Но сегодня, сейчас, глядя на толпы этих отверженных, обездоленных нищих, потерявших человеческий облик, Марианна ясно поняла, что никто из этих оборванцев, этих калек и живых скелетов уже не ищет и не ждёт спасения, не ищет и не хочет работы. Похоже было, что они смирились со своей участью и до конца своих дней будут валяться под ногами, стоять, сидеть и лежать здесь или кое-как передвигаться и приставать к прохожим, выпрашивая подаяние.
Дрожь пробежала по всему телу Марианны. Что же ей делать? Куда идти? Где взять денег? Как вырваться из когтистых лап голода, ужаса, из того жуткого тупика, в который её загнала судьба?
Она шла, низко опустив голову, не видя ни выставленных напоказ ослепительных товаров, ни проходящих мимо людей. Было жарко, душно, пот лил градом, волосы прилипли ко лбу, падали на глаза. Марианна вскинула голову, и в стеклянной витрине мелькнуло её отражение. Марианна вздрогнула и остановилась, вглядываясь в стекло. На неё смотрели тёмные, глубоко ввалившиеся глаза. Нет, это была не она, это было чужое лицо с заострившимися чертами, с прилипшими ко лбу волосами. «Неужели это я?! Но… нет, этого не может быть!» – услышала она хриплый голос и со страхом поняла, что это её голос, что это она разговаривает сама с собой. А голос не умолкал, он продолжал всё громче и громче: «Луис, это ты виноват, это всё, всё из-за тебя! Зачем ты это сделал? Зачем оставил меня одну? За что ты наказал меня так сурово, так незаслуженно?» Скорей прочь, прочь от этого стекла, от этого проклятого отражения! А Луис – его же нет, он не слышит и не услышит её больше никогда! Он там, в воде! В воде… под водой!… При воспоминании о Луисе, о его ужасающей, такой дикой, такой нелепой гибели неуёмная дрожь охватила Марианну, и даже под безжалостно палящим солнцем ей стало холодно. Но – что это? Её ноги в воде, вода, тёмная, холодная, уже охватила колени, подступает к сердцу, к горлу, ледяная волна захлёстывает её всю, и Марианна летит куда-то вниз, в темень, в черноту, в бездну…
Очнулась она от едкого запаха нашатырного спирта, кто-то подносит флакончик к её лицу, она отворачивается: «Не надо, пожалуйста…» Она лежит на белой жёсткой кушетке, под головой плоская жёсткая подушечка, какие-то незнакомые лица склоняются над ней, смотрят встревожено, сочувственно.
– Вам легче, сеньора? – Это говорит пожилой господин в белой рубашке, белой шапочке и в белой куртке. А-а, это аптекарь, она в аптеке, в маленькой, чистой, белоснежной аптеке. Ей помогают…
– Благодарю вас, сэр… сеньор… Я сейчас уйду, не беспокойтесь, мне уже лучше… Извините…
Из-за плеча аптекаря появляется новое женское лицо, приближается к ней, к Марианне.
– Лежите спокойно, милая, скоро вы выздоровеете, мой муж – его зовут Унни Кришнан, – он вам поможет. Это был небольшой обморок, но это пройдёт. Меня зовут Тангам, можете называть меня миссис Тангам, если хотите, – тётушка Тангам…
Доброе лицо приближается, тихий голос продолжает ворковать, успокаивает. Марианна хочет приподняться, и чьи-то руки помогают ей, поддерживают за плечи. Откуда-то появляется чашка горячего чая.
– Выпейте, сеньора… Как позволите вас называть?
– Марианна… Я… Мы с мужем… Мы путешествовали…
– Да, да. Но сначала выпейте чаю, чашечка горячего крепкого чая – и всё пройдёт. Это был, очевидно, солнечный удар, вы шли с непокрытой головой, а это очень опасно!
– Вы так добры, я… – Марианна пытается улыбнуться, кивает, ей неловко, она обременяет этих добрых, заботливых людей. Она делает усилие, чтобы встать, но пожилой господин останавливает её:
– Не торопитесь. Выпейте чаю и отдохните. Доверьтесь мне и жене, мы не врачи, но мы опытные аптекари, имеем многолетнюю практику и очень дорожим честью нашей аптеки. В нашей аптеке вы можете чувствовать себя как дома. Это мог бы быть солнечный удар, но моя супруга вовремя увидела, что вам дурно, и, уверяю вас, всё обойдётся. На улице такая жара!
– Да, конечно, жара… – проговорила Марианна. Она вспомнила про воду, про чёрную волну, подхватившую её, но промолчала. Волна унесла Луиса… Волна приняла его в свои холодные объятия, но ведь он так хотел?…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мысль о муже заставила Марианну застонать. Голова опять стала тяжёлой. Очень захотелось спать. Сомкнуть веки и не шевелиться. «Умереть, уснуть» – вспомнила она знаменитые слова. Но на смену убийственной мысли о муже пришли мысли о детях: милые, неокрепшие, они ведь только-только вступают в жизнь, смеет ли она нанести им удар – сойти с ума или умереть и оставить их сиротами в этой непредсказуемой жизни? И это после того, что сделал с собой их отец!… Марианна резко открыла глаза, собралась с силами и села без чьей-либо помощи. Она всегда была сильной, жизнелюбивой, не шла на поводу у обстоятельств, а старалась сама распоряжаться своей судьбой. И даже теперь она не уступит злому року, она будет жить и будет рядом со своими детьми.
Аптекарь и его жена увидели перемену в своей пациентке, искренне обрадовались и заговорили наперебой:
– Ну вот, вы и выздоровели! И никогда больше не будем болеть! И никогда не будем подставлять свою голову прямым солнечным лучам! Поэтому сейчас мы вас на улицу не пустим, нет, нет, вам выходить на солнцепёк мы не позволим!
Как уже знает читатель, особенно торопиться Марианне было некуда, никто нигде её не ждал.
– Переждите у нас до вечера, – щебетала Тангам, которой Марианна напоминала их старшую дочь, – а там Джавахарлал вас проводит домой.
Только сейчас Марианна заметила, что за аптечной стойкой на высоком круглом стульчике сидит ещё один человек. Эго был высокий, худой мужчина неопределённого возраста, с довольно правильными чертами лица. Он не принимал участия в хлопотах своих родителей, не смотрел на Марианну и, похоже, был занят своими мыслями. На нём, как и на его отце, была белая рубашка, белая куртка и белая шапочка. На оклик Тангам он ответил лёгким пожатием плеч. Марианна подумала, что явно оказание первой помощи тем, кто в этом нуждался, было здесь делом обычным. От этой мысли, однако, её благодарность добрым старикам не стала меньше. Она ещё и ещё поблагодарила их, но от помощи их сына решительно отказалась:
– Меня проводит этот господин? Нет, нет, это не надо… Мне уже лучше, вы видите, уже всё прошло!
– Мы лишаем вас права голоса, – с напускной строгостью произнёс старый аптекарь, в то время как его жена крепко взяла Марианну под руку, помогла встать, и повела к двери, ведущей внутрь дома.
– Мы живём здесь же, – поясняла она, обращаясь к гостье, – на первом этаже у нас аптека, на втором – жилые комнаты. Этот дом мы купили в рассрочку в тот год, когда родился Джавахарлал, и, так как наша аптека всегда считалась одной из лучших в городе, наше дело шло хорошо, и мы расплатились за дом с садом довольно легко. Знаете, мой муж очень хороший провизор, лекарство у нас можно приобрести в любое время суток, хоть днём, хоть среди ночи – так он поставил, так у нас заведено с первого дня. Мы очень любим наш дом, он и красивый, и удобный: в цокольном этаже мы разместили склад, а наверху у нас семь комнат – три спальни, столовая, гостиная, кабинет мужа и комната сына. В саду есть ещё маленький домик, его облюбовали наши внуки и живут там, когда приезжают на каникулы. Это дети нашей старшей дочери, она вышла замуж за американца и живёт с семьёй в Америке. Мой зять – чернокожий, но я его люблю как сына. Он очень хороший человек и – знаете? – первоклассный хирург. У них своя клиника. Моя дочь так же, как и мы, провизор. В молодости она хотела стать певицей, училась петь у известного профессора, но карьера артистки ей не удалась. Конечно, она могла бы жить за спиной своего мужа и не работать, но у нас работящая семья, мы не умеем сидеть без дела, и её приучили к труду. Если б вы видели, какая у неё аптека! А вот её дети – мои внуки – не пошли по медицинской части. Старший сын – футболист, обещает вывести Индию, как это говорится, в «большой футбол»? А обе девочки ещё учатся в колледже, но говорят, что медицина и аптекарское дело их не прельщает. Я обожаю своих внучек и сейчас покажу вам их фотографии и фотографию внука.
