А вот желание чего-нибудь поесть у нее возникло – когда она, открыв глаза, увидела над собой плохо поставленный шатер цвета подгнившего сена. А рядом с собой – позорную рабыню в странной одежде. Которая еду Кирке и принесла. Сначала – хороший отвар из рыбы, потом уже и рыбу давать стала. Иногда приходили другие рабыни – и Кирка задумалась о том, почему здесь столько рабынь позорными сделали. Может быть, тут обычаи очень строгие? На всякий случай девочка молча ела все то, что ей подавали – хотя иногда это было и противно. И даже научилась гадить в большой и изумительно красивый горшок. Главное было то, что ее очень хорошо кормили, причем и утром, и днем два раза, и вечером.
А потом из плохого шатра ее… нет, не выгнали. Просто взяли и перевели в… Кирка даже не смогла придумать, какими словами назвать эти жилища, спрятанные за оградой, сделанной из настоящего железа! Сначала не смогла, а потом – когда ей пришлось много дней сидеть у маленького волшебного окна, откуда было видно волшебных зверей и людей, которые тоже были волшебными, нужные слова появились. Много слов…
Вообще-то лодкой назвать то, что приплыло по реке, было бы некоторым преувеличением. Корзина, обтянутая кожей – так оно поточнее будет. Ну да, большая корзина… но ведь плавает же!
В лодке нашлась "автохронная" девочка – довольно маленькая еще. Пока Сашка подтаскивал лодку к берегу, Катя успела сбегать домой и вернуться уже с Вероникой Юрьевной, которая, осмотрев девочку, немедленно поставила диагноз "крупозное воспаление легких". Ну а чуть позже Даша (школьная медсестра) нашла у девочки и вшей в изобилии.
Вероника Юрьевна прибежала не просто так: еще когда солнечное затмение "уточнило" время пребывания, она "провела среди коллектива воспитательную работу" насчет всевозможных автохтонных болячек и мер по их неполучению. И первой среди таких мер был назван карантин – к которому все уже было подготовлено. Ну, по возможности подготовлено, в частности – исходя из того, что река по нынешним временам просто должна быть главной транспортной артерией – на берегу была уже почти построена специальная сторожка, при необходимости преобразуемая в "гостевой дом", ну а пока ее не достроили – наготове держалась палатка, с которой в "раньшие времена" Марина Дмитриевна на рыбалку ездила.
С вшами разобрались быстро: Вероника Юрьевна, почему-то убежденная, что "в провинции в школах и гостиницах вшей завались", везла с собой и два флакона противовшивого шампуня – не для провинциальных школьников, само собой, а для коллег-учительниц. Конечно девочку с воспалением легких мыть, в особенности когда на улице температура в районе одиннадцати градусов, было бы очень неправильно – но таблетка тетрациклина на воспаление подействовала исключительно ударно и уже на следующее утро у девочки температура пришла в норму. А в сторожке, на которую вместо отсутствующей еще крыши натянули остаток брезентового тента с КАМАЗа, стало достаточно тепло для того, чтобы без особого риска провести "гигиенические процедуры".
И самой серьезной проблемой в общении с "туземным населением" стало то, что никто не мог понять ни слова из того, что девочка говорила, а она, в свою очередь, естественно не понимала ничего их того, что говорилось ей. Так что просто заставить ее съесть таблетку тетрациклина оказалось очень непросто – но у врачей, очевидно, есть свои тайные невербальные методы убеждения пациентов…
Однако никакой иной пользы – кроме морального удовлетворения от спасения ребенка – от юной туземки не было. По большому счету на текущие заботы появление автохтонной («автохронной», как назвала ее Катя) девочки влияния практически не оказало. Даже Даша и Вероника уделяли ей внимание по минимуму: иных забот хватало. Разве что прибавилось работы Алёне, озабоченной еще и «изготовлением лекарств от вшей», да Ирина заняла роль сиделки при ребенке. Не потому, что «решила стать ей родной матерью», а потому что решила разобраться с нынешним местным языком. На вид девочке было лет восемь, говорить она умела – а получить возможность нормально общаться с нынешним населением было очень полезно. Тем более что это «население» явно проживало где-то не очень далеко – тем не менее почти все продолжали заниматься привычными делами. Или не совсем "привычными"…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Впроголодь ведь существовали не только люди. Только коты смогли полностью освоиться и перейти в основном на «подножный корм», отлавливая мышей и мелких птиц, да и то время от времени им добавляли корм из магазинных запасов. Собакам пришлось гораздо хуже: ведь даже лайка жрет заметно больше самой большой кошки, а уж алабай… К тому же для них корма в магазине с самого начала было очень немного, а традиционных объедков в силу скудости рационов человеческих им почти и не доставалось. Правда потихоньку, благодаря успехам охотниц, и они начали отъедаться – а вот цыплята…
Оказывается, цыплята жрут очень много. «Сэкономленных» Мариной специально для цыплят нескольких пакетов с булгуром и кукурузной крупой им хватило буквально на полторы недели. Так что, стараясь птичек сберечь, народ быстро освоил столь нетрадиционные промыслы как ловля кузнечиков и бабочек, добыча червяков и прочие не менее экзотические занятия. Несмотря на все усилия, были серьезные шансы уморить большую часть куриного стада голодом, но случайно выяснилось, что цыплята с удовольствием клюют дафний и циклопов, в большом количестве расплодившихся в «старой Упе», а так же не брезгуют и мелкими головастиками. Однако на «мясной диете» куры, согласно вычитанной информации, долго протянуть не могут…
Зато крупу они с удовольствием трескают любую. По счастью уже в начале июля в лесу появились орехи – и они, правда в дробленом виде, цыплятам очень даже понравились. А затем с окрестных дубов стали сыпаться созревающие желуди…
Цыплята сразу воспрянули духом, а когда случайно выяснилось, что желудевую кашу и собаки уважают, духом воспрянули и люди. Воспрянули, сами эту кашу попробовали… Лариса постановила, что в августе каждая из женщин должна приносить в закрома Родины желудей по три килограмма. В день. Минимум. Мужчины от этой обязанности освобождались только потому, что у них других, причем никем другим не выполнимых, было по горло…
Глава 10
У Михалыча, кроме стоящей под брезентовым чехлом во дворе Шкоды-Октавии, в гараже нашелся и старый Пассат. Совсем старый, его сам Михалыч называл не иначе как "недвижимость". Ему машину подогнали ребята из автомастерской – после того, как выяснили, что починить ее уже невозможно. Кузов проржавел до дыр, но что было действительно серьезно, так это в принципе неработающая автоматическая коробка. Когда хозяину сообщили о том, во что обойдется ее замена, он предпочел машину просто выкинуть. При мастерской была небольшая «разборка», так что Михалыч, заплатив всего несколько тысяч за оформление документов на утилизацию машины и снятию ее с учета, получил сей дивный агрегат в полную собственность. Хотя машина, тем более давно и надежно «убитая», ему нафиг не была нужна: его привлек двухлитровый движок на сто тридцать пять сил, который старик хотел приспособить вместо ВАЗовского в своей "электростанции". Собственно, этот двигатель был единственным в машине работающим агрегатом (потому ребята из мастерской о ней Михалычу и рассказали), вот только работал он последний раз почти полгода назад… то есть завелся (машина-то сама ездить была неспособна), так что мотору требовался если не ремонт, то уж профилактика точно. Ей как раз Леночка и занялась.
Сам Михалыч, обрисовав лейтенанту фронт работ, продолжал заниматься тем же, чем занимался и раньше: делал батареи для "лагерной библиотеки" – так теперь все называли развалины двухэтажного дома, который было решено «отреставрировать» и использовать как жилье. Марина сказала, что «до перестройки» дом этот относился вроде бы к пионерскому лагерю, располагавшемуся чуть дальше, но для чего – у неё идей не было.
