только он закрыл клиенту лицо подогретым полотенцем, в парикмахерскую ворвались Винсент Друччи и Джим Догерти. Аматуна среагировал на крик цирюльника: спрыгнул с кресла и попытался спрятаться за его спинкой; но нападавшие всадили ему в грудь две пули и скрылись. Раненого отвезли в больницу, и он попросил священника обвенчать его с Розой, однако умер до завершения обряда. Его смерть была воспринята со смешанными чувствами: с одной стороны, Аматуна был щедр к своим «подопечным», с другой — мог избить до полусмерти самогонщиков, не выполнивших план. Похороны были пышными, как принято у гангстеров, но родственники позже выкопали тело и увезли на Сицилию, чтобы оно покоилось в родной земле. Оставшиеся в живых Джим и Пит Дженна считали, что Аматуна сам виноват, раз заменил телохранителей-сицилийцев евреями, ведь ещё Майк Мерло говорил, что «евреи работают только на себя и в конце концов всегда снюхаются с ирландцами». Но в данном случае они оказались неправы. Возвращаясь с похорон Аматуны, один из его телохранителей, Цион, был тоже застрелен Друччи, а второго, Гольдштейна, пристрелили из обреза неделю спустя двое неизвестных. Как говорится, от судьбы не уйдёшь. А цирюльники перестали после бритья класть клиентам налицо горячее полотенце и отныне всегда сажали их лицом к входной двери, чтобы те видели, кто заходит, и могли вовремя среагировать.
Разгромив неудобных союзников руками их врагов и предателей, Аль Капоне стал хозяином на Тейлор-стрит и добился, чтобы во главе чикагского отделения Сицилийского союза встал его союзник Тони Ломбардо, который переименовал эту организацию в Италоамериканский национальный союз, открыв в него доступ не только сицилийцам, но и уроженцам других областей Италии.
Эта реформа вызвала недовольство, в том числе у партнёра Ломбардо по бизнесу Джо Айелло (они совместно владели предприятием по импорту сыра «Антонио Ломбардо и К°»; Айелло был президентом компании, а стартовый капитал в 100 тысяч долларов им ссудил Капоне). Пятеро братьев Айелло — Джо, Доминик, Антонио, Эндрю и Карло — сколотили себе небольшое состояние в Чикаго, продавая братьям Дженна сахар и другие ингредиенты для' изготовления самогона. Но Джо, купившему себе в северном пригороде Роджерс-Парк трехэтажный особняк с восточными коврами, дорогими картинами на стенах и новой современной мебелью, было мало денег — ему требовались власть, почёт и уважение. Братья Айелло уже видели себя преемниками братьев Дженна, а Джо считал, что должность председателя Сицилийского союза у него в кармане. Назначение Ломбардо привело его в ярость. Он порвал все личные и деловые связи с бывшим партнёром и сделался заклятым врагом Капоне.
При подведении итогов приобретение нового врага следует занести в графу «Убытки». Но в конце 1925 года Капоне казалось, что этот пассив не в состоянии перевесить актив: совокупный доход вверенной ему банды составил за год около 90 миллионов долларов. А тут и Торрио выпустили из тюрьмы в Уокигане. Аль встречал его у ворот и сопроводил обратно в Чикаго. Потом они вместе с жёнами съездили отдохнуть на Кубу, где Лис, решив, что слишком большая известность вредит здоровью, передал Капоне бразды правления, а сам удалился в округ Уэстчестер в штате Нью-Йорк. Оттуда он мог осуществлять руководство на расстоянии, предоставив Алю Капоне быть на виду — и на мушке.
Отель «Хоторн»
В 1925 году в Большом Чикаго убивали в среднем по одному-два человека в день, взорвалось не меньше сотни бомб. Конечно, не все эти убийства были делом рук гангстеров, но на их долю приходилось до двух третей. В отеле «Хоторн», который Аль Капоне превратил в свою штаб-квартиру, установили пуленепробиваемые ставни, в вестибюле дежурила вооружённая охрана. Все номера были разобраны членами банды, посторонние в отель заглядывали редко — разве что какой-нибудь несведущий приезжий вздумает подкрепиться в ресторане на первом этаже. Впрочем, он быстро смекал, что к чему. В Чикаго уже тогда проводились обзорные экскурсии по городу в автобусах с сиденьями на крыше, и «Замок Капоне», как его называли гиды, стал одной из достопримечательностей, включённых в туристический маршрут. При отеле был «Табачный магазин Хоторна», выполнявший роль букмекерской конторы и игорного дома «для своих», а также бар, который посещали только члены банды и где можно было снять проституток, работавших на втором этаже.
Известность позволяла держать на расстоянии случайных людей, но могла сослужить дурную службу, поскольку и полиция, и конкуренты знали, где можно найти Аля Капоне. Когда он ночевал дома, с женой, то часто просыпался среди ночи с криком: ему снились кошмары, и Мэй приходилось менять влажные от пота простыни. В снах он видел, как сидит в ресторане, входят люди с автоматами, тра-та-та-та — и он лежит в луже собственной крови, продырявленный, как решето. Бывало, что такая ситуация потом воспроизводилась наяву, но Алю удавалось избежать гибели. Мэй считала, что он обладает даром предвидения и эти сны — вещие, позволяющие остаться в живых. Однако один повторяющийся кошмар заставлял Капоне терзаться сильнее всего: из реки извлекают два тела — женщины и ребёнка, и он узнаёт Мэй и Сонни... По негласным законам криминального мира сводить счёты можно было только с мужчинами — семьи ни при чём; но когда имеешь дело с такими чокнутыми, как Вейсс или Багз Моран, разве можно быть в чём-то уверенным? Аль как-то признался Ральфу, что хочет «завязать»: денег у него уже достаточно, сколько можно так жить — в постоянном напряжении, в страхе за себя и своих близких? Но «завязать» было не так-то просто: нужно уйти с поля боя победителем, иначе покоя не обрести.
Где бы Аль ни находился, он ежедневно звонил домой: либо сразу после пробуждения (то есть около полудня, поскольку ночь проходила в тайных совещаниях или разнузданных попойках), либо в обед (для Терезы и Мэй это был ужин). Обычно трубку первой хватала Мафальда, затем передавала её матери, и лишь когда Тереза наговорится с сыном, наступала очередь Мэй. Аль всегда мог определить по их голосам, ругались они сегодня или ещё не успели, и как истинный дипломат разряжал обстановку, пошутив с матерью и ласково поговорив с женой. Сына он тоже любил до безумия, и Ральфи порой огорчался, сравнивая свои отношения с отцом с отношениями между дядей и кузеном. От Сонни скрывали, чем на самом деле занимается его
