Он, конечно, пожал плечами. Я, конечно, не дождался от него ответа:
— ЗИП к грузовикам. Каждый ящик — пять тысяч здешними деньгами. И гости на лодочке не убрались. Арабская мудрость гласит: «Если бедуин узнал вход в твой дом, сделай другую дверь». Они крутятся здесь. Бегайте взад-вперёд и держите глаза двумя руками.
Бегать он органически не умел. Да это и невозможно было. Машины крепились к палубным рымам и между собой стальной проволокой, взятой «на закрутки». Концы проволоки торчали в самых неожиданных местах. Напороться на них можно было и при солнечном свете. Прибавьте к этой паутине деревянные распорки, талрепы и струбцины. А проходы между машинами — не шире плеч. Вот и бегай. Вот и уследи за судном.
Не только инструмент мог привлечь вора к ящикам с ЗИПом. Детали из цветного металла. Это сотни Нефертити и сфинксов, цепочек и полумесяцев, крокодилов и запонок.
Ближний Восток — вотчина ремесленников. Голь на выдумки хитра. Потому и научились люди отворачивать пяткой пробку мерительной трубки. Она бронзовая. Она пойдёт в горн и превратится в чудесную Нефертити. Бутылки и банки из-под кабачковой икры переплавятся в египетские вазы, львов и пепельницы.
И наивные туристы, и мы, грешные, отдаём кровную валюту за сувенир и привозим нашим замирающим от радости подругам из далёких восточных стран собственные поллитровки и мерительные пробки, но уже неузнаваемые. Круговорот вещей в природе. Тайны Востока.
Я плюнул на арабские числительные, ходил с крыла на крыло, посматривал вокруг внимательно, думал о том, что земля пророка Ионы уже совсем рядом, древнейшая земля. Сколько поколений сменили здесь друг друга?
..Годы, люди и народы Убегают навсегда, Как текучая вода. В гибком зеркале природы Звёзды — невод, рыбы — мы, Боги — призраки из тьмы…
Это стихи Хлебникова. Недавно поэта поэтов перезахоронили, как у нас принято говорить. До чего же мы не умеем хоронить! И вроде дело не такое уж технически сложное. Космос освоили, а закопать человека прилично так и не научились…
Призраком из тьмы возник Банов. Он немного запыхался — значит, инструктаж помог. Глагол и наглядная агитация прожгли его сердце. И это меня порадовало — человек начинает шевелиться, бегать по трапам. Вероятно, такую радость и удивление испытывает молодая мать, впервые увидавшая, как пошёл её сын.
— На ночную вахту берите фонарик, — сказал я доброжелательно. — С фонариком труднее выколоть себе глаза на судне.
— Фонарик боцман не даёт, — сказал Банов задумчиво.
— Я вам куплю. Здесь они дешёвые.
— Он и ватник… не даёт.
— Ну, ватник здесь и не положен.
— Он там ходит, — сказал Банов.
— Чего ему не спится? — безмятежно спросил я.
— На корме ходит…
Было совершенно непонятно, зачем боцман ночью ходит на корме.
— Семеныч ходит?
— Не-ет, — протянул Банов и вздохнул. Не знаю другого человека в мире, способного так длинно произносить такое короткое слово.
— А кто?
— Вор.
Я вышиб лбом рубочную дверь, а из лба искры и наярил в корму. Я перепрыгивал бензовозы и проскальзывал в игольные ушки как безумный верблюд.
Вырезать из сиденья автомашины кусок кожи, отвинтить зеркало заднего обзора, спустить за борт ящик с ЗИПом… — на всё это надо несколько минут. И — груз не принимают, списки дефектов и рекламаций, ведомственные расследования, объяснительные записки…
Вот он — настоящий призрак из тьмы. Заметил меня и метнулся за надстройку румпельного отделения, на левый борт, а я бегу по правому и на левый смогу попасть, только обогнув вслед за призраком румпельное. Пока огибаю, его «бронзовое, мускулистое тело» уже полетит вниз «в бархатные, средиземноморские волны»… Нет! Вот он мечется…
Не получилось у него контакта с корешками в лодчонке — её не видно, — и он побоялся прыгать. Бежит, ныряет под проволоку… Здесь ты не уйдёшь! Здесь я знаю каждый шаг и метр, а ты ничего, ни хрена не знаешь, влип ты, парень, в паутину креплений и распорок…
Он останавливается и делает шаг мне навстречу. Я хватаю его за грудки. Чёрт! Руки соскальзывают. Нет у него грудок. Гол до пояса. На шее платок, завязанный узлом. Белые порты чуть ниже колен… Всё как на пиратских рисунках из детских книжек…
Сгибается, закрывает лицо локтем — ждёт удара. Нет человека, который не знал бы, что забраться на чужое судно ночью, тайком — преступление. Англичане без разговоров всадят пулю. А в близкой Аравии за воровство и сегодня отрубают руку, только нож палача стерилизуют и в больнице квалифицированный врач гуманно накладывает швы на рану… И парень всё это отлично знает, молодой парень, здоровый. Он весь залоснился потом — испугался. Ну и запах у воровского пота!
Бормочет:
— Русски гуд! Русски гуд!
Я охлопываю карманы его портов — может, успел сунуть туда мелочишку. Он быстро понимает, что бить не буду, пытается наладить дыхание. Я тоже пытаюсь. Он вытаскивает из кармана пук денег:
— Руси гуд! Гив сигарет! Пай!
Это он объясняет, что забрался ночным вором с кормы, чтобы контрабандой купить сигарет. Врёт, сволочь…
Лодчонка выныривает из тьмы, высматривает, что с их корешком будут делать. Та самая. Подошли к трапу, отвлекли внимание. Потом, мол, ушли. А сами во тьме — под навес кормы, крюк на борт — и всё, как я только что объяснял. И на румпельном замка нет. Может, и оттуда что-нибудь уже в шлюпке качается?.. А Банов где? Нет Банова! Может, догадался за подмогой побежать? Нет, не догадался. Вот он, за стенкой надстройки прячется.
И от злости я делаю глупость.
Надо было задержать парня, акт составить, утром осмотреться на палубах, в грузе, убедиться, что цело всё, или описать недостачи, потом власти вызвать. А я толкаю его в шею:
— Пошёл за борт! Тебе ещё трап подавать?!
И он сиганул с четырёх метров, головой вперёд, с зажатыми в руках деньгами. Шлюпчонка шастнула к нему в свете люстры. Она показалась мне пустой, не успели они ещё нагрузиться. Затарахтел моторчик, и исчезло очередное приключение во тьме Средиземного моря.
Я вылил ушат гнева на длинную голову Банова. Он, как всегда, когда на него гневались, как бы прижал уши к черепу. И молчал. Я объяснил ему, что тормоза, подобные тем, которые есть в нём, Банове, в добрые феодальные времена смазывались берёзовой кашей при помощи вымоченных в солёной воде линьков. А если этот ночной визит — провокация? Если кому-то надо ухудшить наши отношения с дружественным сирийским народом? Или кому-нибудь любопытно узнать марки машин на палубе советского судна, прибывшего в порт Латакию?
— Что мы здесь, шутки играем? — спросил я Банова.
— Не-ет.
— Когда вы так говорите: «не-ет», мне, Банов, кажется, что в вас сидит нечто осиновое. Сколько вы закончили классов?
Банов что-то прикинул в уме:
— Десять.
— Где?
— В Ленинграде.
— Когда будете на вечере-встрече учеников вашего выпуска через двадцать лет, передайте мой привет вашей любимой учительнице. Она выдающийся педагог.
Но дело в том, что я отходчивый, и я постарался найти на дне ушата гнева несколько ложек тёплой воды:
— Ладно, всё-таки вы его заметили. А это сложно и для старого матроса. И я буду просить капитана поощрить вас. Когда три десятка лет назад тонул «Челюскин»… Кстати говоря, в честь кого названо наше судно? Вы знаете?
— Не-ет, — сказал Банов, подумав.
Я взвыл и, чтобы успокоиться, пошёл вымыл руки.
От них пахло терпким восточным потом.
Очередная вахта заканчивалась.
К четырём часам суда на рейде уже потеряли надежду дозваться кого бы то ни было. Всё застыло на тихой предутренней зыби.
Течение разворачивало нас на якорях носом к востоку — всё стадо ожидающих захода в порт судов. Так караван в прошлые времена ожидал утра у городских ворот. Лежали верблюды, жевали жвачку. Дремало всё, и вдруг орал дурным голосом осёл, будил караван, получал палкой по боку.
