разноцветные искры.
Монах Лука лежал у костра рядом со своей охраной, так же одурманенный зельем. Из одного котелка хлебали, молодцы́. Что ж, пора.
Яга кивнула на осину у края поляны. Хорошо вышло, осина – дерево предателей.
Мертвяк подтащил Луку к дереву, усадил, оперев спиной на ствол, и отошел. Яга кивнула ему – всё, твое дело сделано. Уходи.
Яга разломила пахучий корешок и сунула монаху в нос. Тот зачихал, заперхал, но взгляд стал проясняться. Яга знала – шевелиться ему сейчас сложно, но говорить и соображать монах вполне способен.
Лука был до отвращения обыкновенным. Среднего роста, худой, жилистый, лицо простецкое – на торгу увидишь – не запомнишь. Макушка выбрита, на лбу морщины в ряд, нос как будто мятый – видать, ломали.
Она впервые рассмотрела вблизи того, кто разрушил ее жизнь. Теперь очередь Яги разломать то, что ему дорого.
– Из-зыди, сатане! – прохрипел Лука, как только смог выдать что-то осмысленное.
