class="v">Хани-рани-нани-на!..
И как рыбка в голубой воде,
Сердце бьется, сердце ласки просит...
Только не причалю я нигде,
Оморочку волнами уносит.
Хани-рани-нани-на!..
— Кто же сложил эту песню? — спросил я нанайца.
Глаза Василия Карповича заблестели.
— Верно, хорошая песня?
— Хорошая!
— Вот видишь, понравилась она тебе, — сказал он. — Однажды, знаешь, сидел один у костра. Ночь светлая, тихая, луна в речке едва уместилась, такая была большая. И тут почему-то всякое-разное вспомнилось, и так захотелось поговорить, да не с кем. Тогда сам с собой стал беседовать, и вдруг, знаешь, запел... И так легко полилась эта песенка из груди, что не остановишь, все равно как вода в нашем Гаиле. С тех пор часто пою. Вот, понимаешь, как дело-то было... Верно, ничего себе песенка?
Я повторил, что мне очень понравилась песня.
— Скоро ли, Василий Карпович, жемчужные места? — спросил я, предвидя еще долгий путь.
— Я, помнишь, говорил, что за сто километров увезу тебя, а мы, однако, только шестьдесят девять прошли...
— Что-то мы тихо идем!
— Тихо едешь, дальше, однако, будешь!
Очень довольный поговоркой, он достал трубку, набил ее смятыми папиросами, закурил и между затяжками продолжал напевать свое «Хани-рани-нани-на!».
Вдруг он резко взял влево, обогнул высокий выступ утеса, и река перед нами стала еще шире.
3
В старое время сюда, на студеный Гаил, приходили на жемчужный промысел ловцы из северных районов Маньчжурии. Почти теми же путями, какими шли на поиски женьшеня, они пробирались на тихие протоки в дремучей тайге, вдали от человеческого жилья. Как известно, ни искатели женьшеня, ни ловцы жемчуга, ни даже охотники за пантами не имели при себе никакого оружия. Охотники ухитрялись ловить пантовых изюбрей при помощи так называемых лудев — искусно сооруженных заборов, преграждавших животным путь к водопою. В лудеве делали узкие проходы, против них рыли волчьи ямы, тщательно замаскированные хворостом и травой. Проходя ночью к водопою, олень натыкался на забор и проваливался в яму.
Когда в речках, впадающих в Сунгари, истощились запасы жемчугоносной ракушки, ее добычу ограничили специальным законом. Искать жемчуг в этом районе получили право исключительно дворцовые артели, состоявшие из солдат и офицеров придворных войск. Правила добычи жемчуга составлялись самим маньчжурским императором и были очень суровы. Каждая ловецкая артель из тридцати солдат, одного старшего и двух младших офицеров обязана была в течение сезона — с мая по сентябрь — сдавать в дворцовую контору шестнадцать жемчужин. А всего промышляло на Сунгари шестьдесят таких артелей. Они сдавали двору девятьсот шестьдесят жемчужин разной величины — от полдюйма в поперечнике до самых крохотных — с просяное зерно. Добытый артелями жемчуг делился дворцовыми ювелирами на три разряда. Например, жемчужина первого разряда принималась за пять обыкновенных жемчужин; второго разряда — за четыре обыкновенных. Тридцать обыкновенных жемчужин — меньше полсантиметра в поперечнике — составляли долю. За каждую долю, добытую сверх нормы, артель получала награду. Старшему офицеру выдавали по куску атласа, младшим офицерам — по куску шелка или чесучи, старшине — кусок голубой китайки, а водолазам за каждую жемчужину, добытую сверх нормы, выдавали по два конца китайки — пятнадцать локтей в каждом конце. Иногда материю заменяли серебром.
Особенно строго учитывались недостачи. Нехватка десяти жемчужин, даже самых крохотных, с просяное зерно, тоже считалась долей. За каждую недостающую долю начальники над артелями, то есть старшие офицеры, штрафовались вычетом месячного жалованья, а низшие чины наказывались десятью ударами плетью по спине. За недостачу двух и более долей у офицеров вычитывали годовое жалованье, понижали их в чине и тоже наказывали ста ударами плетью... Понятно, что такие драконовские правила жемчужной монополии вынуждали военные артели держать за собой места, богатые жемчугоносной ракушкой. Вот почему все, не имевшие никакого отношения к военным артелям, вытеснялись из района Сунгари, и сотни искуснейших ловцов жемчуга покидали Маньчжурию и уходили на русскую сторону, особенно на Гаил, богатый знаменитой даурской жемчужницей.
В то время не было никаких приспособлений для добычи ракушек со дна реки. За ними ныряли. Держась за шест, воткнутый в дно реки, ловец спускался по нему в воду и собирал перловицу столько времени, сколько позволяло дыхание. Вода в жемчужных реках, как правило, очень холодна, и после трехкратного ныряния ловец обычно минут десять отдыхал и согревался, а потом снова погружал шест в реку и снова нырял. Считалось, что из пятидесяти добытых ракушек одна попадалась с жемчужиной. А Дынгай, например, считает, что одна перловица из ста приносит ловцу счастье. Жемчужный промысел в то время был очень тяжелым и опасным, но зато удача хорошо вознаграждала.
Нынче на Гаиле ныряют только из озорства или для верности, когда ловец хочет добыть именно ту ракушку, какую он себе приметил. Так, например, поступил Василий Карпович, приметив большую яйцевидную перловицу, в которой потом оказалась чудесная, с воробьиное яичко, жемчужина.
Промышляли когда-то жемчуг и на Амуре. Там ежегодно добывали от 1500 до 2000 жемчужин разной величины. Нередко попадались крупные экземпляры розового и дымчатого жемчуга. А в заливе Петра Великого, около Владивостока, ныряльщики вылавливали немалое количество так называемой «кубышки», или «мокры». Принято было считать, что такая «кубышка» хранит белую, реже — светло-коричневую жемчужину. Жемчугоносной считается и другая морская раковина — мидия, которая, правда, редко приносила жемчуг, зато уж если приносила, то высокого качества — дымчатый, с перламутровой игрой...
В старых книгах можно прочесть, что ловцы в свое время добывали в наших дальневосточных реках более пяти тысяч разных жемчужин за сезон. Однако крупных попадалось всего двадцать — двадцать пять, средних — около ста, а остальные жемчужины были мелкие, их продавали на вес. На один китайский лан приходилось до сорока мелких крупинок, и стоил лан такого жемчуга всего десять рублей серебром. Зато жемчужины крупные и средние ценились очень высоко. За одну жемчужину средней величины — полсантиметра в поперечнике — платили от тридцати до пятидесяти рублей серебром, за крупную жемчужину — от ста до трехсот рублей. Иногда попадались и такие перлы, которые стоили больше тысячи рублей серебром.
Василий Карпович рассказывал, что дед его Яков Дынгай знал одного ловца, по имени Чжу, который добыл на Гаиле жемчужину с голубиное яичко, и была она такой изумительной красоты, что Чжу побоялся нести ее в
