Гарольд Своллоу забарабанил в дверь.
— Что надо? — спросил ужасный голос Младшего Джонса. — Помереть не терпится?
— Младший, Младший! — позвал Гарольд Своллоу, еще сильнее забарабанив в дверь.
— Так это тебе не терпится помереть, да? — сказал Младший Джонс, и мы услышали, как изнутри защелкала серия замков, будто в тюремном подвале.
— Если какой-то раздолбай хочет умереть, — сказал Младший Джонс, — то я ему помогу. — Открылось еще несколько замков; Гарольд и я отступили в сторону. — И кто из вас хочет помереть первым? — спросил Младший Джонс.
Жар и звуки саксофона вырвались из его комнаты, он был освещен свечой, горевшей на его письменном столе, убранном, как гроб президента, американским флагом.
— Нам нужна твоя помощь, Младший, — сказал Гарольд Своллоу.
— Это уж точно, — сказал Младший Джонс.
— Они поймали мою сестру, — сказал я ему. — Они поймали Фрэнни, — сказал я. — И они ее насилуют.
Младший Джонс схватил меня под мышки и вздернул до своего уровня, лицом к лицу; он осторожно прижал меня к стенке. Мои ноги болтались в одном или двух футах от пола; я не сопротивлялся.
— Говоришь, насилуют, мужик? — переспросил он.
— Ага, насилуют, — сказал Гарольд Своллоу, крутясь вокруг нас, как пчела. — Они насилуют его сестру, мужик. Правда.
— Твою сестру? — спросил меня Младший и позволил мне соскользнуть по стене на пол.
— Мою сестру Фрэнни, — сказал я и на какой-то миг испугался, что он мне опять скажет: «Для меня она просто одна из белых девочек».
Но он ничего не сказал, он плакал, и его большое лицо было таким же блестящим и мокрым, как щит воина, оставленный под дождем.
— Пожалуйста, — попросил я его. — Нам надо спешить.
Но Младший Джонс начал трясти головой, его слезы полетели на меня и на Гарольда.
— Мы не поспеем вовремя, — сказал Младший. — Просто невозможно успеть вовремя.
— Их трое, — сказал Гарольд Своллоу. — Три раза — это времени требует.
— И я знаю, кто эти трое, да? — сказал Младший Джонс.
Я увидел, что он начал одеваться: я не заметил, что он был голым. Он натянул потрепанные серые тренировочные штаны, напялил свои высокие баскетбольные кеды прямо на огромные босые ноги. Он надел бейсбольную кепку, повернув ее козырьком назад, очевидно, это было все, что он собирался одеть, потому что он встал в коридоре пятого этажа общежития и внезапно рявкнул:
— Черная Рука Закона!
Открылись двери.
— Львиная охота! — взревел Джонс.
Черные спортсмены, загнанные на пятый этаж, уставились на него.
— Пошевеливайтесь, мать вашу! — сказал Младший Джонс.
— Львиная охота, — кричал Гарольд Своллоу, бегая взад-вперед по коридору. — Пошевеливайтесь, мать вашу! Черная Рука Закона!
И вот тогда мне пришло в голову, что я не могу припомнить ни одного черного ученика школы Дейри, который не был бы спортсменом; наша засранная школа не взяла бы их, если бы они не приносили пользы.
— Что такое львиная охота? — спросил я Младшего Джонса.
— Твоя сестра — хорошая девочка, — сказал Джонс — Я знаю, что это так. У каждого сестра — хорошая девочка, — добавил он, и я, конечно, с ним согласился.
А Гарольд Своллоу схватил меня за руку и сказал:
— Видишь, мужик? Сестра любого — хорошая девочка.
Мы побежали вниз по лестнице в ошеломительной тишине, сознавая, как нас много. Нас вел Гарольд Своллоу, нетерпеливо поджидая остальных на каждой площадке. Младший Джонс для своих размеров оказался на удивление быстрым. На площадке второго этажа мы столкнулись с двумя белыми спортсменами, которые откуда-то возвращались; увидев спускающихся по лестнице черных, они быстро нырнули в коридор своего этажа.
— Львиная охота! — закричали они. — Долбаная Черная Рука Закона!
Ни одна дверь не открылась, в двух комнатах потух свет. И вот мы оказались на улице, в хэллоуинской ночи, направляясь к лесу и тропинке, которую я буду помнить всю свою жизнь. Нет такого дня, когда бы я не смог найти те папоротники, в которых мы с Фрэнни впервые и всегда были одни.
— Фрэнни! — позвал я, но ответа не последовало.
Я повел Джонса и Гарольда Своллоу к лесу; у нас за спиной, развернувшись веером, одновременно вошли в лес черные спортсмены, сотрясая деревья, поддавая ногами опавшие листья; некоторые из них мурлыкали какие-то мелодии, на всех (внезапно заметил я) были бейсбольные кепки, одетые козырьком назад, все были по пояс голые; на двоих были защитные футбольные маски. Звук, который они издавали, проходя по лесу, напоминал вращение большой циркулярной пилы, косящей траву. Сверкали карманные фонарики, как облако искр от большого костра. Мы подошли к папоротникам, где Ленни Метц, все еще без штанов, зажимал между колен голову моей сестры. Метц сидел на закинутых за голову руках Фрэнни, в то время как Честер Пуласки, который, без сомнения, был третьим в очереди, заканчивал свою работу.
Чиппер Доув ушел; он был, конечно, первым. И как хороший квотербек мяча он долго не держал.
— Я знала, что он собирается сделать, — сказала мне Фрэнни намного позже. — Я приготовилась к этому, я даже представляла себе это с ним. Я всегда знала, что первый раз каким-то образом будет с ним. Но я никогда не думала, что он позволит другим это видеть. Я даже сказала ему, что не надо меня заставлять, что я сама ему дам. Но когда он оставил меня с ними, к этому я была не готова. Такого я не могла себе даже представить.
Кажется, моя сестра считала, что это была плата — непомерная плата! — за шутку с огнями в отеле «Нью-Гэмпшир», за ее случайный вклад в уход из этого мира Говарда Така.
— Такая вот, мальчик, бывает плата за маленькую шалость, — скажет Фрэнни.
Но я не думаю, что Ленни Метц и Честер Пуласки достаточно заплатили за свою «шалость». Метц отпустил руки моей сестры, как только заметил Младшего Джонса; он подтянул свои штаны и рванул, но он был бегущим беком, который привык к хорошей блокировке и сравнительно чистому полю впереди. В темном лесу он вряд ли мог разглядеть тела черных атлетов и, хотя побежал что было мочи, он врезался в дерево толщиной с его бедро и сломал ключицу. Его тут же схватили и отволокли на освященную землю к папоротникам, где Младший Джонс приказал сорвать с него всю одежду и привязать к лакроссовой палке; затем его голого понесли к декану мужского отделения. Позже я узнал, что, доставляя свою добычу, львиные охотники не чурались театральных эффектов.
Однажды они поймали эксгибициониста, который смущал покой женского общежития. Они подвесили его за коленки к головке душа в самой популярной среди девочек душевой, обернув его тело прозрачной занавеской для душа. Затем они вызвали декана.
— Вот — Черная Рука Закона, — сказал Младший Джонс. — Вот — шериф долбаного пятого этажа.
— Хорошо, Джонс, и в чем же дело? — спросил декан.
— Там парень-нудист в женском общежитии, душевая на первом этаже, сразу направо, — сказал Джонс. — Охотники на львов поймали его, когда он показывал свое хозяйство.
Так вот и Ленни Метц был оттащен к мужскому декану. Честер Пуласки оказался там раньше его.
— Львиная охота! — раздавался в лесу крик Гарольда Своллоу, и когда Ленни отпустил руки Фрэнни, Честер Пуласки соскользнул с моей сестры и тоже пустился наутек. Он был совершенно голым и медленно семенил на своих нежных ногах между деревьев, не врезаясь в них. Примерно через каждые шесть-семь метров он обмирал от страха перед Черной Рукой Закона, черными спортсменами, которые пробирались среди деревьев, ломая сучья и мурлыкая свои мелодии. Честер Пуласки впервые участвовал в групповом изнасиловании, а ритуал джунглей полностью раскрасил для него эту ночь: ему представилось, что лес внезапно наполнился аборигенами (каннибалами! — вообразил он себе), — и он спотыкался, хныкал и сгибался в три погибели, что твой первобытный человек (как я его себе представляю), ковылял едва ли не на четвереньках; так он и прибежал к жилищу мужского декана.
Мужского декана вовсе не привело в восторг то, что школа Дейри начала принимать девочек. До этого он был просто деканом — чопорный крепкий мужчина с трубкой и пристрастием к теннису; у него была живая спортивного сложения жена с манерами молодой задорной девчонки — ее возраст выдавали только тревожные морщинки вокруг глаз; детей у них не было.
— Мальчики, — любил говорить декан, — это все мои дети.
Когда в школу прибыли «девочки», он никак не мог относиться к ним так же, как к мальчикам, и быстро назначил себе в помощники свою жену, на роль женского декана. Мужскому декану нравился новый титул, но он упал духом, когда столкнулся со всеми теми трудностями, которые возникли у его мальчиков в связи с присутствием в Дейри девочек.
— Господи, — наверное, сказал он, когда услышал, как Честер Пуласки скребется в его дверь, — как я ненавижу Хэллоуин.
