Останься она в живых, я бы, наверное, проснулся в аду.
Взявшись за рукоять, я с трудом выдернул кинжал из груди девушки и осмотрел её раны. Выглядели они очень странно: твёрдые, обуглено — чёрные у краёв и рассыпчатые, невесомо-пепельные ближе к центру. Такое ощущение, что раны были нанесены не простой сталью, а чем-то очень-очень горячим… Я даже аккуратно потрогал клинок, но почувствовал только холод металла и ничего больше.
Сама Лэйла вчера пыталась что-то сказать по поводу кинжала, но в пылу схватки мне было не до этого. Я прикрыл глаза и вздохнул. Придётся «отмотать» воспоминания немного назад. Вдох-выдох…
События вчерашней ночи вскачь пронеслись перед глазами: темнота, кровь, боль и затухающее от недостатка кислорода сознания. Не самые приятные моменты моей жизни, чего уж там, но цель была достигнута — я смог восстановить то, что говорила девушка.
После первого удара она очень удивилась, испугалась и хотела спросить, откуда у меня такое оружие. Собственно, в удивлении ничего странного не было — я бы и сам несколько опешил, воткни мне кто-нибудь кинжал в бок. Но вот испуг — это уже необычно, учитывая её феноменальную живучесть. Выходит, девушка сразу поняла, что кинжал представляет для неё смертельную опасность.
Потом Лэйла больше ни о чём, кроме клинка, уже не думала. «Откуда… эта… гниль… инк… Откуда… и… ви… зи…» — раны не давали ей нормально говорить, вынуждая выплёвывать лишь обрывки слов. Возможно, всё это вообще ничего не значило, но мне почему-то казалось, что она хотела сказать «инквизитор». Это легко бы объяснило тот страх, который девушка, будучи диким магом, испытывал перед оружием своих главных врагов.
Если я прав, то Хольд сделал мне очень интересный подарок…
На ноги удалось встать лишь со второй попытки. Теперь я должен сделать неприятную, но необходимую работу — нужно отрубить Лэйле голову. После увиденного ночью мне не хотелось рисковать: кто знает, может быть, она способна вернуться и с того света.
На поиски топора, который улетел куда-то в кусты, ушла пара минут. За это недолгое время я проклял весь мир, чёртову магию и свою невезучесть — почему судьба-злодейка не закинула меня в тело какого-нибудь благородного бездельника? Сейчас бы проснулся на мягкой кровати в объятьях красотки, а не в лесу возле трупа.
Ладно, не мне пенять на удачу. Хватит прибедняться — пора действовать.
Когда с неприятной работой было покончено, я напихал в одежду Лэйлы камней и бросил её останки в озерцо. По-хорошему тело следовало сжечь, но такие мероприятия мне сегодня явно не по плечу, поэтому вместо кремации обойдёмся утоплением.
Теперь осталось обезвредить не активированные ночью ловушки, собрать остатки верёвки и идти в лагерь. Пленники, поди, меня там уже заждались, да и добычу пора считать — зря я, что ли, вчера так рисковал.
В общем, примерно через час мне удалось добраться до лагеря на подкашивающихся ногах. И моему взору открылась не самая приглядная картина.
Лысый главарь сидел там же, где я его оставил. Правда, выглядел он теперь ещё хуже, чем раньше, что не удивительно: перерезанное горло вряд ли кому-то к лицу.
Моего друга Борри я почему-то не нашёл — раненный в самое мягкое место бандит куда-то испарился. Что хуже, вместе с ним испарилась здоровенная нога, которая вчера запекалась над огнём и о которой я мечтал всё то время, пока шёл до лагеря. Дедукция подсказывала, что оба исчезновения тесно связаны со скоропостижной кончиной главаря шайки.
Пленники — живые, но явно не очень здоровые — лежали возле прогоревших углей. Видимо, замёрзли ночью и отползли от своего навеса поближе к костру — благо, помешать им уже никто не мог. Мужик по имени Фольки выжидающе смотрел на меня сквозь каштановые патлы, закрывавшие половину лица, а вот девушка безразлично глядела куда-то в небеса.
— Как тебя зовут? — я присел рядом с пленницей и аккуратно перерезал путы, стягивающие тонкие и даже изящные руки. Теперь, правда, они выглядели не лучшим образом — перерыв в кровоснабжении не способствует сохранению красоты.
Девушка не ответила ничего.
— Ты меня слышишь?
Снова тишина. Пленница смотрела мне прямо в глаза, но упорно молчала: то ли стресс так на неё повлиял, то ли я делал что-то не то, не знаю.
— Э-о-а-я о-а… — промычал вдруг Фольки. Он всем своим видом демонстрировал, что готов к диалогу, но, учитывая кляп и связанные руки, получалось у него не очень.
— Что с ней? — я выдернул тряпку из его рта.
— Клеповная оа, — пробормотал Фольки, а потом несколько раз широко открыл рот, высунув при этом язык.
— Чего?
— Крепостная она, — его «гимнастика» дала результат. Теперь он говорил вполне разборчиво. — Может и меня развяжешь?
— Всё может быть. Но не сейчас.
— Почему?
— Пока не решил, что с тобой делать, — честно ответил я.
— Хорошо, — он спокойно кивнул. — Но если надумаешь убивать, то лучше ножом… Уж извини, но твой топор не внушает мне доверия.
— Не переживай, — ухмыльнулся я. — Если что, всё сделаю в лучшем виде.
— Хорошо.
Фольки был совершенно невозмутим, и такое поведение вызывало уважение.
— Не боишься смерти? — с интересом спросил я.
— Не знаю… Пока что ни разу не умирал. Но если путь вёл меня к гибели от твоей руки, то нет смысла бояться неизбежного. А если мой путь должен оборваться в другое время и в другом месте, то тогда бояться вроде как ещё рано…
— Да ты философ.
— Мы — люди севера — ещё не забыли мудрость предков. В отличие от имперцев.
— А бандитом ты стал тоже в строгом соответствии с заветами пращуров?
— Нет. Но я не вижу ничего позорного в моём ремесле.
— Вот как?
— Да. Я сильный и использую свою силу так, как считаю нужным. Это моя суть и моя природа. Ты же не будешь стыдить птицу за то, что она машет крыльями? Так в чём виноват я, как считаешь?
— Я считаю, что ты слишком много болтаешь, а ещё, что оправдания, они как дырка в заднице
