– Уехали Мстиславовы посланники. И богатырь уехал. Да и не указ нам Мстислав, Менск под Полоцком с древности ходит, – отмахнулся дружинник. – Только церковь у нас в Киеве главная. Брат Лука, – в голосе зазвучали нотки почтения, – завтра в Киев поедет, к митрополиту, чтоб утвердил его епископом. Я с ним буду, потому и попрощаться зашел. Ты лучше скажи, что за баба тут к тебе передо мной пришла? За ведовством небось?
– За ним, – улыбнулась София. – Прогнала я ее. Хочешь хлеба горячего?
Человек воеводы ушел нескоро. Отведал печева, выпил кваса, вдоволь наговорился и намиловался с невестой. Когда за ним хлопнула дверь, Яга еще сколько-то просидела не шелохнувшись в темном погребе. Дышала запахом земли, мха и прошлогодних чуть подгнивших яблок. Замерла, будто и правда умерла и подпол в доме бывшей сестры стал ее склепом.
Она не заметила, как Живодара… нет, теперь – София откинула крышку. Просто в глаза ударил свет. Оказывается, еще даже не закат. Длинный выдался день!
– Считай меня кем хочешь, – сказала бывшая сестра Яги, прежде чем та успела протереть глаза. – Я не желаю тебе ни зла, ни смерти. Помогу, чем смогу. Но ты или примешь крещение, или уйдешь из наших лесов. И Морану с собой заберешь.
Яга перевела дыхание. Ей многое хотелось сказать. Обвинить в предательстве, накричать, вцепиться в золотые косы Софии! Но пользы не будет.
– Я Моране не хозяйка, – проскрипела Яга пересохшим горлом. – Сама – уйду. Но сначала ты мне расскажешь, что тут происходит.
– Расскажу, – кивнула София. – Помнишь, что в прошлом году в Суздале было?
– Где мы – и где Суздаль, – пробурчала Яга, выбираясь из погреба. – Но помню, конечно.
– Вот и монах Лука помнит. А он нынче воеводе Менскому ближник.
* * *
Прошлым летом в Суздальских землях разразилась большая беда. После нескольких засушливых годов подряд запасы закончились, а новый хлеб не народился. Зверье ушло из леса.
Люди голодали. Роптали на богов и грызлись из-за каждой горсти зерна. Соседи помогать не спешили. Скот, что не пал с голода и хворей, суздальцы забили. Выгребли все амбары, съели даже собак.
Тогда волхвы сказали – беда в старшей чади. Забыли вы, что для новых побегов нужно выкорчевать старые и гнилые!
Не осталось стариков в Суздале. А молодые ушли на ладьях к булгарам и там взяли жито. Боги ли помогли, получив стариков в жертву? Сами ли суздальцы справились?
Великий князь Ярослав прискакал в Суздаль наводить порядок. Убеждал народ, что нужно смиренно принимать кару Божью, а не идти на поводу у дьявольского искуса. Суздальцы кивали и винились – когда за говорящим стоит крепкая дружина, возражать боязно. Ярослав казнил волхвов, срыл укрепления и велел суздальцам замаливать грехи постройкой новых, шире и лучше. С булгарами пришлось договариваться – война с ними в планы Ярослава не входила.
Монах Лука был служкой в суздальской церкви Святого Александра Армянина. Настоятеля, попа Исаакия, озверевший от голода люд по наущению волхвов казнил. Четверть века поп Богу служил, ушел к Иисусу мучеником. После каялись суздальцы, плакали… Но Лука не смог больше на них смотреть. И ушел куда глаза глядят. Так и оказался в Менске.
На чем сошлись суздальский монах и менский воевода, София не знала. Но сейчас они стали почти побратимами.
– И что? – спросила Яга, поудобнее устраиваясь на лавке.
Узкое покрывало на досках все еще пахло дружинником, и это было одновременно противно и волнующе опасно. Из угла на Ягу сверху вниз мрачно смотрел распятый бог, грубо вырезанный из дерева.
– Воевода с монахом решили волхвов изничтожить, – сказала София, ставя на стол кринку со сметаной. – Чтоб людей в диавольский искус не вводили. Грядет на Русь беда большая, только единым Богом спасемся. Жрецы, – София стала намазывать густую сметану на румяный блин, – беду приближают, Нечистому служат. Вот, отведай угощения. – Она пододвинула к Яге миску.
От этой обыденности Ягу передернуло. Она постучала длинными ногтями по столешнице. Мол, ты говори, да не заговаривайся, бывшая сестра. Не все слова стерпеть можно. За иные я и глотку перервать могу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
София посмотрела на острые ногти Яги, отвела глаза и негромко сказала:
– Ко мне… пришли вчера. Илья и Лука. Сказали, я одна выбор заслужила – крест принять или смерть. Я… я выбрала любовь. Илья давно уже… Неважно. Я всю ночь готовилась и приняла крещение сегодня на рассвете.
– Любовь. – Яга вложила в это слово всю злость на предательство сестры. – Хороша любовь. Со страху. Ты жизнь свою спасала и потому пошла другому богу служить – это я понимаю, в том твоя суть, тебе жизнь всего дороже. Не прощу, но понимаю. А любовь тут при чем?!
– С ними сила, как не полюбить? Иисус есть любовь!
Яга открыла было рот, чтобы напомнить Софии про причину, например, немирья между Изяславичами Полоцкими и Владимировичами, что княжат в других городах, но махнула рукой и промолчала. Говорить о любви с крещеной жрицей Живы? И кому? Ей, бессильной жрице Мораны?!
Чушь.
– И… – вскинула глаза София, – Яга – Ядвига, ты бы что выбрала, когда острое железо у горла? Морану? Или жизнь?
– Мне выбора не дали, – отрезала Яга. – А ты могла бы хоть предостеречь!
– Не могла, – вздохнула София и заплакала. – Следят за мной! Из дома чтоб ни на шаг!
Яга была готова свернуть ей шею – за глупость, за трусость и предательство. Но только плюнула в сердцах, вышла во двор и принюхалась. Где Живодара себя похоронила? Ага! Вот она, могилка, еще и крестик камнями выложен! Тьфу, срам!
– Не тронь! – воскликнула София с крыльца.
Яга не обернулась. Взяла лопату из сарая и воткнула в рыхлую землю.
Копать долго не пришлось. Вскоре Яга откопала берестяной короб. Осторожно, бережно открыла, чтобы не сломать хрупкие сухие веточки.
В ее руках оказался засохший венок из сон-травы. Пахнуло запахом ранней весны, подтаявшего снега на прогалинах, березового сока…
– Праматерь служила и Живе, и Моране, – напевно сказала София. – Одной дочери отдала нож, второй венок и наказала править вместе, как Жизнь и Смерть, как Весна идет за Осенью, как все живое умирает и восстает из праха новой порослью!
– Все мы выходим из лона Земли и в него возвращаемся, – не смогла не ответить Яга.
– Если умирает Сестра без наследницы, вторая становится Двумя до срока.
– Таков закон и участь.
Яга глубоко вздохнула. Слово сказано и ответ дан.
– Сестра, ты кукиш в кармане на крещении держала? – спросила Яга уже намного веселее. – Как ты обряд провела?
– Никак, – улыбнулась вмиг постаревшая София. – Живодара умерла, ты просто взяла венок из ее могилы. Это не я говорила – она. Душа ее… А теперь иди. Уноси обеих богинь. Оставь Менск любви Иисуса и Девы Марии. И поспеши. Я про тебя ни слова не скажу, только на исповеди, но ведь дознаются люди воеводы.
Яга пожала плечами. Исповедь, говорят, тайна – да только не слишком-то Яга в такие тайны верила. Кинется за ней вся крещеная местная рать.
– Как с нежитью-то справитесь? Кто в Навь беспокойных отправит?
– Иисус смертию смерть попрал. Все мы будем у Него.
– Точно головой приложилась, – пробормотала Яга, выходя за ворота.
Ее слегка шатало. После всего, что сегодня произошло, не осталось не то что колдовских сил – человеческие почти иссякли.
Небо начало темнеть. Вдалеке, за виднокраем, сверкнула молния. Ветер пролетел в ветвях яблонь, и Ягу окутало белыми лепестками облетающих цветов.
Начиналась долгожданная гроза. Боги ли гневались на менский люд, не уберегший волхвов и жриц? Или новый бог прислал благодатный дождь на землю?
Яга не хотела этого знать.
Зато знала другое – монах Лука, виновник ее бед, едет в Киев. В дороге его перехватить будет намного проще, чем под боком у Менского воеводы. Если повезет – задать мерзавцу пару вопросов. А потом убить.
* * *
Когда она добралась до ухоронки на островке в топком болоте, дождь хлестал как из ведра. Яга извозилась в болотной тине, промокла и вконец разозлилась на судьбу, богов, менского воеводу с его дурацким рвением, монаха, людей Мстислава, Брячислава Полоцкого и на мир вообще.
