— Мне самой никто не нужен! — крикнула я ему в лицо, и он, поморщившись, вытер его воротом халата.
— Я сказал: или в лечебницу, и пусть там с тобой разбираются, или наверх, в свою комнату! Вам все понятно, юная леди? — Он опять сыграл голосом кого-то вроде строгого отца семейства из сериала.
— Дядя Том и дядя Тед, — прошипела я сквозь зубы.
— Что? — переспросил Гиг.
— Ничего, папочка! — Я развернулась и пошла наверх, в спальню.
— И еще кое-что, — крикнул Гиг мне вслед. — Я пристегну тебя, чтобы ты больше не пыталась сбежать.
Тогда я подумала, это шутка. Но оказалось, что нет. Наручники у нас имелись, потому что мы практиковали подобные увеселения. Гиг защелкнул браслет, болтающийся на спинке кровати, на моей руке и сунул ключ в свои домашние болоньевые шорты.
— Так-то лучше, — произнес он, похлопав по карману.
— Кому лучше? — спросила я.
— Всем. Жаль, что ты этого не понимаешь.
Эл приносил мне еду и напитки. Не знаю, что делала Труди. Как реагировала на мое заточение. Но только я пыталась бастовать и устраивала голодовки. Толку от этого было мало. Они понимали, что сколько бы я ни голодала, все равно не умру от истощения.
Безумная неделя подходила к концу. Я пыталась придумать хоть какой-то план побега, но ничего не шло в голову. Я знала, что ключ от наручника у Гига, но он ко мне не заходил. Было поздно, и я уже почти заснула, когда услышала доносящиеся с улицы сдавленные крики. Это был голос Гига. Он с кем-то ругался. В такое-то время? Я встала с кровати и подошла к окну, чтобы разглядеть, что происходит у самого входа в дом. Мне пришлось прижаться к окну щекой. Пристегнутую к спинке руку больно вывернуло, но я забыла о боли, когда увидела, что происходит внизу. Гиг говорил с красивой местной девушкой. Одета она была в темное сари, и волосы ее казались какой-то неимоверной длины. Если бы не золотая кайма на ткани, она бы полностью сливалась с ночью. Я толком не видела черт ее лица, но знала, что она красива, — по тому, как Гиг смотрел на нее. Мое сердце проткнуло булавкой, словно я была куклой вуду. Я ощутила резкую физическую боль. Я не разбирала слов. Не знала, о чем они говорили. Но этого и не требовалось. Я, как на экране тайного, спрятанного в комнате зеркала, видела все. Тот Гиг, что целовал меня когда-то, как осужденный на пожизненное заключение, вдруг получил амнистию. На моих глазах он становился свободным от меня, а я от него. Во влажном мраке тропической ночи, под шелест пальмовых листьев, танцующих прощальный танец. Я не думала, что такое возможно. Я всегда знала, что мы повязаны какими-то высшими силами, слиты воедино, как два ртутных шарика. Но в один момент термометр треснул, и мы раскатились, рассыпались на множество разбегающихся по углам и щелям частиц. Вы когда-нибудь пробовали собирать ртуть из разбитого градусника? Назад все части не соберешь. Я знала, что трещина между нами не была результатом его встречи с ланкийской девушкой, моим увлечением Рамзи, смертью Санджая, арендой ангара и всем тем, что случилось до того. Это были только ингредиенты пирога, который я состряпала. Я хотела уйти. Но в то же время мне было страшно. Я понимала, что никто и никогда не станет для меня тем, кем был Гиг. Был. Я выцепила слово «был» из собственных мыслей. Вот я, видимо, и решилась.
В комнату кто-то зашел.
— Джесс, что там? — послышался голос Эла.
Я развернулась и увидела его стоящим с подносом. Мне стало жаль Эла. Мне всегда было его жаль, потому что он казался мне жертвой нашего помешательства. Я заплакала.
— Что там? — повторил он свой вопрос.
— Ничего. — Я опустила голову. Не могла смотреть ему в глаза. — Знаешь, все ведь заканчивается, Эл.
Он кивнул:
— Я это понял, когда отец внезапно скончался. Был — и нет.
Слышать от него про отца было еще невыносимей, чем испытывать к нему жалость за его доброту. Таких детей, как Эл, не должны покидать родители. Даже если дети стали взрослыми. Хотя, если подумать, никаких детей не должны.
— Я хочу есть, — сказала я.
Он разложил передо мной то, что принес. Я уселась на кровать и принялась наворачивать сэндвич.
— Когда вы меня отстегнете? — спросила я. Решила выбить его из равновесия вопросом в лоб.
— Ты же сразу уйдешь?
— Да, — подтвердила я. — А если я уйду, и вы больше никогда обо мне не услышите? — На секунду мне показалось, что это могло сработать.
— Так не получится. Ты же знаешь, Джесс. Ты не можешь одна. И потом, есть Труди. Не забывай! А еще Лаура.
— Мы не сиамские близнецы! — вспылила я, осознав всю плачевность ситуации, и откинула сэндвич в сторону. Аппетит тут же пропал.
Эл не ответил. В комнату зашел Гиг. Он отхлебывал виски прямо из бутылки. Было ощущение, что по дороге от сада до второго этажа он выпил половину содержимого.
— А я со-с-скучился, — протянул он. — Можно к вам на огонек?
Не дожидаясь ответа, он плюхнулся на кровать, вытащил из-под своей головы мой сэндвич, понюхал, принялся доедать.
— На, Эл. — Гиг начал пихать бутылку Элу. Тот не решался брать. — На-на! Давай, давай, парень! Нужно как-то снимать этот гребаный стресс.
Эл безвольно взял бутыль и сделал глоток.
— Иди, иди сюда, дружище! — Гиг потянул его за рукав и уложил рядом с собой. — Джесс, и почему это мы не приглашали Эла в нашу кровать раньше? А? Тебе же нравятся здоровяки? — обратился он ко мне с кислым выражением, видно, представив такое развитие событий.
— А тебе темнокожие, — съязвила я, намекая на ночную гостью.
Гиг глянул на меня, как пес, которому любимый хозяин съездил тапком по морде. Но в следующее мгновение выражение его лица переменилось.
— Принято. Как и тебе! — Гиг снова отпил из горла и поморщился. — Ты — проклятье, Джесс! Я знал, что безнадежен и никчемен еще до нашей встречи. Тогда, когда глядел на Коула и Лауру. Я чертовски завидовал его сознательности, порядочности, какой-то глупой искренности, но и любил его за это. Любил, завидовал и был собой. Я знал, кто я. Знал, что эгоист и неудачник. Но мне было все про себя понятно. А потом появилась ты. И кто я теперь? Кто теперь Эл? — Он смотрел так, будто я злая волшебница, которая их заколдовала, не иначе. — Эл был фермером. Я — разгильдяем. А теперь?
— Я тут ни при чем.
— При чем! При чем, Джесс. Отпусти меня. Почему, черт, я притащился сюда и говорю с тобой после всего, что ты сделала? Потому что увидел твою печальную мордашку в окне. И прибежал, как щенок. Я даже мужиком не могу быть. Что от меня осталось? Сейчас я еще выпью и буду облизывать твои ноги. Ты же знаешь, Джесс.
Я знала. Даже сейчас мы все еще были прочно связаны. Я понимала, что только я одна и смогу с этим покончить.
— Я пойду, — сказал Эл и начал вставать. Его уровень морали не позволял ему расслабиться в нашей кровати, но Гиг его задержал.
— Нет-нет, Эл, не бросай меня с ней, — пролепетал он самой жалостливой из своих интонаций, но язык его предательски заплетался.
— Господи, Гиг. Ты пьян в стельку. — Мне было тошно смотреть на то, что с ним творится.
— Не-ет! — прорычал Гиг, сделал еще один глоток из горла и, обняв мои вытянутые на кровати ноги, захрапел. Он был все в тех же болоньевых шортах, в которые сунул ключ от наручника, и я поняла, что это мой шанс на побег. Повернув голову к Элу, я посмотрела на него. Иногда он мне действительно нравился. Мне вообще нравятся мужчины. В каждом я вижу что-то особенное. Однажды в детстве я возбудилась, глядя, как самый обычный слесарь строгает древесину. Его руки работали слаженно, любовно поглаживая брус. И мне захотелось самой стать этим брусом. Природа желания не до конца изучена. Моего — уж точно.
Аккуратно вытащив свою ногу из объятий Гига, я коснулась груди Эла кончиками пальцев. Он растерянно поднял глаза. Пристально глядя на него, я положила ступню на верхнюю поверхность его бедра и ощутила ни с чем не сравнимый трепет.
— Джесс, не надо, — попросил Эл умоляюще.
— Почему нет?
