– Кто это?
– Ну вот, – расстроились на том конце, – нас уже не узнают.
– Кто тебе дал этот номер? – невольно вырвалось у нее.
– Лешенька, кто же. Лешенька и дал. У жены под бочком, говорит, освободилось тепленькое местечко…
Женя непроизвольно посмотрела на разворошенную постель (кровати они сразу сдвинули), где валялась пустая коробочка из-под фотопленки.
– …a y меня как раз, – парень, должно быть, взглянул на часы, – выкроилась свободная минутка. Так я поднимаюсь?
Она выронила трубку и как сумасшедшая бросилась в прихожую. Повернув ключ в замке, она привалилась к двери. И вдруг услышала шаги по коридору. К ней! Дико глянув по сторонам, она метнулась в ванную, повернула защелку… железка повисла, как зуб на ниточке. Она вцепилась в ручку двери трясущимися руками, одновременно озираясь в поисках оружия самозащиты. Взгляд ее упал на стакан для полоскания. Мгновение поколебавшись, она оставила дверь и жахнула стакан о кафельную плитку, выщербленную в двух местах, – в ванну брызнули осколки. Женя схватила первый попавшийся – сколок донышка с уродливо торчащим, словно по заказу выпиленным острием – и снова навалилась на дверь.
Она вслушивалась в тишину, но ее частое, захлебывающееся дыхание заглушало прочие звуки. Прошла вечность, пока она поняла, что в номер к ней никто не ломился. Она увидела на полу кровь и догадалась, что порезала руку. Отшвырнув бесполезный осколок, она села на край ванны и, пустив холодную струю, подставила под нее кровящую ладонь.
Федоров остановился на бархатных черных гладиолусах, Женин любимый цвет. Цветочница, этакая растрепанная хризантема, одобрив выбор, побрызгала букет из пульверизатора, каким освежают клиентов в парикмахерских.
– Айн момент, – остановил ее Алексей, когда она стала заворачивать букет в хрустящий целлофан.
Он вышел на улицу, к игрушечному киоску, похожему на птичий домик, зачем-то поставленный на землю. В нем сидел совершенный скворец, который, завидев его, вопросительно склонил набок головку.
– Мне, пожалуйста, видовую открытку, – попросил Федоров.
– Остались только новогодние.
– Новогодние? – он на секунду задумался. – Валяйте, в этом что-то есть.
– Одну? – киоскер забросил голову немного назад, точно пытаясь определить, хватит ли у Федорова денег на столь серьезное приобретение.
– А что, у вас тут принято рассылать их дуплетами?
В магазине продавщица мельком глянула на зимний пейзаж и привычно завернула его вместе с цветами. Алексей написал на карточке адрес гостиницы.
– С доставкой можно не торопиться, дадим девушке выспаться, как думаете?
Хризантема тряхнула перманентом и потыкала в кассу согнутым пальчиком.
– Кто? – сразу насторожилась Женя.
– Цветы! – бодро сказал посыльный.
– Я не жду никаких цветов.
– Правильно – сюрприз!
Женя колебалась:
– Покажите квитанцию.
– Пожалуйста, – в голосе посыльного звучала обида.
После короткой возни в щель под дверью пролез фирменный бланк, который она недоверчиво пробежала глазами.
– Оставьте цветы на пороге и отойдите на десять шагов, – приказала она.
– Ну, знаете…
– Иначе я не открою!
Через несколько секунд издалека донесся растерянный голос:
– Отошел!
Она приоткрыла дверь, схватила цветы и была такова.
– На квитанции распишитесь, – канючил посыльный.
Поморщившись (ладонь саднила), Женя поставила кривую роспись и таким же манером отправила квитанцию обратно. В черных гладиолусах ей сразу померещился зловещий знак, и она развернула целлофан, ища подвоха. Новогодняя открытка? Шуты гороховые, уже не знают, что еще придумать.
– Подонки!
Она с ненавистью ломала длинные хрусткие стебли, не замечая, как у нее снова сочится кровь, и топтала, топтала. Потом вернулась в комнату и тотчас натолкнулась на этот гадкий альбом. Он лежал на столе, как бомба замедленного действия.
– Ладно, – сказала она, обращаясь к книге. – Мы еще посмотрим!
Кому она бросала вызов и как собиралась сводить счеты, она и сама в эту минуту не знала, но одевалась она решительно, как солдат перед марш-броском.
Перед закрытием симпозиума Федоров отыскал своего героя, – не простое дело в такой сутолоке. Помогли вчерашние собутыльники – сильно озабоченные опохмелкой, они все пытались разведать, будет ли обещанный банкет «сухим» или все-таки есть надежда.
– Господин Зейберлиньш? – Алексей окликнул суховатого старичка, который вчера так ловко срезал разбитного репортера. – Вы не позволите вас сфотографировать?
– Сделайте одолжение, – ответил американец на своем прибалтизированном русском.
– У меня к вам еще одна просьба… вы не наденете? – он протянул ему темные очки.
– Это зачем? – сдвинул брови старик.
– Мы даем в журнале галерею анонимных портретов, а в конце расшифровываем, кто есть кто. Такая вот игра.
– Игра, – повторил его собеседник, немного смягчаясь.
– Читатель должен отгадать, кому принадлежат те или иные слова.
– Слова принадлежат языку, – поправил его въедливый старик, но очки все же надел.
Среди запарки Федоров названивал в гостиницу, и все время линия была занята. С кем там жена трепалась так долго, одному богу было известно. В очередной раз набрав номер, Алексей углядел в толпе жизнерадостного бельгийца. Повесив трубку, он протолкался к группе ученых, в которой стоял господин Ван Эльст.
– Объясните ему, что я представляю юмористический журнал и что всех офтальмологов мы снимаем исключительно в очках, – попросил он переводчицу.
Рыжеволосому гиганту эта затея страшно понравилась. Алексей запечатлел его в трогательных детских розовых очечках. Восторгам бельгийца не было предела:
– Какой юмор! Какие люди! Какая страна!
Он говорил с таким воодушевлением, что Федоров решил оставить ему очки на память.
– Ну что, отснял? – мимоходом спросил его коллега из Питера.
– Смотрите в ближайшем номере! «Перестройка: два взгляда со стороны»!
Зачем она сюда пришла? Один вид этого альбома сводил ее с ума. Быть может, избавясь от него, она избавится и от его владельцев? Наивно, но ничего умнее ей в голову не приходило. На стремянке, почти под потолком, примостился читатель с толстым фолиантом; не он ли вот так же сидел, согнувшись в три погибели, вчера, с этой же книгой на коленях? Живет, что ли, здесь, подумала она рассеянно.
– Чем могу быть полезен? – мужчина в длинном жилете домашней вязки, с характерным пивным брюшком, разглядывал ее поверх очков.
– Вот, – она выложила перед ним альбом.
– Если вы хотите сдать в букинистический, то вам нужно…
– Нет, я… – Женя смешалась.
– Или это на обмен?
– На обмен, – ухватилась она за спасительное предложение.
– Тогда напишите свой адрес и что вы просите, – он положил перед ней чистую карточку, а сам принялся листать альбом, проверяя его состояние.
Это вполне невинное требование повергло ее в замешательство. Какой адрес? Московский? И что просить взамен? На ум, как нарочно, не приходило ни одного названия. Она уже готова была бежать, оставив книгу.
– Что, забыли, где живете? – вязаный жилет вернулся к форзацу, где был оттиснут экслибрис с адресом владельца. – Меняетесь, конечно, по договоренности?
Женя виновато кивнула, словно сознаваясь в преступности подобного намерения. Продавец каллиграфическим почерком списал на карточку адрес, сделал какую-то пометку и засунул листок в картотеку.
– По договоренности! – хмыкнул он, ставя альбом на полку. – Придумали себе бюро знакомств. На ходу подметки рвут!
– Я могу идти? – спросила Женя.
– Можете, – великодушно разрешил он. – Постойте! – Он достал ее карточку и переписал данные на чистую. – Ваш домашний адрес, а то еще заблудитесь.
– Вы очень любезны, – она не глядя сунула листок в сумочку и вышла из магазина.
Алексей обтер руки ветошью, и, вздохнув над своим «жигуленком», поднялся в гостиницу.
– Что, плохи дела? – спросил его швейцар.
– Все отлично, отец.
Он отмывался в ванной, Женя стояла в дверях.
– Надо было сразу ехать в автосервис, я тебе говорила…
– Ты говорила! Ты у нас пифия… Кассандра!
Она решила перевести разговор в более спокойное русло:
– Мы к Юрису идем?
– К Юрису?
– У Владаса, помнишь? На какаду похожий, в углу читал? Художник, ну? Он пригласил нас в мастерскую.
– Сходи, тоже развлечение, – Алексей стоял на пороге, приглаживая свою седую шевелюру.
– Я одна не пойду.
– Без сопровождения не можешь?
Она оттеснила его и закрылась в ванной. Взбешенно ударила струя душа, становиться под который она не собиралась. Алексей возвысил голос:
– Не понимаю, почему нельзя одной пойти? Чай, не Бармалей?
Женя не отвечала, и Федоров завелся с пол-оборота:
– Ты что, считаешь себя такой неотразимой, что на тебя готов наброситься каждый встречный? Тебя в туалет сопровождать пока еще не надо? Нет, ежели чего, я пожалуйста. Видишь, уже на посту, так что можешь расслабиться.
