Приподняв рубашку, показал. Тоболин взглянул. Длинные две ссадины протянулись поперек бока.
— Не знаю, или акула попала на крючок, или тунец. И если бы Ласио не схватил меня за ноги, лежать бы мне на дне морском.
По этому поводу Тоболин не упел ничего сказать. Вернулись женщины, гремя кастрюлями, чугунками, бутылками. Запахло отварным рисом, жареной рыбой и специями. Сотаба принял от жены странной конфигурации бутылку с двумя пластмассовыми стаканчиками. И один подавая Тоболину, сказал:
— Это не виски, а только от него бутылка. Целебный напиток собственного приготовления. Хочу предупредить-крепкий.
Он тут же наклонил бутылку и темноватая струйка бесшумно побежала в стаканчик. Тоболин попробовал глоток. Действительно попахивало кореньями неизвестных ему растений. Не задумываясь выпил также скоро, как и хозяин. А через минуту — другую Тоболин прежде ощутил силу настойки головой. Стало хорошо. Пришло блаженное чувство расслабленности и какой-то безмятежности.
Ужин продолжался до самой ночи. Дети давно уже спали, а женщины негромкими голосами, видимо, обсуждали свои проблемы. Чугунки и кастрюли стояли пустыми. Сотаба до самого ухода увлеченно рассказывал Тоболину о своем опыте рыбной ловли. Так ни разу и не коснувшись, очень важного для обоих события. Спасения.
Наконец, Тоболин оставшись вдвоем с Тиной, начали укладываться спать. И после того, как он уже начал засыпать, услыхал ее голос:
— Завтра праздник. Ты меня слышишь, Алисанда?
— Слышу, Тина, — ответил Тоболин, погружаясь в сон.
38
Ночь прошла быстро и не мучили Тоболина кошмары. Он отнес это за счет благотворного влияния целебной настойки. Не потому ли жуткая слабость, одолевавшая его тело в течение трех суток, в значительной мере уменьшилась. Посветлело в голове, мозг как бы очищался от всего, что мешало прийти в себя. Впрочем, Тоболин не питал надежды на скорое излечение памяти. Да и знал, невозможно очистить ее полностью. Голова — не рукотворный компьютер. Для любого капитана катастрофа судна, виновен он или не виновен — не объяснимо трагичное событие, которое до конца жизни будет болью отдаваться в сердце. И ее, как занозу не вынешь. Но в любом случае, нужно было думать о будущем.
Праздником, как выяснилось, оказался обычный банный день. Если у нас он один раз в неделю, чаще по субботам, то здесь, вполне возможно, гораздо реже. И поэтому возведен в культ.
С тыльной стороны хижины, чего не заметил раньше Тоболин, стояли два чана. Попросту говоря, две большие деревянные бочки. В одну наливалась горячая вода, в другую-холодная. В них и предстояло делать омовение или очищение. Эти два слова как-то не очень подходили к обычному банному дню. Короче говоря, он решил, что не совсем правильно понял Тину. И всю эту процедуру, после того, как она снова ему объяснила, что к чему, отнес к обычной помывке. Что касается бочек под открытым небом, — это другое дело. Тут уж ничего не скажешь. Да и, как оказалось, в «помывке» существует определенный порядок. И что смутило Тоболина, так то, что ею станет руководить…Тина. Да и чему удивляться? Филлипины — островная страна, сотни островов и тысячи деревень и всюду свои обычаи.
Между тем девушка стала поторапливать. Хладнокровно, без каких-либо ужимок, по-хозяйски распорядилась Тоболину раздеваться. Не в хижине, а после того, как подошли к чанам.
Что и говорить, предстоящая баня его обескураживала. Своим видом боялся напугать девушку, а больше — стеснялся. Давно не бритый, страшно исхудавший, Тоболин в обнаженном виде (Трусы конечно он не рискнул снять), представлял себя этаким белым призраком. Ему мнилось, что кто-то определенно скрытым оком станет подглядывать. Девушка, пока не обращая на него никакого внимания, по крайней мере, так казалось Тоболину, скидывала с себя юбченку. Последне, что оставалось на ее молодом, красивом теле, белые трусики. Хотя, в данном случае, они и выглядели ненужной вещью, он обрадовался тому, что кое-что на ее теле окажется прикрытым.
Она стояла напротив, в четырех шагах от Тоболина. Девушка своей ноготы не стеснялась. Для нее все было естественно, жизненно и также просто, как в природе, как и в трех метрах от них деревцо с пышной кроной, украшенной яркими розовыми цветами.
Тина непринужденно улыбнулась и решительно показала пальчиком на чан с горячей водой. Тоболин шагнул несмело. Поднявшись по небольшой в три ступени лесенке, взглянул на парок, поднимающийся над водой. И прежде чем погрузиться в чан, макнул в него пальцем. «Настоящий кипяток, — решил он, — Сваришься, как курица не помывшись» Его нерешительность заставила Тину действовать. Легко, словно, стрекоза взлетела на лесенку и, оказавшись рядом с Тоболиным, смело опустила руку по локоть в воду. После чего чудные ее глаза с величайшим упреком взглянули на Тоболина.
— Чего ты испугался? Не горячо же…
Тон голоса-исключающий разницу лет. Несправедливо, но вместе с тем приходилось подчиняться. Тоболин быстро и тяжело бухнулся в чан. Выдержал ли секунд пять? Вряд ли. И сам, того не заметил, как оказался в чане с холодной водой. Стояли они рядом. Во время погружения успел подумать: «Вот это прыть!» И уже сидя в бочке, громко и от души расхохотался. Кстати Тину рассмешил больше, чем себя. Вытирая на глазах слезы, прыгая босыми ногами по колючей траве, она так громко, по детски свободно и с удовольствием смеялась, что Тоболин опасаясь посторонних глаз, выглянул из чана. Кроме их двоих, рядом никого не заметил. Вернулся в чан с горячей водой., которая на этот раз не показалось уж слишком горячей. Сидел минут пять, а может быть, десять. И полагая, помывка на этом закончится, обратился к девушке, которая лазая среди кустов, как-будто-бы ловила бабочек.
— Т-и-н-а! Вылажу!
Оказывается, поторопился…Тина показала рукой оставить бочку и лечь на траву. За то время, пока он сидел в воде, она успела наломать веток с листочками и не обращая на него внимания, старательно раскладывала их на траве. Тоболин, пока поглядывая на нее из чана и не решаясь его покинуть, начал понимать, какую пытку ему предстоит еще вытерпеть. Не догадывался о другом: среди веток, она уложила несколько пушистеньких колючек. И безусловно, они с определенной целью. Почувствовать полноту удовольствия, воздействовать как целебно-профилактическое средство.
Наконец, «веник» в руках девушки. Он то и напомнил Тоболину о родной и далекой бане. Не стал ждать вторичного приглашения. Любопытство, подогреваемое воспоминаниями, толкало на любое испытание. И далее картина выглядела более чем забавно: русский обнаженный мужик распластался на малюсенькой поляне рядом с хижиной. Над ним с веником в руке молодая туземка. Без сомнения, вокруг джунгли, а не сибирская тайга. И если бы этот момент остановить…. Ведь, дело происходит не в настоящей бане…(в нашем понятии). Вокруг дикая природа, гроздья благоухающих цветов, порхающие в воздухе бабочки и стрекозы…
Тина энергично взялась за дело. Сначала медленно, затем постепенно ускоряя движения рукой, хлестала веником по спине, по ребрам, по ногам… Не чувствуя боли, а только жжение, Тоболин терпел и думал: «А ведь, это действительно, сродни русской бане. Миклухо-Маклай, как известно, от этих мест путешествовал далековато. Между тем определенно, кто-то из наших здесь побывал. Только вот когда? Понятно одно: такая баня пришла в деревню не сегодня и не вчера.» Другой вопрос: почему вместо специального помещения чаны с водой?
Тоболин пытается хоть на мгновение быть счастливым, но мешает память.
Она еще очень больна. Тоболин невольно вспомнил последнюю и жуткую ночь на судне, глаза радистки, полные сумашедшего отчаяния.
Сидя в горячей воде, Тоболин не чувствовал собственной кожи. А из чана с холодной водой вылез ободревшим, но как только ступил на землю, она заколыхавшись подобно морским волнам, поехала из под ног. Хорошо, подвернулась коряга, на которую он и присел. Кожа, казалось, превратилась в сито, через которое процеживаясь, потекло все жидкое, накопившееся внутри тела. Не заметил, как Тина, усевшись рядом на корточки, готова была ему помочь в любую секунду.
Захотелось до умопомрачения пить. Об этом он и обмолвился с Тиной. Она, сорвавшись с места, улетела в сторону хижины отца. Вернулась с глиняной чашей в руках.
— Пей. Это кокосовое молоко.
И все-таки праздник имел место, в сути которого так до конца Тоболин и не разобрался. Семейство Сутагиси снова собралось вместе.
А когда, наконец, с долгим застольем было покончено, Сотаба наклонился к Тоболину, кивком указав на женщин, таинственным голосом соообщил:
— Пусть они отправляются. Мне кое-что тебе хочется сказать.
Почтенная Кумана стала собираться, за ней с пола поднялась и Лона. На некоторое время Сотаба выпроводил и Тину. И когда она последней покинула хижину, обратился с вопросом к Тоболину:
