Чёртова Аннели удивлённо на меня посмотрела и сказала:
– Неужто я в тот раз на этом закончила? Ну да, наверное, сильно проголодалась.
А на самом деле, мол, у этой истории есть продолжение, нам надо отрезать ещё по ломтю хлеба, и тогда она расскажет, что было потом.
– Когда этот человек собрался со своей невестой в церковь обвенчаться, – начала Аннели, – действительно прибежала откуда ни возьмись адская собака, но на каждой её голове красовалась уздечка с зелёными изумрудами, а верхом на собаке восседал сам сатана собственной персоной, седло ему не требовалось, только шпоры, которые росли у него прямо из копыт. Парень молил о пощаде, а невеста плакала, и это нравилось чёрту больше всего: слёзы невинных людей для сатаны – это всё равно что для нашего брата сладкое вино с пряностями и мёд. Поэтому он сказал: «Так и быть, я утащу тебя в геенну огненную не сразу, а сперва сыграю с тобой в одну игру. Если выиграешь, ты свободен, а если проиграешь, то отправишься со мной в преисподнюю не один, а вместе с невестой». Чёрт ведь любит играть, – объяснила Аннели, – но он всегда мухлюет, поэтому всегда и выигрывает. На сей раз игра была такая: «Где-то в мире, – сказал чёрт, – я припрятал камень, на котором огненными письменами начертан мой знак. Если ты этот камень найдёшь и дотронешься до него, ты свободен. А если нет…» Тут чёрт засмеялся, как умеет смеяться только он, и стал потирать руками так, что посыпались искры. «Даю тебе на это год, – сказал он, – ровно год, час в час, и буду ждать тебя на этом месте у церкви». Чёрт уселся, удобно откинувшись на старый могильный камень, а его адская ездовая собака сложила на лапы все три своих головы и заснула. А человек пустился в путь бегом, ведь если тебе надо обыскать весь мир, то год совсем небольшой срок.
Было что-то особенное в том, что Аннели рассказывала историю только мне одному, но я должен признаться: хлеб, который я при этом поедал, был не менее важен.
– Целый год, – продолжала Аннели, – чёрт просидел на деревенской площади. Поначалу все обходили его стороной и делали большой крюк, но человек ведь ко всему привыкает, и скоро люди шастали мимо, не обращая на него внимания. А для деревенских мальчишек стало испытанием на храбрость прыгать через его вытянутые ноги. Чёрту это нисколько, казалось, не мешало. Только прикасаться к нему нельзя: сразу появлялся ожог, который уже больше никогда не заживал. Всё это время чёрт ничего не ел, ему хватало для пропитания слёз невесты. Жених между тем исходил весь мир, поднимался на самые высокие горы, где даже горные козлы тонули в снегу, а за горами побывал на юге, где так жарко, что птицы несут яйца на лету и подхватывают их когтями, потому что на земле они бы сразу сварились вкрутую, как в кипящей воде. Нырял он и в морские глубины, где огромные рыбы величиной с целый дом, а однажды он повстречал даже дракона. Но чёртов камень с огненным знаком так нигде и не нашёл. Через полгода он пришёл на край света, туда, где дальше дороги нет и стоит сделать только шаг, как упадёшь в вечное Ничто. И он тогда пошёл обратно, через страну, где бегают единороги, как у нас тут косули; через другую страну, где люди бросают головы вверх, чтобы суметь заглянуть подальше; и через третью, в которой луна светит днём, а солнце ночью. Каждый камень, что встречался ему на пути, он переворачивал, но чёртова клейма не было ни на одном, и чем ближе год подходил к концу, тем яснее ему становилось, что в этом поединке ему не выиграть. В последний день года, выделенного ему чёртом, в самый последний час года он вернулся в свою деревню, и когда соседи увидели его лицо, им стало ясно, что он проиграл и должен будет вернуться в ад вместе с невестой. Чёрт уже протянул к нему свои когти, но в этот момент одна маленькая девочка неловко бросила шарик, который она слепила из козьих катышков, и эти катышки брызнули чёрту прямо в глаза. От испуга он подскочил, и тут все увидели, на чём он просидел целый год: на камне, который тот парень тщетно разыскивал; всё это время он был здесь, в деревне. И поскольку год, назначенный для спора, ещё не истёк, времени оставалось ровно столько, сколько нужно, чтобы один раз моргнуть, и жених успел за это время дотронуться до камня, чёртово клеймо исчезло как не бывало, и таким образом он выиграл этот спор. Чёрт в ярости так громко чертыхался, что адская собака проснулась от шума, он вскочил ей на спину и ускакал прочь. В деревне его больше никогда не видели, только на том камне, где он просидел целый год люди показывали своим внукам и правнукам вмятины, оставшиеся от его зада. А тот мужчина и его невеста вместе вошли в церковь, обвенчались и всю оставшуюся жизнь прожили в ладу, потому что чёрт больше не отваживался к ним приблизиться.
Так закончилась история, Аннели была сыта и я тоже, и теперь мы могли бы и дальше идти вместе, я-то был бы рад сопровождать её всю зиму, от одной истории до другой, от одного кормления до другого. Но Аннели сказала:
– А тебе надо бы развернуться и пойти в свою деревню. Но будь осторожен, когда придёшь туда: никогда ведь не знаешь, где прячется чёрт.
Если бы мне это сказал другой человек, я бы его не послушал. Но Аннели знает, какое продолжение должны иметь истории, поэтому я сейчас уже на пути к дому. И откуда ей известны наперёд те дела, про которые она рассказывает, или она всякий раз придумывает им новый ход, смотря по тому, кто её в этот момент слушает?
Двадцать третья глава, в которой Себи снова приходит домой
Когда не мучает голод, ноги идут резвее. Вот я уже миновал Вальд, Рюти и Рапперсвиль, а там уже недалеко и до дома. Странно, что один и тот же путь кажется короче, когда проделываешь его второй раз, а те селения, через которые проходишь, кажутся тебе меньше, чем при первом посещении. Может, причина в том, что ты уже знаешь местность и не спрашиваешь у встречных, далеко ли ещё. Или это потому, что в желудке уже не урчало.
Я так быстро очутился в Рапперсвиле, что не мог поверить. Без мартинской ярмарки город выглядел совсем по-другому. Там рядом с крепостью стоит церковь Святого Йоханна, я вошёл и хотел перед алтарём Йоханна Крестителя помолиться ему, чтобы он заступился за меня на небесах, если я сделал что-то неправильно с маленькой Перпетуей, или пусть он после моих ошибок приведёт всё в порядок. Уж в крещении он разбирается лучше, чем кто-либо другой, в конце концов, он крестил самого Спасителя. В той церкви есть два его изображения, на одном он с овечкой и выглядит как человек, готовый прийти на помощь, просто потому что он хороший человек, а на другом только его голова на блюде, и он смотрит на тебя со всей строгостью. Будь моя власть в таких делах, я бы распорядился, чтобы святых на картинах всегда изображали с добрыми лицами, ведь приходишь к ним помолиться, когда тебе плохо и ты рад малейшей приветливости. А если ты чего-то учинил, ты и без того наказан, а тут ещё такое строгое лицо.
Но с церковью я больше не хочу иметь дела, только со святыми напрямую, даже если они и подумают: какой глупый мальчишка, чего нам его ещё слушать. Но я не думаю, что приор добьётся у них большего, несмотря на свой проповеднический голос, ведь они же видели с небес, чего он от меня требовал; они, наверное, сейчас придумывают наказание для него. А тому, что говорит Хубертус – мол, для начальства грешны не такие дела, как у обычных людей, – я не верю. Господин капеллан говорит: перед Богом все равны.
Когда я помолился, произошло такое, что походило на ответ, хотя, возможно, это было лишь совпадение. Когда я направился к выходу, на полу перед алтарём святого Отмара стояла корзинка, сперва я думал, что пустая, а когда заглянул, там оказалась колбаска. Поскольку святого Отмара приговорили к голодной смерти, я подумал, он не рассердится, если я возьму эту колбаску, а может, он специально для меня выставил эту корзинку, хотя: может, кто-то её здесь просто забыл. Эта колбаска показалась мне такой вкусной, какой я ещё никогда не ел, она была с пряностями, которых я даже не знал; может, её сделали как раз на небесах.
