Правда, сам Ваал с каждым годом всё дальше и дальше отходил от своего "гражданского" образа. На поясе висели два вполне боеспособных пистолета, костюм уступил место военной форме, а на плечах красовались погоны главнокомандующего. Когда-то длинные волосы теперь были коротко пострижены, а на лице красовалась небольшая бородка.
– Ты знаешь, о чём я, – сказал Коритар, подойдя ближе и встав рядом с братом. Он, так же как и Ваал, смотрел перед собой, на город, даже ночью не прекращавший своей жизни. На столицу их империи, разросшейся до таких размеров, что она поглотила в себе весь мир.
Минуту или около того между братьями висела тишина, нарушаемая лишь тиканьем механических часов на руке Коритара.
– Я не хотел всего этого, – наконец сказал Ваал, решив нарушить молчание.
– Знаю, – кивнул Коритар. – Но ты помнишь, какой у нас был выбор?
– Помню, – сказал Ваал с грустью в глазах. – Бежать или сражаться. Жить или умереть.
– И мы сделали свой выбор, – с ободряющей улыбкой сказал Коритар, раскуривая сигару и наполняя кабинет едким табачным дымом.
– Да, сделали, – сказать эти слова было куда труднее, чем можно себе представить, особенно когда в мыслях звучало совсем другое. Тогда, две сотни лет назад, он ошибся, захотев свободы. Ошибся, захотев жизни для себя и для своей семьи. И ошибка его сделала его чудовищем во сто крат страшнее Гейба и любого другого человека. Они должны были принять смерть.
Но того, что сделано, уже не изменить. Маховик перемен раскрутился в полную мощь, и человечество получило лидера, который открыл ему путь к просветлению. Получило вождя, сплотившего вокруг себя народы. Получило тирана, руководствующегося лишь одним принципом – общего блага.
Выбор сделан, и свой путь Ваал пройдёт до конца. Оставив в стороне вопросы морали и ценности жизни каждого отдельного человека, он создаёт идеальное общество, лишённое пороков, свойственных людям. Дарит им прекрасный идеальный мир, где нет голода, болезней, невежества, разрухи и страха. Творит свой собственный проект "Эволюция", где на роль отдельных, выращенных в пробирках детей пришло всё человечество. Он меняет их, совершенствует, делает идеальными. Таков его выбор. Его судьба.
2.0 Живы
Холод. Долбанный, пробирающий до самых костей холод. Вот уж чего-чего, а замёрзнуть посреди сраной пустыни он никак не ожидал. Свариться заживо? Запросто. Забить все дыхательные и не очень дыхательные отверстия песком? Да не вопрос! Сдохнуть от жажды? Не проблема. Но замёрзнуть?! Замёрзнуть посреди пустыни?! Нет, к такому Артура Корна жизнь не готовила. Но факт оставался фактом, на небе светила полная луна, слабый, еле заметный ветерок поднимал тучи песка, а он, вместе с остальной бригадой, торчал возле пятиметровой гаубицы и морозил всё, что только можно было отморозить.
Когда и если он выберется из этой заварушки, он обязательно начистит морду тому холёному пидору, заведовавшему распределением снаряжения. Вот пожалел гад выдать им парочку тёплых курток и штанов на ночь, а им теперь сидеть тут без возможности даже костёр разжечь! Одно слово – штабная крыса.
Сержант бы ещё долго мог сидеть, прислонившись спиной к бронированному борту гаубицы и поносить всех, кого только мог вспомнить в этот морозный час, но судьба распорядилась по-другому.
Чудом он заметил маленькую, почти не заметную точку зелёного света в паре метров от их позиции. Всего лишь точка, мог подумать кто-то другой, оказавшийся на месте Сержанта, кто-то, кому не приходилось своими глазами видеть работу артиллерийских наводчиков. Но Сержант видел, и он знал, что появление подобной маленькой точки может означать только две вещи. Первая, и наиболее вероятное, – кто-то из снайперов опять решил подшутить над "бородачами из седьмого артиллерийского". Довольно распространённое явление, часто приводившее к обосранным и обоссаным штанам среди новобранцев.
Особенный смак этой шутке придавало то, что на неё нельзя не купиться, ведь если огонёк был вполне реальным знаком наводчика, это значило, что через несколько секунд все они погибнут одной из самых неприятных смертей. Да. Вторым было то, что подобный огонёк появлялся лишь за несколько секунд до удара, несущего с собой смерть, разрушение и ещё много, очень много неприятных вещей. Умирать, а тем более умирать от прямого попадания плазменного заряда Сержант не хотел и поэтому, только заметив маленький огонёк он подскочил на ноги и крикнул:
– Ложись!
Затем, схватив за шкирку первого попавшегося бойца, швырнул того на землю, падая рядом и искренне надеясь, что где-то вдалеке, за барханами, сейчас обхохатываются сраные снайперы. Но надеждам его не было суждено сбыться.
Если бы Сержант сейчас смотрел в небо, а не стремительно отползал из зоны поражения, то он увидел, как в небе разгорелось новое, невероятно яркое солнце. Солнце, стремительно падающее к земле и становящееся всё ярче и ярче. Вскоре чистый белый свет залил собой всё на несколько сот метров… а затем был оглушительный взрыв, с которым их гаубица обратилась кучей полыхающего и плавящегося металла.
Жар был столь нестерпим, что Сержант чувствовал, как загорелась кожа на его спине и ногах, чувствовал, как горят его волосы, чувствовал, как лопнул его глаз, кровавым фонтаном извергаясь на песок… Мир, горевший столь ярко, неожиданно погас и стал абсолютно чёрным.
Но спустя мгновение, сквозь тьму пробивается лучик света. Свет приносит вместе с собой боль… боль настолько оглушительную и невыносимую, что хочется кричать.
– Тихо, Сержант, – перед глазами мелькает неясный образ человека в белом халате, но он не может разглядеть его лица. Только солнце сраной пустыни… – сейчас я введу обезболивающее.
И правда, боль начинает утихать, а сознание проясняется. Проясняется ровно настолько, чтобы он смог прошептать несколько слов. Задать один единственный вопрос интересующий его в данный момент:
– Ребята… живы?…
– Сержант, я…
– Живы или нет?! – собрав последние силы кричит Сержант, стараясь ухватить медика за руку. Холодную руку. Стальную.
– Живы, – неуверенно говорит человек в белом халате, – они живы.
– Живы… – облегчённо повторяет Сержант. Они выжили. Спаслись. Не так-то просто поджарить "Седьмой артиллерийский". Эта мысль успокаивает, позволяет закрыть глаза и откинуться на холодном операционном столе. Он может отдохнуть. Его парни живы.
2.1 Что вы натворили?…
Когда Сержант вновь открыл глаза, его сознание со скоростью локомотива, несущегося по магнитному полотну, выстраивало цепочку событий, разделявших тот короткий эпизод ещё в начале его военной карьеры и то, чем она окончилась – взрывом гранаты и вспышкой всепоглощающей боли.
Он ведь умер тогда, в комнате связи. Умер. Не мог человек пережить подобное дерьмо. Да. Он умер и попал… куда там люди попадают после смерти? Сержант никогда не мог похвастаться особой религиозностью, но всегда сохранял некоторую уверенность, что во вселенной есть какая-то справедливость, благодаря которой люди, подобные ему, всенепременно попадают в ад. Тот самый ад, где ребята в красном тычут тебе в задницу раскалёнными вилами и всё такое прочее.
Мысль о том, что он попал в ад, немного успокоила Сержанта, ведь "геена огненная", судя по рассказам священников и прочих бородатых жиртрестов, почти ничем не отличалась от родной армии, где каждый встречный норовит подкинуть тебе бессмысленную, но крайне тяжёлую работёнку, где тебя постоянно мучают твари, стоящие выше тебя по рангу, где кормят отбросами, от которых бы стошнило и свиней… Да, здесь он будет на своём месте. Может даже выслужится до какого-нибудь демона и уже сам начнёт тыкать салаг вилами. Неплохая перспектива. И самым прекрасным в ней было то, что Сержанту никогда больше не придётся слышать этот мерзкий писклявый голосок Ботана.
Но разум подал тревожный звоночек, когда зрение Сержанта восстановилось ровно настолько, чтобы он увидел одинокую, свисавшую на каком-то проводе лампу, расположившуюся ровно у него над головой.
"Откуда в аду лампы?" – подумал Сержант. И стоило ему только задуматься об этом, как взгляд начал подмечать новые детали. Потолком была вовсе не какая-то пещера, а вполне себе обычный, потрескавшийся и готовый вот-вот обвалиться бетонный блок.
Страшная, пугающая мысль медленно подкрадывалась из уголков сознания. Мерзкой химерой она ползла и извивалась, вытесняя собой сладкие мечты об аде и о том, что Сержанту никогда больше не придётся иметь дел со всякими мудаками вроде Гейба и его ручных обезьянок. Мысль становилась всё более обширной и явной. Её уже нельзя было игнорировать, от неё нельзя было отказаться…
