Мы заняли лучшие места в пустом вагоне-ресторане. Цоро и Црни смотрели в окно, а меня проводница застала погруженным в чтение романа Сэлинджера «Над пропастью во ржи». Она была высокая, рыжая, с глазами, отливающими фиолетовым, как у Элизабет Тейлор. Мои дружки поправляли наручные часы, поддернув рукава и потряхивая запястьями. На самом деле таким образом они привыкали к своим взятым напрокат костюмам. И пытались походить на шпану постарше: на тех, про кого на Горице говорили: «Да, книжонки-то они почитывают, но это же хулиганье!»
– Ваши билеты, пожалуйста!
– Они у дяди. Чедо Капора!
– У дяди? – с подозрением разглядывая меня, повторила девушка.
– Да.
– Ну и где же он, твой дядя?
– Дает интервью для радио и телевидения Сараева.
– Где?
– Вон в том здании, напротив.
– Такой коротышка с седыми бачками?
– Он самый! – воскликнул я, не имея понятия, как выглядит Чедо Капор.
– Да я же его знаю!
– Супер, куколка! Значит, тебе ясно, к кому обратиться!
– Когда я работала на белградском поезде, он однажды как раз в нем ехал.
– А это мои кузены из Требинье.
Цоро протянул руку для рукопожатия и представился Николой Койовичем из Требиньской Шумы, а Црни – его родственником по имени Момчило.
– Мы едем в Кардельево, чтобы госпитализировать мою мать. Она умирает, дядя сделал все необходимое для того, чтобы она еще несколько дней после операции пробыла в неумской больнице. Но, по его словам, ей недолго осталось…
– В прошлом месяце умер брат моей матери. Что будете пить? – спросила девушка, встретившись со мной взглядом – всего на долю секунды, ровно на столько, сколько понадобилось Ингемару Стенмарку, чтобы завоевать кубок мира по лыжам.
День был жаркий, испарения от колесной смазки поднимались в пустой вагон-ресторан, смешивались с запахом мыла в обертках с логотипом югославских железных дорог, «ЮЖ». Едва девушка отошла за стойку, в вагоне появились трое мужчин в серых костюмах. Из их разговора мы поняли, что они работают в ООН и сопровождают какого-то фрица, инспектора качества заливов.
– Нор-ма! – невнятно пробормотал фриц по-сербски. – Вы даже себе не представляете, что это такое!
– Мы наведем там порядок. И среди контингента, и на производстве. И даже в этой чертовой норме, если надо!
– Ты собираешься навести порядок в норме?
Явно обеспокоенная, девушка вернулась, поставила на стол напитки и протянула ко мне руки:
– Болезнь… мы понятия не имеем, что это такое, пока не потеряем близкого человека… Пожалуйста, пощупай мне пульс.
Ее сердце билось под моим указательным пальцем. Когда отец выпивал слишком много, у него случалась сердечная аритмия. И я, черт знает как давно, умел считать пульс. Несмотря на частые и неравномерные удары, я постарался успокоить ее:
– Все в порядке. А в чем проблема?
– Стоит кому-нибудь заговорить о смерти, я делаюсь сама не своя…
– Избавь меня от этого! – встрял Црни.
– Но без жизни ничего нет!
Поезд тронулся, от толчка толстый фриц, который разорялся о стандартизации, рухнул на пол. Двое других серых костюмов бросились поднимать его, но разгон поезда и их сбил с ног.
Я подскочил к окну, открыл его и свесился наружу:
– Дядя! Мой дядя!
Проводница спокойно подошла и тоже высунулась в окно. Ее волосы развевались у меня перед глазами.
– Прекрати трепать про своего дядю, негодник! Хочешь меня провести, я знаю!
– Дядя! Дядя! – не унимался я.
– Меня зовут Амра, я живу на улице Горуша. Шкорича знаешь?
– Шкорич… Шкорич…
– Правый крайний нападающий команды Игмана из Храсницы. Потом он играл у Желья в полузащите.
– Ну да, конечно! Я только его и знаю!
– Когда мне было пятнадцать, он увез меня во Францию. Он тогда подписал контракт в Метце.
Амра достала фотографию. На ней девушка была запечатлена в бикини, с изящно выставленной вперед левой ногой, возле каменной стены пляжа в Сплите.
– Все вы, мужчины, одинаковые!
– Как это… одинаковые?
– Поначалу мы были друзья-приятели, а потом он стал относиться ко мне как к прислуге. Я быстренько нашла себе француза, начальника лаборатории, где делают анализы. Богатого, но тоскливого до слез. Через два месяца, – прыснула она, повернувшись ко мне лицом, – я сделала ноги. Так как тебя звать?
– Момо Капор.
– Ты меня держишь за дуру необразованную?
– Где бы я поднабрался такого?
– Я пять лет назад прочла «Записки некой Аны».
– Значит, ты слышала про академиков: у всех есть любовницы, своих жен они не любят, но развестись не осмеливаются…
Я хитрил.
– Кстати, о любовницах. Твоего предка как звать?
– Я тебе уже говорил, Капор.
– Нет, его зовут Брацо Калем! Он у нас постоянный пассажир!
Онемев от изумления, я уставился на нее. Но быстро совладал с собой. Даже если бы меня убили на месте, ни за что не признался бы, что я не Момо Капор.
– Брехня!
– Что брехня? Может, твой предок не служит в Исполнительном вече?
– Должно быть, ты путаешь…
Она, улыбаясь, покачала головой из стороны в сторону.
– Дяяядя! – заорал я в окно, полагая, что это поможет мне пережить случившееся.
Так, значит, у моего отца, кроме матери, есть другая женщина. Нет, это невозможно! За слезами, которые он проливал над историями о женском героизме, скрывается страшная тайна его жизни? А пересуды соседок отражают истинное положение вещей: мужчины не могут обойтись без любовниц? Что я мог об этом знать? Я, который и ходить-то правильно толком не умел!
Амра склонилась ко мне; я решил, сейчас что-то шепнет. А она просунула язык мне в ухо, и все мое тело точно током пронзило.
– Что же нам теперь делать без твоего кузена? – промурлыкала она.
– Без дяди, а не без кузена! – выкрикнул я, возвращаясь за столик к Цоро и Црни.
Судя по всему, им не нравилось, как развивается ситуация. Они старались не встречаться со мной взглядом и с интересом пялились в мелькающий за окном пейзаж. Я раскрыл «Над пропастью во ржи» и сделал вид, что читаю, хотя сердце мое отбивало сто ударов в минуту.
Цоро и Црни взглядом посоветовали мне отвлечься и выпить.
– Кто бы мог подумать, что мальчишки вашего возраста так любили выпить!
Амра пила больше, чем мы трое, вместе взятые.
– А тебе сколько?
– Двадцать семь, – наклонившись, объявила она. – А счет вон тому… – И она направилась к соседнему столику.
– Думаешь, она девственница?
– Такая же чистая, как бумажник официантки.
Амра положила счет перед фрицем.
– Этот продукт… – пьяненький инженер ООН указал на Амру, – как насчет нормы? Все в порядке?
– Das ist über Standart, Herr Residbegovik![29]
– Тогда мы тоже введем такую норму. Ну-ка, крошка, что скажешь насчет работы в ООН?
Амра прошлась перед окном. Ее черная юбка заслонила проникающие снаружи солнечные лучи. Когда захмелевший фриц попытался прикоснуться к ней, она ловко увернулась от его руки и покосилась в мою сторону:
– Вас, балканцев, стандартизация не коснулась!
Этот фриц выражался как настоящий инженер остроумия. А я не сводил глаз с разреза на форменной юбке.
– Эй, – прошептал Цоро, пока Црни уплетал венский шницель с зеленым салатом, – если нас найдут, придется сматывать удочки!
– Не дрейфь, я контролирую ситуацию!
– Твой контроль, – возразил Цоро, указывая подбородком на Амру, – затуманил тебе мозги…
Амра снова присела за наш столик.
– Моя любимая книга, – вдруг поведал я ей, – это «Catcher in the Rye»[30]. Читала Сэлинджера?
– Чего?
– Там рассказывается о взрослении.
(Ясно. Не читала она.)
И вдруг знакомый голос:
– Вы проводница?
– Так точно, – приосанилась Амра.
– Мы везем в Коньиц двоих воров-карманников, и я хочу разместить их в почтовом вагоне. После трепки, которую они получили, парни обоссались, и я подумал, что не слишком хорошо, чтобы это видели дети!
– Здесь нет детей. А что, вид обоссанных воров предназначен для взрослых?
– Вовсе нет, крошка! Просто скажи мне, где почтовый вагон.
– Там, в конце.
– Ух ты! Момчило! А ты что здесь делаешь?
Это был усатый. Тот самый, что сцапал нас на улице Черни Врх.
– Привет, усатый! Вы больше не на Горице?
– Меня повысили! Правда, работы побольше… Зато, спасибо Господу, и деньжат побольше!
Црни первому удалось улизнуть неузнанным и незамеченным, потом драпанул в туалет Цоро.
– А дядя твой где?
– Наверное, еще там, на вокзале… Но он будет в Кардельеве…
– Это как? Остался в Сараеве и будет в Кардельеве? Он что же, может находиться одновременно в двух местах?
– Нет, – вмешалась Амра, провожая полицейского к кабине машинистов, – он имеет в виду, что дядя приедет на своем «мерседесе» и что они там встретятся…
