За кого они меня держали? Мы, что называется, вместе прошли огонь и воду: бушевали и неистовствовали в Гамбурге; вдвоем с Джоном мы разыгрывали агрессоров и хулиганили напропалую. Что же изменилось, как они могли подумать, будто я скисну из-за того, что нам дали ногой под зад? Моя реакция была такой же нормальной, как и их собственная. Это не было вовсе концом света для БИТЛЗ.
Кстати сказать, Дик Роу навсегда остался «человеком, который отшил БИТЛЗ» — он сам выбрал себе такое название, когда задумал написать свою биографию. «Большинству людей я известен именно в связи с этой историей из-за злопамятности Брайана Эпстайна, а не в связи с какими-то моими успехами, которых я, может быть, достиг», — говорил он Патрику Донкастеру в 1980 году в интервью для «Дейли Миррор». Действительно, он был единственным директором студии звукозаписи, которого Брайан упомянул в своей книге как отказавшего БИТЛЗ, не смотря на то, что нам отказали по меньшей мере еще четыре известные студии после прослушивания наших записей.
— Я даже не присутствовал на прослушивании БИТЛЗ в «Декке», — объяснял Роу, — я слушал только записанные пленки. На мой взгляд, они звучали фальшиво, хоть мне и сказали, что БИТЛЗ очень нервничали. Да и играли они всего-навсего старую классику.
Дик также упомянул, что Майк Смит прослушал лондонскую группу «Брайан Пул и Тремолоз» («Brian Pool and the Tremoloes»), и что финансовая политика «Декки» сыграла свою роль в неудаче БИТЛЗ. Гораздо дешевле было иметь дело с «Тремолоз», чем заставлять нас гоняться туда-сюда между Лондоном и Ливерпулем. В конце концов, может, Брайан Пул больше подходил «Декке», ведь он вошел-таки в хит-парад, хотя это было похоже скорее на бурю в стакане по сравнению с тем девятым валом, который позднее вызвали БИТЛЗ.
Однако отказ БИТЛЗ был компенсирован Дику Роу. Много позже он оказался как-то в Ливерпуле вместе с Джорджем Харрисоном среди участников жюри шоу, посвященного открытию новых талантов.
— Джордж, — сказал ему Дик, — я ужасно раскаиваюсь, что отказал вам.
Джордж ответил мистеру Роу, что тот может наверстать упущенное, если заскочит на уик-энд в привокзальную гостиницу Ричмонда, в Суррее, чтобы послушать группу под названием «Роллинг Стоунз». Роу последовал этому совету… и результат известен: они остались навсегда, и не только на пластинках.
Годами позже я купил пиратскую копию записи декковского прослушивания у типа, с которым познакомился в Нью-Йорке. Она была не так уж и плоха. Особенно мне нравится «Like Dreamers Do». Теперь эта запись выпущена официально на альбоме под названием «Silver Beatles», с очищенным и улучшенным звучанием.
Эпстайн, как мне казалось, был больше всех подавлен известиями из «Декки», но он продолжал прикладывать все возможные усилия, чтобы нас пристроить, бомбардируя другие звукозаписывающие компании продукцией БИТЛЗ. «Пай» ответила отказом, и то же самое — «Филипс». Две самые известные студии в лице «ЭМИ» и «Коламбии» хором сказали «нет».
И все же два маленьких лучика осветили горизонт. Один из них — наша первая передача по Би-би-си. Она явилась результатом того, что мы лидировали в хит-параде по результатам опроса «Мерси Бит». Передача, кажется, называлась «Play Hour». Она была записана в «Плэйхаузтеатре» в Манчестере, во время дневного концерта, превратившегося затем в вечерний.
Отец Пола отправился вместе с нами в Манчестер, куда мы прибыли одетыми с иголочки в наши шерстяные костюмы. На сцене нас каждого представили индивидуально, и три-четыре сотни девочек устроили нам фантастический прием, который позднее был так прокомментирован в «Мерси Бит»: «Джон, Пол и Джордж появились на сцене под крики „браво“ и аплодисменты, но когда появился Пит, фаны просто зашлись истерическим криком! Девочки визжали. Его исключительная физическая красота пользовалась в Манчестере популярностью».
Когда мы попытались покинуть театр после концерта, произошла настоящая демонстрация усиливающейся битломании. Это был настоящий штурм: девушки, девушки и еще девушки; они бросились на нас, как стая собак. Мы старались проложить себе дорогу к нашей машине; я замыкал цепочку, и мне, естественно, досталось больше всех. Джон, Пол и Джордж отчаянно сражались за свободу, когда я вдруг оказался в ловушке. Я потерял пучок волос и галстук. Мой новенький шерстяной костюм был чудовищно измят и чуть не сорван с меня силой. Вражеские ряды окружили меня, со всех сторон надвигались карточки для автографов, а над морем голов девушки уже тянули дюжины других карточек в надежде получить подпись, я же был стиснут так, что совершенно не мог освободиться.
Отец Пола наблюдал эту безумную сцену и оценил ее необычно. Когда мне наконец удалось вырваться, он подошел ко мне и холодно сказал:
— Чем вы добились всеобщего внимания? И почему не крикнули остальным, чтобы они вернулись?
Я ему ответил, что не способен был сделать что бы то ни было. Я попался в западню и буквально был вынужден спасать свою жизнь. Если бы я мог найти хоть малейшее средство сбежать, я бы им непременно воспользовался.
Его комментарий был следующим:
— Я нахожу, что это было очень эгоистично с вашей стороны.
Позднее я передал этот разговор Эппи, и он обещал мне побеседовать с Джимом МакКартни. Выполнил ли он когда-нибудь это обещание, мне не известно.
В тот вечер мы вместе с Полом слушали у меня передачу с нашей записью, перед тем как отправиться играть в «Каверну»; по нашему мнению, запись была гениальной. В клубе Боб Вулер представил нас с особенной торжественностью:
— Не только звезды звукозаписи, но и звезды эфира! Вот они, собственной персоной! Ваши в доску парни! Ваши БИТЛЗ!
Другим маленьким лучиком, озарившим горизонт, был наш третий гамбургский контракт, начинавшийся 13 апреля. Мы и впрямь ждали его с нетерпением, поскольку лондонские пластиночные боссы только и делали, что качали головой в знак отказа.
Перед отправлением мы дали несколько прощальных концертов, и среди них один, хорошо мне запомнившийся, в «Касбе». Эпстайн явился туда в кожаной крутке, тенниске и ковбойских сапогах!
— О боже! — возопил Леннон, — вы только посмотрите на это! Он заставил нас напялить идиотские костюмчики, а теперь хочет стать одним из нас!
Эппи покраснел, стиснул пальцы и несколько секунд хранил молчание, затем очень вежливо ответил:
— Ну и что же? Ведь я просто отдыхаю, верно?
За три дня до официального начала наших гамбургских гастролей Джон, Пол и я сели на самолет без Джорджа, который подхватил краснуху и должен был присоединиться к нам днем позже вместе с Брайаном. Мы были в веселом расположении духа все время, пока самолет разгонялся и набирал высоту. Мы летели, чтобы торжественно открыть самое престижное заведение Гамбурга, клуб «Звезда», шикарное и совершенно новое, расположенное к тому же в нашем старом родном царстве — на Гроссе Фрайхайт. На этот раз мы должны были устроиться со всем возможным комфортом в собственной квартире с балконом.
Это было первым настоящим признаком популярности: афиши с нашим изображением, вывешенные в таком приятном месте, как гамбургский «Клуб № 1», и недурная оплата в размере 100 фунтов в неделю каждому. Мы все еще могли себе позволить роскошь веселья, пока самолет снижался и отдавалась команда пристегнуть ремни.
Стью Сатклифф и Астрид должны были встретить нас в аэропорту; мы виделись с ними один или два раза после нашего прошлогоднего слезного прощания. Они приезжали в Ливерпуль, где у них было с нами несколько коротких встреч: они приходили взглянуть на нашу игру и после спектакля оставались поболтать, как в старые добрые времена.
Мы страшно обрадовались, увидев, наконец, Астрид, ждавшую нас в аэропорту, но почему-то в одиночестве. Нам не показалось странным то, что она одета в черное — она всегда так ходила, — но ее лицо было еще бледнее обычного.
— А где Стью? — сразу же поинтересовались мы, думая, что он покупает пиво или кока-колу, а может, просто пошел сделать пи-пи.
Астрид с трудом подыскивала слова.
— Стью умер, — наконец прошептала она.
— Умер?..
Это невозможно. Только не Стью. Только не этот маленький экс-битл с волшебными пальцами художника, стеснявшийся своего неумения играть на басу и становившийся спиной к публике; этот миниатюрный Джеймс Дин, так влюбленно певший для Астрид, единственной из всех зрителей. Только не Стью. Мы не хотели в это верить.
Целыми неделями он мучился безумными головными болями и скончался накануне на руках у Астрид. Мы были глубоко потрясены и даже не старались скрыть слез, хлынувших из наших глаз.
Джон, бывший со Стью в гораздо более близких отношениях, чем мы с Полом, плакал, как ребенок. Я никогда раньше не видел, чтобы он так вел себя на публике. Он много плакал, когда мы покидали Гамбург в предыдущий раз, но это было совсем не то. Он был полностью раздавлен. Он мог быть тем Джоном, которого мы хорошо знали: сильным, жестким и задиристым. Но если что-нибудь заставляло его по-настоящему страдать, он, как никто, становился болезненно чувствительным. И трагическая новость, которую прошептали бледные губы Астрид, его просто убила.
