В глубинах его началось движенье, и он заорал — заорал так, что все затряслось — даже и купол небес затрясся, и в то же время — все оставалось незыблемым, прежним — он знал, что произойдет дальше, потому и кричал. Вот и выползли они — и их было бессчетное множество — сейчас бесы казались более отвратительными, нежели когда бы то ни было прежде — они кричали:
— Ну, больше не станешь нас гнать?! Мы же не из вне откуда-то появились, мы же самого тебя частицы!.. Был лес зеленый, а ты вот нас в мыслях своих народил — мы же не пиявки — нет, нет — ты сам, по доброй воли нас вскармливал! Или же нет?! А?! Тебе же это удовольствие доставляло и не мог ты тот лес зеленый терпеть — вот и радуйся теперь, тому что вышло!.. Быть может, еще один такой же лес тебе подарить?!.. Так ты его опять разрушишь, и снова нас народишь! Папочка, Вэллас — ведь ад в твоей душе! Безумец, безумец! Шут! Добро пожаловать, о король, в наше царство!..
И вновь началось то, что было уже прежде — они барахтались в грязи, они выделывали всякие мерзостные шутки, и хохотали — хохотали беспрерывно. Вэллас все кричал им, чтобы убирались они прочь, однако, они ему отвечали, что без них он не сможет — и он, хоть и испытывал отвращение — понимал, что, действительно, в спокойной гармонии природы он не сможет быть счастлив, что это безумное, бесовское есть часть его души, и он не сможет долго выдерживать — любое, подвластное ему место обратит в такую вот уродливую, хохочущую долину. Глядя на них, он понял, что и сам выделывал недавно нечто подобное, и стоило ему только захотеть — он вселился в одного из этих бесов, и он выделывал всякие мерзости, и он взметался на грязевых гейзерах под самый свод — наполнялся снежинками, падал обратно в грязь, и все хохотал…
Так, в безудержном веселье, где не было никаких слов, никаких мыслей, но только порывы — проходило время. Иногда его страшно начинало, от всего этого мутить; но — это ненадолго — он не мог вспомнить прошлого, постепенно забывал кто он, и все прежние помыслы его, воспоминанья — все задергивалось пеленою, и оставалась только эта долина, и хотелось только, чтобы это веселье становилось еще более безудержным, совершенно безумным, чтобы все это возрастало… а больше ничего уже не хотелось…
Постепенно, стало изменять ему сознание — видел то он все отчетливо, но вот действий своих не помнил — все эти прыжки, кружение, взлеты, погружения, мельтешение — все это, хоть и перемежалось в самых разных комбинациях, однако было и однообразным, и повторялось бессчетно — кажется он выполнял миллиарды каких-то тупых действий, и над каждым из них потешался, кажется — это продолжалось уже века, и, как только он представлял, что — это действительно уже века продолжается — так начинала у него болеть голова — он начинал выть, жаждя вырваться, но тут же вновь втягивался в круговерть, и все никак не мог из нее вырваться…
Потом он вновь оказался долиной, и на него нашло сильное трясенье — все вздымалось к самому поднебесью, и бесы оседлав исполинские грязевые волны хохотали во всю силу — потом завопили:
— Мы обязательно скоро встретимся! Да мы и не прощаемся — мы же всегда в тебе! Ха-ха-ха!..
* * *
Вэлласа нашел Гвар — он все время бегал, вынюхивал искореженную поверхность, и вот в одном месте остановился, завилял хвостом, залаял. Альфонсо и Нэдия, опираясь друг о друга, подошли к нему, а затем, с немалым трудом, отодрали искореженную, прожженную пластину не пойми чего. Открылся плавно уходящий куда-то вниз туннель, с гладкими точно отполированными стенами, от которого еще отходили туннели меньшие — на извороте, мучительно выгнувшись лежал, испускал из себя волны жара и болезненный стон Вэллас. Не малых трудов стоило его вытащить, когда же вытащили, то поняли, что он не стонет, а как-то сдавленно, мучительно смеется — под закрытыми, обоженными веками видно было, как дергаются глаза.
— Он в аду сейчас… — проговорила Нэдия, и тут они стали трясти его — пытались привести в чувство.
Вэлломир проговорил:
— Итак, как и следовало ожидать, шут был найден, но… его еще надо достать из его шутовского королевства!.. Он, познал муки, и потому, после покаяния, будет прощен мною!..
Вэлломир проговорил еще несколько фраз в таком же духе, и все продолжал оглядываться — вот был найден Вэллас: всего лишь еще один человечешко, ему же надо было, чтобы пришли еще многие и многие тысячи, чтобы сейчас же окружили они его, с благоговением высказали свою почтительность, и спросили бы, куда он соизволит их вести дальше.
Было так мрачно, зябко, неуютно. Не похоже, чтобы вновь началась буря подобная прошедшей — снег сыпал лениво, но был такой крупный, темный. Время от времени начинал подвывать ветер, и выл как-то затравленно, одиноко. Вэлломир, наконец замолчал, и, отойдя чуть в сторону, не громко заговорил:
— Видно Мои воины ждут Моего призыва? Так Мне незачем их звать, они итак должны все время быть поблизости от своего Повелителя, всегда быть готовыми исполнить любую Его волю…
Вновь завыл ветер — однако, ледяных духов, которых ожидал увидеть, нигде не было. Он все оглядывался по сторонам, и вот увидел, как в темно-снежном мареве показалась вроде как некое темное пятно. Тогда он, проговорил: «А — ну наконец то!» — повернулся к этому пятну, и, чуть подняв голову, скрестив руки на груди, принялся ждать.
Долго ждать и не пришлось — менее чем через минуту темное пятно разрослось, а за воем ветра стал слышен еще перезвон колокольцев. Впереди несся Угрюм (именно его и увидел Вэлломир темным пятном), а позади — несколько объемистых саней, запряженные тройками белогривых лошадей. За прошедшее время, снежный пласт успел достаточно затвердеть, а потому они не проваливались, а Угрюм тот и вовсе следов не оставлял.
Вэлломир уверился, что — это за ним приехали, что сейчас вот они подъедут и все повалятся перед ним на колени, станут славить, и еще за что-то милости просить. И вот сани остановились в нескольких шагах от него — белогривые лошади тяжело дышали, выпускали из ноздрей клубы пара — Угрюм стоял недвижим, и, словно бы, вообще не бегал. Сани были отделаны бело-золотистыми каемками, казались очень легкими, воздушными, а сидели в них эльфы — в каждом из саней по трое — теперь один из эльфов оставался за поводьями, иные двое слетали на землю — спешили к раненым — всего было не менее дюжины саней. Несколько эльфов остановились перед Вэлломиром — один из них спрашивал на людском языке:
— Где же остальные? Здесь неподалеку должен был быть придорожный трактир, и там останавливался один из отрядов. Их что замело?
Этот вопрос услышал Альфонсо, и не оборачиваясь, продолжая хлопотать над бредившим Вэлласом, прокричал:
— Погорели они все! А потом… духами огненными стали!..
Известие было принято очень серьезно:
— Да — были видны некоторое вспышки — здесь без колдовства не обошлось. И вообще — вся эта буря, от начала и до конца — все колдовство. Так, будто кто-то вымещает свой гнев над этими полями, будто хочет погрести здесь кого-то, или сломить… Будет вам известно, что в десяти верстах к востоку ничего и не было — снег лежит там такой же, как и обычно — из Серых гаваней были отправлены сюда кудесники, но они опоздали — буря уже прекратилась… Что же теперь — забирайтесь в сани, и мы вас…
И тут, неожиданно для всех, пророкотал Вэлломир:
— На колени! На колени, жалкие вы ничтожества, снежинки! Да как вы, смеете разговаривать так не почтительно, жалкие эльфы! Низшие вы твари! Вы что не видите, Кто перед вами стоит?! О нет — зря хвалят их зрение — теперь Я вижу, что они слепцы! На колени же перед Единственным! На колени!
Конечно, эльфы не ожидали такой выходки — услышавши слова оскорбительные они взялись было за эфесы клинков, но тут, кто-то из них шепнул «помешенный», и тут все стало на свои места. Они начали было:
— …При всем к Вам уважении мы должны…
Но Вэлломир не дал им договорить — он закричал голосом, как ему казалось величественным, а на самом деле — действительно безумным, иступленным — он призывал свою армию, он клялся, что все будут наказаны, что они будут ползать перед ним и. т. д. — он вопил это с полной уверенностью, и так даже чувственно, что кто-то мог бы и поверить безумным его речам.
Как раз в это время очнулся Вэллас, увидел Альфонсо увидел Нэдию, услышал Вэлломира, и тут же стал посмеиваться:
— А, а — вот и мой разумный братец голосок свой подал! Вот и заверещал, вот надрывается… Ха-ха! Альфонсо, мы же все сумасшедшие! У нас же семейство сумасшедших, и твоя Нэдия тоже… Вот надрывается! Ха-ха! Называл меня шутом, а сам то главный шут и есть, только что-то никто не смеется… Я же говорил уже — нам, сумасшедшим, нельзя быть рядом, мы же, друг от друга только больше безумия набираем… Эй, Нэдия — ты теперь краше, чем когда бы то ни было! Особенно хороши очи… Нам надо быть с этими эльфами. Эй, Альфонсо — я тебе дело говорю: нам же надо губами к ним припасть, и учиться, и учиться у них этой самой гармонии!.. Тяжело мне сейчас на душе — ох, смеюсь то я смеюсь, а все ж — тяжко — так то на душе моей тяжко!.. Вот и слезы… Мы же больные… Мы же безумцы все, Альфонсо! Я не всегда понимаю, что сам безумец, но сейчас, когда вернул ты меня — сейчас очень даже хорошо это понимаю… Нам гармонии… гармонии… Говорю-то говорю, вроде и хочу из этого безумия вырваться, но знаю — не хватит силенок, чтобы вырваться! Бесы то и сейчас, в сердце моем скребутся, и были бы силы, так и выкинул что-нибудь с этими эльфами…
