Я уже почти убедил себя, что имею дело с обезумевшим пантеистом. И все же спросил:
— Однако это слияние означает потерю человеческой индивидуальности?
— Да, — ответил он, — но вы становитесь частичкой суперватана, то есть Бога. Вы обмениваете свою индивидуальность, свое самосознание на то же самое, но принадлежите сверхсуществу, так что это вряд ли можно рассматривать как потерю. Это самый большой выигрыш, какой только можно себе представить, это результат!
— Да это просто ужас какой-то! — обозлился я. — Это что же за идиотские игры ведет Бог со своими созданиями? Разве после этого можно утверждать, будто жизнь после смерти, будто бессмертие хоть чем-нибудь лучше небытия?
Нет! Все это какая-то бессмыслица! Если подходить логически, то зачем душа, или ватан, вообще появляется на сцене? Какой смысл создавать их, если подавляющее большинство ватанов теряется впустую, будто это мошки, которые рождаются на свет лишь для того, чтоб быть съеденными птичками или прихлопнутыми мухобойками? А те ватаны, которым чудом удается выжить, хоть и сомневаюсь, что это можно назвать удачей? Что происходит с теми, что почти добились совершенства, святости, если угодно, и все это только ради того, чтоб их под самый занавес надули? Ибо потеря вашего самосознания, вашей индивидуальности, вашей человеческой сущности — это чистейшей воды жульничество!
Нет, я хочу остаться собой — Савиньеном Сирано де Бержераком — уж если стану бессмертным! Не желаю я вашего поддельного бессмертия, вашего прозябания в виде ничего не помнящей, безмозглой клетки Господа Бога! Безымянной и безмозглой!
— Как и все представители вашего рода, вы ужасно болтливы, — поморщился незнакомец. — Однако… — Он выдержал паузу, а затем продолжил: — Есть и третья альтернатива, та, которая вам будет больше по душе. Я не хотел о ней говорить… не хочу и теперь. Нет у меня времени, а то, которое есть, — далеко не самое подходящее. Быть может, в следующий раз… Мне скоро уходить…
Только сначала нам надо договориться о вашей лояльности и помощи мне. Вы на моей стороне?
— Как я могу поклясться в том, что буду вам верен, если не знаю, стоите ли вы того, чтоб вас поддерживать? Насколько я знаю, вы можете оказаться самим Сатаной!
Незнакомец гулко хмыкнул и ответил:
— Вы единственный, кто одинаково отрицает и Бога, и дьявола. Но я не дьявол и даже не его аналог. Больше того, я нахожусь на вашей стороне, на стороне обделенного и страдающего человечества. Только доказать это не могу. Вернее — пока не могу. Но вам не мешало бы подумать вот о чем. Разве мои коллеги обращались к вам? Разве они сделали хоть что-то, кроме того, что воскресили вас из мертвых, ради целей, о которых они даже не осмеливаются вам сказать? А разве я не избрал вас из многих миллиардов других людей, дабы вы помогли мне в этой тайной войне? Вас и еще одиннадцать других? Так почему же я оказал вам эту великую честь? Я скажу вам это — вы один из немногих, способных мне такую помощь оказать. Ибо ваш ватан подсказал мне — вы будете на моей стороне!
— Значит ли это, что все предопределено? — спросил я. — Я ведь в предопределение тоже не верю.
— Нет. Такой вещи не существует, если не употребляешь этот термин в том смысле, которого вы понять не в состоянии. Впрочем, если б вы его и поняли, то все равно вряд ли с ним согласились бы.
Все, что я могу вам сказать в данную минуту, — это то, что я на вашей стороне. Без моей помощи вы и большинство таких, как вы, обречены. Вы обязаны мне верить…
— Но, — вскричал я, — что может совершить эта жалкая горсточка людей? Брошенная против суперменов, обладающих сверхъестественными способностями и средствами?
На это он ответил, что сами по себе эти двенадцать, конечно, ничего сделать не смогут, если у них не будет друга на той стороне. А он и есть такой друг. Мы — все двенадцать — должны собраться вместе и отправиться к Северному полюсу, к Башне, стоящей в центре моря. Но добираться туда нам придется самим. Он туда нас перенести не может. А в данный момент не может даже объяснить, почему сделать это не в его силах.
— Я должен действовать неспешно и осторожно, — твердил он. — А вы дайте мне обещание никому не рассказывать о нашем разговоре. Никому, кроме одного из этих двенадцати, которых я избрал.
Если вы нарушите эту клятву, вас могут обнаружить агенты противника. Это будет означать, что у вас удалят из памяти всякие следы воспоминаний о нашей встрече. А мне станет грозить еще большая опасность.
— А как я узнаю остальных? — спросил я. — Как я попаду туда, где они находятся, или как они попадут ко мне? Где они?
Задавая эти вопросы, я одновременно был преисполнен чувствами благоговейного страха и экстатического восторга. Вот передо мной стоит одно из тех существ, которые воскресили нас из мертвых и сотворили весь этот мир, и оно просит меня о помощи! Я, Савиньен Сирано де Бержерак, всего лишь обыкновенный человек, как бы я сам ни был убежден в огромности моих талантов! И он выбрал меня из многих миллиардов человеческих существ!
Но он знал, что делает, знал, что я не смогу противостоять его призыву. Если б я сейчас стоял на ногах, я бы скрестил свою шпагу с его мечом (если бы шпаги с мечами тут нашлись) и скрепил бы принесенную клятву верности бокалом вина (если б, разумеется, вино оказалось под рукой).
— Вы сделаете так, как велю вам?
— Ну еще бы! — ответил я. — Я дал вам слово, а от него я еще никогда не отступал!
Джилл, я не стану сейчас входить в детали того, о чем он мне рассказал дальше. Кроме… Он сказал, что я должен передать Сэму Клеменсу, чтоб тот искал человека по имени Ричард Фрэнсис Бёртон. Он тоже из Избранных. И мы должны год прожить в Вироландо, чтобы собраться там всем вместе. Если кто-то не явится туда, то остальные все равно должны выступить в поход. И мы получим от него — от незнакомца — известие в самом недалеком будущем…
Он дал мне указания, как найти Клеменса, который живет примерно в десяти тысячах лиг вниз по течению. Клеменс построит огромный корабль из металла, выплавленного из метеорита. Я знал, кто такой Клеменс, хотя умер за сто восемьдесят один год до его рождения. В конце концов, разве не его земная жена спала со мной в этой самой постели! Я сказал незнакомцу об этом, он хмыкнул и ответил: «Я знаю».
— Но не может ли это поставить меня в затруднительное положение? — спросил я. — И особенно Ливи? Может быть, великий Клеменс в такой ситуации не позволит мне даже взойти на борт своего великолепного корабля?
— А что вам важнее, — спросил он, вкладывая в свои слова изрядную порцию раздражения, — женщина или спасение мира?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
