Мужчина слабо улыбнулся. Старик подошёл к нему и спросил:
– Пить хочешь?
Мужчина не ответил. Тогда Татав показал пальцем на кружку. Незнакомец понял и кивнул головой.
– Вот и хорошо. На, пей.
Старик приподнял ему голову и поднёс кружку к губам. Мужчина сделал несколько глотков. Отставив кружку, Татав спросил:
– Ты откуда?
Незнакомец не понял.
– Ты меня понимаешь? – громче и чётче спроси старик.
Но мужчина опять не ответил.
– Не понимаешь. Понятно, – констатировал Татав. – А как тебя зовут?
Больной не ответил. Тогда Татав ткнул себя пальцем и сказал:
– Татав! Меня зовут Татав. А тебя?
Незнакомец молчал.
– Татав! – повторил старик и ткнул пальцем себе в грудь.
– Та-тав… – медленно повторил больной и улыбнулся.
– Да, я Татав. А ты? – обрадовался старик и ткнул пальцем в мужчину.
Тот хотел что-то сказать, даже открыл рот, но так ничего и не сказал. Лоб у него сморщился, и было видно, что он что-то пытается вспомнить. Потом он растерянно, даже испуганно посмотрел на старика и отрицательно закрутил головой.
– Не хочешь говорить? Или не понимаешь?
Мужчина растерянно смотрел на старика и молчал.
– Подожди, я тебе кое-что покажу! – сказал вдруг старик и вскочил. Он открыл сундучок, долго рылся в нём и, наконец, достал с самого дна старый потрёпанный журнал. Полистав его, он нашёл карту мира и опять подсел к больному.
– Смотри, – сказал старик и стал показывать на карте пальцем. – Это Африка… Это Америка… Это Европа… Вот Азия… А это Австралия. – Потом он ткнул пальцем в то место на карте, где должен был находиться его остров, а потом себе в грудь. – Здесь я живу. Вот здесь. – Он опять ткнул пальцем в карту. Мужчина закивал головой. – Понял. Хорошо. А где ты живёшь? – Татав показал на мужчину и поднёс ему карту.
Незнакомец взял её в руки, присмотрелся, провёл по ней пальцем, обежав все континенты, и рассеянно пожал плечами.
– Э-э! Да у тебя память отшибло! – понял, наконец, старик. – Имя своё ты не помнишь. Откуда приехал, тоже не помнишь. Точно, память потерял.
Незнакомец был явно удручён и ошеломлён потерей памяти. Он растерянно оглядывался вокруг. Но старик подошёл к нему и сказал:
– Ладно, ты устал сейчас. Может, утром всё вспомнишь. А сейчас нужно спать. Спать. – Он демонстративно закрыл глаза и прижал ладонь к щеке, склонив голову набок.
Мужчина согласно кивнул и закрыл глаза. Через минуту глубокий сон сморил его. Спал этот человек как убитый. Ведь нет на свете сна, который был бы крепче сна выздоравливающего человека.
Татав тем временем сел на табуретку и принялся снова плести свою рыболовную сеть…
Утром пришла Корасон. Незнакомец ещё спал.
– Ну, как дела? – спросила она у Татава, который яростно боролся со сном.
– Ночью он приходил в себя, – ответил старик.
– Не может быть!
– Я не вру!
– Ну, что он сказал? – спросила женщина. – Ты узнал, откуда он?
– Нет.
– Почему?
– Он не понимает нашего языка, – ответил Татав. – Больше того, мне кажется, что он вообще потерял память.
– Почему ты так решил? – удивилась Корасон.
– Потому что он даже не мог вспомнить, как его зовут.
– А может быть, он просто немой?
– Нет. Он повторил моё имя. И потом я показывал ему карту, и он даже не смог показать на ней, то место, где живёт. Ведь не с неба же он свалился.
– Не знаю, не знаю. Может быть, всё выяснится, когда он проснётся?
Корасон аккуратно потрогала его лоб и сказала:
– Жар почти совсем спал. Это хорошо.
– Значит, можно не ездить за врачом? – спросил старик.
– Я думаю, что не нужно. Мы всегда успеем это сделать, если ему станет хуже. А пока пойди, растопи печку. Нужно разогреть бульон, чтобы покормить больного, когда он проснётся.
Татав вышел, а Корасон быстро подбежала к зеркальцу, которое висело на стене, и стала поправлять причёску.
– Он ещё лежит в постели, а она уже прихорашивается! Одно слово – женщина, – услышала она за своей спиной и вздрогнула.
– Это совсем не твоё дело, – ответила Корасон покраснев. – Ты что, хочешь, чтобы он увидел меня такой же неряхой, как и тебя?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Совсем нет.
– Ну, вот и молчи.
Через час мужчина проснулся. Он открыл глаза и удивлённо осмотрелся по сторонам. Увидев старика, он улыбнулся и сказал:
– Татав…
Татав услышал своё имя и повернулся к больному.
– А-а-а, проснулся. Ну что, вспомнил своё имя, как тебя зовут? Я Татав. А ты?
Мужчина смутился и пожал плечами.
– Не вспомнил, ясно. Ну, лежи, вспоминай. Корасон. – позвал он. – Иди кормить нашего больного.
Корасон вошла, опустив глаза. Она присела возле кровати мужчины и стала поить его бульоном.
– Кроткая, как овечка, – ехидно отметил старик, глядя на эту сцену.
Женщина ничего не ответила. Незнакомец посмотрел ей в глаза, ласково улыбнулся и сказал:
– Корасон. Ко-ра-сон.
Корасон покраснела, но чтобы скрыть своё волнение, повернулась к Татаву и спросила:
– Ну что, он вспомнил, как его зовут?
– Его зовут Петер, – ответил старик.
ГЛАВА ПЯТАЯ
В страшном оцепенении брела Марианна по пыльным улицам незнакомого города. Несчастная не ощущала ни голода, ни усталости, ни боли в натруженных ногах – нанесённая наглым служащим консульства обида была так сильна, что заглушила все остальные чувства. Конечно, этот чиновник видел, что перед ним измученная, обессиленная женщина, но он не предложил ей сесть, не дал договорить, перебил её на полуслове, полуплаче, оборвал нетерпеливым жестом и словами: «Вы обратились не по адресу. Здесь не благотворительное заведение. Бродягам и таким дамочкам здесь делать нечего!» За кого же он её принял?! За нищенку? За попрошайку? Или ещё того хуже?… Он прогнал её с порога, как собаку! О-о, «Мануэль Партилья» – она надолго запомнит это имя! Такое красивое имя у такого бессердечного человека! Но и она-то сама торопилась, бормотала, захлёбываясь слезами… Никогда ещё не чувствовала она себя такой жалкой, такой беспомощной, как под злобно-насмешливым взглядом этого господина. Она не помнила, как очутилась на улице, и сейчас, переживая заново своё унижение, не в состоянии была даже вспомнить, что же она говорила, какие произносила слова, стоя перед высокомерным мексиканцем. Едва ли он был значительным лицом в консульстве, скорей всего, мелким конторщиком, клерком, ничтожеством, которому представилась возможность покрасоваться, проявить власть.
От сознания того, что её приняли за попрошайку, за уличную девку, у Марианны опять полились слёзы, которые ей нечем было даже утереть – у неё не было ничего, даже носового платка. Сколько лет мечтала Марианна посмотреть мир, посетить далёкие экзотические страны, дивную, сказочную, такую таинственную и заманчивую Индию! Мечта сбылась, она в Индии – и что же? Могла ли она предполагать, что в Индии прольёт она самые горькие слёзы, узнает невыносимую боль унижения, неприкаянности, незащищённости?
Индия вообще произвела на Марианну странное впечатление: сразу бросились в глаза поразительно умелые, предупредительные слуги, расторопные официанты, улыбчивые швейцары, шофёры такси, весь обслуживающий персонал в гостиницах, аэропортах, во всех, без исключения, общественных местах, всегда поражали желанием услужить, подать, принести, буквально предвосхищая желания тех, кто платил за услугу. И наряду с этим безукоризненным обслуживанием какая-то холодность, даже враждебность по отношению к тем, кто не выглядел «платёжеспособным», а в этом вопросе индийские слуги не ошибались, у них на это выработался тонкий и точный нюх. Грубые отказы, окрики, жестокость этих «улыбчивых» индусов за короткое время Марианна успела испытать на себе. Было от чего прийти в отчаяние. Нет, это не была та страна, где можно надеяться на сострадание, об этом говорило страшное количество нищих, увечных, протягивающих дрожащие, костлявые руки, старух и стариков с какими-то одинаково угрюмыми лицами цвета меди, с потухшими чёрными провалами вместо глаз, более похожих на мертвецов, чем на живых людей. О бессердечии говорило – а точнее, кричало! – несметное множество, целые толпы голых орущих детей, выклянчивающих подаяние и с воплями и визгом кидающихся на каждого прохожего, на каждую проезжающую машину. А ведь поначалу Марианна не замечала этой вопиющей нищеты, а если и замечала, то как-то не принимала близко к сердцу, сочувствовала – но как-то поверхностно, без сердечной боли. Нет, конечно, она останавливала свой взгляд на этих бесчисленных нищих, грязных, опухших, покрытых струпьями, в каких-то немыслимых лохмотьях, но воспринимала их как какую-то очень неприятную, отталкивающую, но неотъемлимую часть индийского ландшафта, и не задавалась вопросом, почему индийские власти допускают такое. И это притом, что, стоило только чуть перевести взгляд, и перед глазами возникало потрясающее зрелище сказочно богатых домов, дворцов, мечетей, роскошных автомобилей, ослепительных магазинов и архи шикарных увеселительных заведений.
