Следом раздается еще один сильный удар. Второй. Дыхание перехватывает, даже при плохом освещении вижу, как краснеет кожа. Третий. Боль распространяется от руки по предплечьям. Четвертый. В глазах скапливаются капельки слез. Пятый.
— Не отводи глаза! — раздается надо мной.
— Но…
— Я сказал не отводи!
Шестой. Попадает на пальцы, будто целенаправленно бьет туда. Перед глазами все размывается. И мои покрасневшие ладони, и листы бумаги, исписанные размашистым почерком, и прозрачный пластик, наносящий болезненные удары.
В последний десятый удар Профессор вложил все свое негодование, свое оскорбление моим поступком. Он оказался самым болезненным. Вроде кожа привыкла к боли, однако я не ожидала, что боль может настолько сильной и разъедающей.
За что? За что он так жесток со мной? За то, что опоздала? Оно стоит столь жестокой расправой надо мной? Или это нормально в его мире? Я всего лишь хотела помочь подруге. Я не совершила ничего плохого, даже глоток стифлеровского напитка не сделала. Ни один. А он… он… За что? Не понимаю. Я совсем ничего не понимаю…
— Запомни, — мужские пальцы поднимают мое заплаканное лицо. — Твое тело принадлежит мне. Твои решения принадлежат мне. Твои сладкие губки принадлежат мне. А главное — твои оргазмы целиком и полностью принадлежат мне. Это ясно?
— Но… но мы же дого-оворились, что эти п-правила действуют только в-во-во время игры, а-а вне я м-могу делать что угодно.
Его чуть полноватые губы расплываются в улыбке, и она пугает меня до чертиков. Похожа больше на иллюзию понимания нежели на понимание как таковое.
— Я назначил встречу ровно в восемь. С этого часа ты принадлежала мне. Сегодня ты опоздала, ослушалась меня и сопротивлялась. Этого недостаточно?
Хочется опустить глаза, чтобы больше не чувствовать этот властный взгляд Профессора. Чтобы не впитывать его ауру в себя и не соглашаться мысленно с каждым его словом.
— Теперь твое тело полностью мое. Это понятно?
Профессор снова оказывается позади, ладони снова скользят по обнаженной коже, вопреки моим вздрагиваниям и всхлипам. Я не буду отвечать на его слова, на его действия, не стану показывать, что прикосновения чутких рук вызывают у меня двоякие ощущения. Обида не позволяет полностью окунуться в наслаждение, однако тело выдает его расползающимися мурашками.
Его рука ползет ниже по декольте, спускает платье до талии. Вытаскивает из левой чашечки лифчика мою грудь, сжимает ее, ласкает сосок. Сначала приятно, а затем он вытягивает его. С силой.
— Я жду ответа.
Не могу ничего сказать. Слова застревают в горле и не желают выходить наружу. Злость, страх, его присутствие. Его аромат. Профессор стоит за мной. Полностью одетый. Желающий продолжить наказание. А я сижу на неудобном стуле с покрасневшими пальцами от ударов линейкой. Со слезами на глазах. От боли. От унижения. Он может коснуться меня в любом месте. Ему позволено. Мое тело отреагирует призывно, как бы я не заставляла его сопротивляться и отречься от будоражащих прикосновений.
Противиться влиянию, которое оказывает на меня этот мужчина.
— Сегодня я хотел поиграть с тобой, но ты сама лишила себя оргазма.
Профессор опускает набухшую вершинку. Облегченно выдыхаю. Он видит, но никак не реагирует. Вместо этого аккуратно поправляет бюстгальтер, платье и выдает:
— Следующая наша встреча в понедельник. Я продолжу наказание.
— Зач…
— Поверь, тебе оно понравится.
Чувствую прикосновения к шее. Пальцы слегка касаются кожи, обводят чокер, который одолжила Лили, тянут на себя эластичную ткань.
— Я не позволял носить ошейник, — он резко опускает украшение. — Сними эту дрянь и больше никогда не надевай. Если я решу, что ты достойна принять этот дар, то подарю и лично украшу твою тонкую шею. На сегодня наша встреча окончена. Одевайся.
Я все еще смотрю перед собой, иногда бросаю взгляд на стол Профессора. Краем глаза замечаю пластиковую рукоятку, выглядывающую из ножен, но тут же отвожу взгляд и сосредотачиваюсь на приказе мужчины.
Без лишних слов поднимаюсь со стула, накидываю куртку и следую за гулкими шагами профессора Салливана. Вдоль темных коридоров, к выходу из главного корпуса, по дорожке, ведущей к моему общежитию. Мы ничего не говорим друг другу. Я больше не всхлипываю от обиды, а он не смотрит в мою сторону, чтобы удостовериться, что я иду рядом. До одного момента.
— Сильно болит? — спрашивает он, кивнув на покрасневшие ладони.
— Немного.
— Смажь мазью, которую я дал в клубе.
— Профессор, — он поворачивается ко мне лицом. Мы уже доходим до дверей общежития, вокруг которого никого нет, поэтому позволяю задать себе вопрос: — За что вы так со мной?
— Чтобы правильно следовать теме, ты должна быть послушной и выполнять все, что я требую. За послушание следует поощрение, за проступок — наказание, — говорит он серьезно, не отрывая от меня магический взгляд. — Сегодня ты почувствовала другую сторону Темы. Надеюсь, впредь мне не придется наказывать тебя.
Поверьте, не придется. Вряд ли я переживу еще одну экзекуцию. Я буду самой послушной нижней, буду выполнять все, что захотите.
Обещаю…
Глава 15
Каждый раз, когда выхожу из автобуса на своей остановке, мечтаю, чтобы ничего на нашей улице не менялось. Чтобы возле дома меня встречал счастливый Дэни, чтобы мама хлопотала на кухне над ужином, а папа рассказывал смешные истории с работы. Каждый раз надеюсь, что все события за последние месяцы — кошмарный сон, и каждый раз мои желания разбиваются о скалы.
Но сегодняшний день исключение. Хотя бы потому, что я иду не в сторону своего дома, а в противоположенную — к Уильямсам. С утра я созвонилась с миссис Уильямс и предупредила, что заберу Дэни на выходные. Она не возразила, но и пущей радости от приезда я не услышала. Может, показалось? Не знаю.
Их дом находится в конце улицы. Не особняк, но и не наш обшарпанный домик, на который смотреть больно. Я даже туда заходить не стала, чтобы не воскресить воспоминания, приносящие лишь боль в груди. Здесь ухожены лужайки, цветы рассажены по цветам радуги, кусты подстрижены, как
