языка…
Я соглашаюсь.
Со вздохом, разумеется.
– Уговорил, проклятый. Уговорил…
Глава 24
…Когда вернулись в лагерь, там все, разумеется, гудело.
Ну, – успокоили, как могли.
Объяснили, что видели мишку, стреляли не в него, а вверх, просто пугали: молодой еще, скорее всего, вот и наглеет.
Но пару-тройку дней сейчас – точно не подойдет.
Тем не менее, в одиночку от лагеря – далеко не отходить, все рации настроить на одну волну.
Так, на всякий случай.
Хоть и показал зверь, что нападать он не хочет и если только в худшем случае рыбу скрадет, – все равно лучше не рисковать и не стесняться «засорять эфир»: хуже от этого никому не станет, неудобства вполне терпимые, здоровье, что называется, дороже.
На этом и порешили.
Я, кстати, вообще сразу же взял спиннинг и вернулся туда, откуда и уходил: на берег.
Миша в ближайшее время уж совершенно точно не вернется, а вот семга ждать точно не станет: утро уже заканчивается, солнце уже совсем высоко. Скоро прозрачную реку пробьют до самого дна «прямые лучи», и тогда макать блесну в воду станет уже совсем бесполезно, так что – надо бы и поторопиться.
Война, знаете ли, войной.
Но обед, в том числе и у рыбы, – он все равно, знаете ли, – по расписанию.
И ничего ты этой заразе про «оперу про изгнание юного миши» не объяснишь.
Вот…
…Она в этот раз взяла у меня буквально со второго заброса.
И я сразу почувствовал, что это была – именно что Она.
Рыба.
Это сразу стало понятно по короткой, мощной потяжке, по густому пению фрикциона, который я еле-еле успел почти что максимально затянуть.
А потом Она – прыгнула.
Метра на полтора.
Из воды.
Лососи – умеют прыгать.
– Десятка! – восхищенно выдохнул кто-то из подошедших на берег мужиков у меня за спиной.
Но я – ее тогда все-таки удержал.
Удержал я и второй ее прыжок, даже сумел «погасить», резко бросив вниз кончик удилища: она у меня даже и на полметра во второй раз выпрыгнуть не сумела.
А вот на третий раз ей все-таки удалось как-то вывалиться и упасть прямо в струю.
Потяжка.
Еще одна.
Короткий, мощный рывок, нитка трется о камень, торчащий посредине переката, я резко тяну палку в гору, но – поздно.
Поздно.
Еще один рывок.
Пи-и-иу-у…
…Всё.
Аккуратно подматываю трясущимися руками остатки плетенки, откладываю спиннинг в сторону, сажусь прямо на берег, долго не могу прикурить.
Наконец, – затягиваюсь.
Сзади кто-то протягивает флягу.
С виски.
Делаю глоток.
Закашливаюсь.
Хлебаю воду с ладони прямо из реки.
Делаю еще один глоток.
Оглядываюсь.
– Спасибо, Глеб…
– Не объясняй, Валерьяныч, я все видел…
Вот и поговорили.
Закуриваю еще одну сигарету.
Все.
На сегодня – хорош.
– Все, Глебушка, – выдыхаю. – Я в лагерь. Вы-то дрыхли, а я уже для медведя сёмгу ловил. Умываться. Похмеляться. Завтракать. Спать. Возьмешь рыбину, – не отпускай, я утром клал в загашник, – медведь, сука, стырил. Тварь бурая, решил обожрать коллектив. Все. Не обижайся. Ушел я. Сам все понимаешь. Трясет…
– Да иди-иди уж, – смеется. – Я хоть и дрых все утро, но если б такую спустил, тоже бы, наверное, ушел. Вечером, кстати, Санечка, договорились, нас на Дальнюю Заводину отвезет. Меня, Славкина и тебя. Так что иди отдыхай, я тебя к вечеру разбужу…
Глава 25
…Когда приплелся в лагерь, сердце уже почти перестало так бешено колотиться.
Зашел в столовую.
Налил.
Подумал.
Плюнул.
Решил, что сейчас все-таки «уже утро», а не «еще ночь». И поплелся для начала зубы почистить, что неожиданно взбодрило.
Да так, что еще и побрился, протер руки и морду лосьоном и почувствовал себя почти что даже и человеком.
Можно даже и не выпивать.
Хотя, ежели перед сном…
…В столовой, где еще полчаса назад, казалось, никого не было, уже сидела чем-то крайне недовольная Алёна, вокруг которой медленно сужали кольца неизменный в последнее время Славян и, эксперимента, видимо, ради, – младший из «медведей», Васятко.
Интересное кино, думаю.
И что же у нас не так?!
Впрочем, причины недовольства девушки довольно скоро разъяснились: ее, оказывается, выставили с берега «в связи с опасностью медведей» и вообще «все равно ни хрена не ловишь, а только бегаешь и вопишь».
Конгениально, думаю.
Но, надо отдать должное – в чем-то, наверное, и согласен.
Рыбалка требует тишины…
– Здорово еще раз, – приветствует меня довольно нерадостно Васятка.
Понятное дело: меня им со Славкой тут только и не хватало.
Ага.
И Славян, кстати, тоже тут же блажит вдогонку:
– Валерьян Борисыч, а правду люди говорят, что ты «десяточку» слил?
Нда, думаю.
Друзья у меня.
Никаких врагов не надо…
– Ну, слил, – наливаю себе на два пальца виски в пластиковый стаканчик.
Потом кричу в сторону кухни:
– Мужики, что там с яичницей?!
Слышу:
– Сейчас-сейчас!
И немедленно после этого выпиваю.
– Ну, слил, – жму плечами. – Бывает. С третьего прыжка на стремнину ушла, не удержал. Только я уже с утра трех зацепил: одну отпустил, согласно заветам некоторых тут гринпис, вторую медведь сожрал. Третью только что не удержал, и, как ты правильно заметил, – на «десяточку», кстати. Не хухры-мухры…
Закуриваю.
И мстительно заканчиваю:
– А некоторые все это время исключительно девушкам по столовым надоедают. А к более удачливым рыбакам эти самые девушки сами на берег приходят, между прочим, вот и приходится от них медведей, как мух, отгонять…
…Алёна под конец откровенно ржала в голос.
Славка мучительно покраснел.
Сейчас, того и гляди, за спиннингом рванет с обиды.
Надо сдавать назад.
– Ладно, – хмыкаю, – Славян, расслабься. Возьмешь ты еще свою рыбу. Алён, не обращай внимания, ловит этот шкет реально лучше меня. И гринписом его прозвали пару лет назад, кстати, как раз за то, что мы с Глебом не могли ни одной рыбины взять, а этот отпускал всех подряд: был у него тогда такой период природолюбия. День на четвертый только почувствовал уже что-то недоброе, принес трофей в лагерь. Хоть сашими попробовали. Идиот…
– Да ладно, – теперь он краснеет уже не от обиды, а от похвалы.
Вот – скоро сорок лет человеку.
Руководитель и совладелец довольно крупного бизнеса.
А – такой пацан…
– Вы же на следующий как раз день так обловились, что я скромно в стороне курил, – хмыкает.
Потом цокает языком.
– Глебушка, помню, килограмм на семь рыбину взял. Ты пару «пятерок». А языком молотить ты, конечно, мастак. Вот сколько лет
