— А дальше, — ласково и протяжно прошипел рыжий искуситель.
— Когда всё пропадёт вокруг, кроме этой песчинки, сожми левую руку, чтоб ногти впились в ладонь до боли и делай так, всякий раз, когда будешь видеть пропадание мира. Через год, два тренировок, ты научишься делать обратное. Впивая ногти в ладонь, будешь останавливать мир. Воздух станет, как вода и если в нём быстро двигать рукой, то он обжигается. Всё вокруг начинает двигаться, плыть. Но ненадолго. Если ты вынимаешь нож перед врагом, то он даже не сможет понять откуда тот берётся.
Последние слова, она уже растягивала, сливая их друг с другом и Кайсай лишь догадался о их значении. Она замолчала и засопела. Уснула.
Золотце спала на его плече, а он, завалившись на спину, смотрел в светлеющее небо. Тучки по пугав, но так и не выдавив ни капли влаги из себя, начали рваться на проталины, а он, думал о том, что услышал, пытаясь это всё осознать, понять, прочувствовать, но её «год, два», очень не нравились рыжему.
Не терпелось это попробовать, ощутить, постараться понять, как это можно ускорить. Думал о том, что она в принципе милая, хорошая и добрая дева и лежать, вот так вот рядом, удивительно хорошо. Он даже поймал себя на мысли, что, попросту, счастлив. Не больше не меньше.
Небо стало совсем светлым, и молодой бердник оглядел двор, приподнимая голову. Действительно, всё стало сумрачно различимым. Кайсай освободил из-под её головы руку, встал, огляделся и решил, в конце концов, заняться собой, по упражняться с мечом. Надо ж было чем-то заниматься, раз выспался. Скинул доспех на сено где лежал, вынул из ножен меч, который забыл, когда уже в последний раз вынимал и опустив осторожно колья прохода, вышел в поле.
Он бился с воображаемыми противниками долго, самозабвенно, выкашивая рослую, уже успевшую вымахать траву и поднимая в воздух тучи насекомых. Постепенно, кружась в горячке воображаемого боя, добрался до леска и метнувшись между деревьями, начал второй раунд, переходя от атакующего стиля, к оборонительно-убегающему.
Быстро стелясь у земли, прыгая, кувыркаясь между стволами, он то и дело уходил от ударов предполагаемых противников, отчётливо проступающих в виде берёз, вязов, клёнов, дубов, изворачивался и отчаянно вырывался из надуманного окружения.
Только когда к разгорячённому, взмокшему телу, противно прилипли штаны, он остановился. Стало совсем светло. Даже в лесу. Наверное, солнце уже встало, но в чаще его видно не было. Он огляделся, вставляя в ножны, взмокший от росы и сока трав, меч, утерев его о штаны, соображая где он находится и в какую сторону выходить к заимке.
— Эх, жаль лешего здесь нет, — печально произнёс он вслух, — когда теперь до него его игрушка доедет? — и додумал про себя, — может смотаться, пока все спят?
Кайсай в очередной раз посмотрел в сторону, всё ещё соображая куда идти и наткнулся взглядом на щупленького, плюгавенького дедка, столбиком стоящего в стороне с протянутой рукой. От неожиданности Кайсай аж присел, но вовремя спохватившись, не упал.
— Дед, — прошипел он, одуревши, почему-то в пол голоса, — ты, что тут делаешь? Это же не твой лес.
— Как не мой? — переспросил изумлённый леший, оглядываясь и разводя руки в стороны, — а чей же?
— Я думал твой лес там, — указал он в сторону наугад и тут же, непонятным образом сориентировавшись, понял куда ему надо идти.
— А это что, по-твоему, другой лес, что ли?
— Ну, — замялся рыжий, не зная, что сказать, — я думал…
— Дубина ты, рыжая, да, ещё и стоеросовая. Думал он. Где моя игрушка.
Тут Кайсай, наконец, начал приходить в себя.
— Ну, дед ты даёшь. За какую-то игрушку, лес родной продать готов.
— Ты обещал, — тут же взвизгнул леший, чуть не плача, как дитя малое.
— Да, я ж, не отказываюсь, деда, — тут же утешил его рыжий, доставая кости из кармашка пояса и протягивая лешему, — на.
Леший в одно мгновение оказался возле него и сграбастал с протянутой ладони точёные костяные кубики. Кайсай было удивился проворности старичка, но тут же, его осенила догадка, что леший, движется тем же колдовством, о котором ему только что поведала Золотце и он, присев на корточки перед ним и достав перстень на шнурке, показал его лешему, который высунув на бок язык и выложив кости на маленькую сморщенную ладошку, пальчиком другой руки, аккуратно переворачивал кость за костью, с детской непосредственностью, разглядывая удивительные игрушки.
— Дед, — спросил Кайсай ласково, — ты знаешь, что это такое?
— Знаю, — буркнул леший, не отрываясь от захватывающего занятия, перекатывания кубиков на ладони.
— И ты знаешь, какое колдовство в нём спрятано, — как бы подсказывая деду, проговорил рыжий, вынуждая его с этим утверждением согласиться.
— Там, много хрени напихано, — проговорил дед, заворожённо катая костяные кубики.
— Я про песчинку, которая останавливает всё вокруг.
Тут, леший неожиданно прекратил своё увлекательное занятие и требовательно вопросил Кайсая:
— А как в них играть-то?
Рыжий хитро улыбнулся и жалобно, попрошайничая проговорил:
— Научи меня этому колдовству, а я тебя научу в них играть.
— А чё ему учить? Не велика хитрость. Только ты на палец его нацепи, по-другому он работать не будет.
Кайсай суетливо развязал шнурок, достал перстень, опять перевязал, оставив на нём висеть деревянную щепку и в ожидании чуда, натянул перстень на палец левой руки.
— Всё, — в предвкушении проговорил Рыжий.
— Ну, всё так всё. Замри взглядом на своей песчинке.
Кайсай поднёс перстень к глазам и принялся всматриваться в маленький камешек перстня, но после долгой тренировки рука дрожала и леший укоризненно проговорил:
— Не. Так дело не пойдёт. Давай-ка, присядь-ка вот тут, — и он указал на траву возле ствола старой липы, — да приложи к стволу ладонь, чтоб не трепыхалась. Ничего двигаться не должно. Ни рука, ни тело с головой, ни глаза. Всё это должно замереть, тогда и мир замрёт. Твой глаз видит лишь то, что шевелится, а то что не шевелится, он видит, из-за того, что сам постоянно дёргается, только ты этого не замечаешь.
Молодой бердник сделал, как велено. Сел поудобней, расслабился, приложил руку с перстнем к стволу и сосредоточился. Тут, внезапно, лучик солнца откуда-то упал на перстень, и камешек, блеснул крошечной песчинкой. На какое-то мгновение, боковое зрение погрузилось во мрак, рыжий дёрнулся от неожиданности и всё пропало.
— Бестолочь, — тут же подытожил его старания леший, — чё, как девка не щупана дёргашся. Надо замереть и долго пялиться и как настанет вокруг темнота полная, прикуси язык левой стороной. Давай ещё раз.
Кайсай пробовал раз за разом. То, получалось чуть лучше, то, чуть хуже, но надолго темень, удерживать не удавалось. Один раз ему показалось, что получилось, но только он двинул языком, чтоб прикусить, как всё пропало.
Леший ругался на чём свет стоит. Даже дед в его детстве таким бешеным учителем не был. Наконец, леший плюнул, сказал «давай» и положил рыжему свою руку на голову и Кайсая, как заморозило. Всё сразу получилось. Он, не видя ничего, тем не менее слышал лешего, который велел:
— А теперь не выпуская язык из зубов, отведи взгляд в сторону.
Воин посмотрел в сторону и обалдел. Как только глаза сдвинулись, мир ожил, но не так как обычно, а серо, бесцветно. Леший убрал руку с головы и голосом продолжил:
— Не выпускай язык. Пока держишь, мир перед тобой замирать будет.
Кайсай встал и отчётливо почувствовал, будто в прозрачной воде находится. Воздух стал вязкий и в отличии от воды, не прохладный при движении, а тёплый, почти горячий. Он провёл перед собой рукой, как бы пробуя его на упругость. Было прикольно.
И тут, прямо перед ним, показалась муха. Не большая, так, средняя, но летела она не менее величаво, чем степной орёл. Правда, крылья её махали, оставаясь прямыми, а не горбились, как у орла, а в остальном, очень похоже. Да и лапки её не складывались, как у орла, а расслабленно свисали вниз. Она пролетала перед ним очень медленно и молодой бердник, не упустил возможности, воспользоваться этим.
