— Как-как?! Флешеры?.. — перебил его глуховатый Билл, приставив руку к правому уху, которым лучше слышал. — Как ты сказал?!
— Говорят же тебе, Флетчеры! — нетерпеливо поправил старика Мираж, которому хотелось поскорее добраться до сути.
— Да-да! Флетферы, я Флетфер! — гордо сказал Пит, потыкав себе большим пальцем в грудь и оглядев всех с вызовом, так, будто кто-то хотел данное утверждение оспорить. — Да, сэр! Флетфер, самый настоящий! Слушайте луфше и не перебивайте, а не то не буду рассказывать… Я у него, знафит, спрашиваю, мол, какие-такие разборки? А он говорит: «Да это я так… Сболтнул лишнего! Об этом вообше говорить не следовало…» Я настоял, говорю: «Нет уж, раз взялся говорить, так давай выкладывай!»
— Извини, что опять перебил, но нельзя ли ближе к делу? — поторопил его Мираж, — ночь-то не без конца, еще дела обсудить нужно и поспать. Буду признателен, если поторопишься…
— Можно и ближе к делу, если хотите! Отчего же нельзя?.. Корофе, он и выложил, фто мои старшие братья, Форрест и Трентон, решили войну затеять из-за какой-то кобылы!
— Лошади? — удивился Мираж. В этот момент опять заржала неугомонная Беда, послышался удаляющийся стук копыт и ругань бросившихся за беглянкой бандитов.
— Да нет же, кобылы, в смысле телки, ну, бабы! Юбки, вот… — Пит раздраженно сплюнул от невозможности подобрать нужное слово, Билл сплюнул тоже и полез в табакерку.
— Девушки? — понимающе подсказал Мираж.
— Девушки, да! — обрадовался Пит тому, что забытое им слово отыскалось, — веришь, нет: с языка сорвал! Из-за девушки рассорились с Толлвардами, соседями нашими, которые всегда нам были фто родные. Вечно, как поросенка режут, так и нас на ребрышки зовут, а как мы теленка уложим, так и они сами к нам идут, как-то прознав о том, нам даже звать не приходится… Эх, вот ведь времена были! Я так скажу вам, будь мой папка жив, эти Толлварды и слова бы не посмели дурного сказать, нет, сэр! Только и рады бы были, если бы их Энни, а так эту телку, то есть девушку, звать, вышла бы за одного из нас. За меня или за одного из братьев моих, скорее все-таки за них, так как я бестолофь… Это еще мамка моя говорила: «Бестолофь ты, Пит, бестолофь! Какая же ты все-таки бестолофь!» — Будь отец жив, и я бы здесь не сидел, а был бы у себя дома или скот перегонял на продажу… — глаза Пита мечтательно загорелись. — Только вот папенька умер и дела на ранфо, как оказалось, не ахти идут, — прибавил ковбой с грустью, но тут же принялся оправдываться: — Я ж не знал о том! Я братьев в последний раз на похоронах отца и видел, когда мне сказали, фтоб я вещи собирал, а на ранфо больше и нос не показывал! Но я на них зла не держал за тот раз, они еще при жизни отца фасто шутили, фто я такой шельма, фто терпеть меня никто не сможет, — вот и не вытерпели! — Пит поворошил палкой хворост, кончик палки обуглился и был теперь как лицо Кочегара, которого ковбой упорно называл Трубочистом. — Я как узнал, так сразу и в седло влетел и помфался к родному ранфо, а эти дохляки, думаю, только ближе к веферу выехали, когда меня и след простыл. До последней крошки за тем столом сидели.
— Тебя и посылали за едой! А ты что учудил? — это решился подать голос Кнут.
— Как фто? — спросил Пит, посмотрев в его сторону веско, и лидер шайки тут же заткнулся и затих у себя в темноте, — а фто я мог еще сделать, по-твоему? Семья же! Я ради братьев вас всех покрошу, если надо будет… Я не шуфу, так и знайте!
Он указал на каждого из сидящих вокруг костра людей обугленным концом палки. Не обошла она стороной и Кнута, безошибочно определив его местонахождение по голосу. Потом он возобновил свой рассказ:
— Еще на подъездах к ранфо я услыхал выстрелы и крики и пришпорил лошадь! Когда я вымахнул на холм, куда еше мои братья телок водили, когда малыми были…
— Девушек? — уточнил Мираж.
— Да нет же, телок! Ну, коров! Фтобы доить потом! — раздраженно ответил Пит и дернул палкой хворост чуть сильнее, чем следовало, отчего во все стороны полетели искры, а само пламя тревожно всколыхнулось. — Мы коров иногда за межу ранфо выпускали, если они всю траву на нашей территории сжирали! Хоть это и не по закону вовсе. И даже против него… А как, если не так? Фто еше тогда делать надо, спрашиваю? Когда столько голов, фто сараев на всех не хватает? Только нарушать и остается! Но нас никто никогда на этом не ловил, так фто вроде как и без нарушений обошлось… Ведь, если никто не знает, то это же и не в счет тогда, полуфается… Разве не так? — озвучив эту мысль, Пит ненадолго умолк. Затем он отцепил от пояса флягу, отвинтил ее крышку и несколько раз приложился к емкости, поморщившись на последнем глотке.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Это что там у тебя? — поинтересовался Мираж, едва завидев его реакцию, и наклонился вперед с любопытством.
— Это-то фто? — переспросил Пит, еще раз поморщившись, только на этот раз от прозвучавшего вопроса. — Это нифего. Так, просто… Самогонка! — признался он с плутоватым видом, и несмотря на то что сказал ковбой это много тише, чем говорил обычно, где-то в темноте поблизости, на периферии лагеря, что-то зашуршало. Ливень только недавно затих, как назло, не вовремя, и ни дождь, ни ветер не заглушили речь Пита. Видать, кто-то из банды, услышав заветное слово, произнесенное ковбоем, навострил уши, чтобы определить то, послышалось ли ему? Или и вправду в лагере пьют без него?
Все запасы выпивки были опустошены накануне Дела у Змеиного каньона, и теперь разбойники сохли, мучаясь невыносимой жаждой огненной воды. Они всегда отмечали авантюру дважды, накануне и после нее. Чаще всего на то, чтобы отметить после, выпивки, как теперь, не хватало, пусть количество пересохших глоток и уменьшалось весьма заметно к тому моменту времени, а количество перерезанных, наоборот, возрастало. Такой подход был связан, в первую очередь, с опасностью разбойничьего промысла: не выпьешь сейчас, потом нечего или нечем будет пить, то есть вообще погибнешь, может быть. Дело-то житейское! Во вторую очередь, подход был обоснован общим для всех разбойников нетерпением и отсутствием дисциплины. Если им хочется выпить, — они должны сделать это здесь и сейчас!
— Самого-онка, значит… — протянул Мираж, облизнув свои сочные губы. Глаза его сверкнули, превратившись на секунду в звезды, как те, что открылись им на краткий миг теперь, когда тучи расступились во время этого краткого перемирья между землей и небом. — А дай-ка и я пробу сниму, дружок! Если можно, конечно?
Это его «если можно, конечно» было произнесено таким не терпящим возражений тоном, что Лассо-Пит был вынужден уступить. Фляга, естественно, пошла по рукам, не один Мираж пробу снял. Даже Кнут не побрезговал приложиться к ней, хотя в его собственном бурдюке, который толстяк прикрывал бурдюком побольше, а именно своим животом, еще оставалась по меньшей мере половина жидкости от изначального его содержимого. После первого же круга «амброзия» иссякла, и Пит с тоской принял опустевшую флягу обратно из длинных рук Билла. Выцедив еще одну каплю себе на язык, как доярка выжимает все до последней капли из коровьего вымени, Пит закрепил ее у себя на поясе.
Только Кавалерия не выпил вместе со всеми, а Старина Билл, хоть и сделал слабенький глоток, но не почувствовал ни жжения, ни вкуса, так что можно сказать, что он и не пил вовсе. Сразу после этого Билл заполз под телегу и затих. Кроме него и Кавалерии, пили все, даже Джек Решето проснулся, кажется, специально, чтобы приложиться к фляжке, видимо, учуяв запах халявы. Верзила-то и выпил больше всех по итогу, а после снова захрапел, усыпленный тишиной, раскинувшейся над прериями на много миль вокруг стоянки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Тучи напоминали теперь сдувшиеся воздушные шарики. Очень скоро ветер наполнит их воздухом снова и пригонит к старым новые, как пастух собирает стадо барашков в одном месте. Тогда небо взобьет их пушистую шерсть, будто подушку, уткнется в нее носом и начнет рыдать, как кисейная барышня. Барашки боднут друг друга рогами, высекая молнии, и снова грянет гром — это созвездие овчарки залает, отгоняя от поднебесного стада созвездие волков.
