(Господи, прости ты меня за ложь! Бабуля, сколько помню себя, реки слез пролила над моей толстой шеей, так она безобразна и коротка.) Но вернемся к моей клонице: сказать правду, она была раздираема желаниями, которые мне казались несовместимыми. Ей, например, очень хотелось вернуть себе пистолет, который я усердно отталкивала ногой. К тому же она пыталась укусить меня за руку, которой я затыкала ей рот. Кстати, и нос: я затыкала все дыхательные отверстия. С моими действиями девица категорически не соглашалась. Я так же смотрела на ее поведение. Между нами разгорелась нешуточная вражда. Несмотря на мою решимость остаться в живых, наш бой протекал с переменным успехом. В конце концов он принял радикальный характер и шел не на жизнь, а на смерть.
«Сильная же, зараза», — зло тужилась я, удачно заламывая руку девицы и коленом упираясь в ее живот.
Девица в долгу не осталась: немыслимо изогнувшись, она вдруг принялась грызть мое многострадальное колено. Очень опрометчивый, должна заметить, поступок — особенно если припомнить стул. От немыслимой боли я озверела и откуда-то набралась таких сумасшедших сил, что, не помню уж как, оказалась сидящей верхом на девице.
«Видела бы бабуля, какие неприличные позы приходится мне принимать в ее роскошном красном подарке!» — грустно подумала я, и подумала очень вовремя.
Вот оно, настоящее чудо! Одно лишь воспоминание о моей чудесной бабуле привнесло в нашу битву счастливый для меня перелом: девица брыкнулась с такой мощью, что я улетела метра на два в глубь сарая и приземлилась прямо на пистолет. Он сам собой оказался в моей руке, я прицелилась в лампочку и.., в сарае стало темно.
Как хорошо, что я КМС по стрельбе. Оказывается, без этого в жизни никак. Выходит, поговорка «тяжело в деревне без нагана» актуальна и в Париже. Когда девица увидела, на что я способна, она присмирела. Каждый, кто имел дело с оружием, понимает, что это значит. Когда человек из пистолета, кое-как целясь, попадает в лампочку, это значит, что более крупные мишени ему тоже доступны.
Разрешите мне слегка собой погордиться. Я так неплохо стреляю, что могла бы для форсу сначала пальнуть в летящую муху, а потом уже в лампочку. Но рука моя года два не держала оружия, поэтому рисковать и пижонить не стала. Да и мухи подходящей не подвернулось. Я скромно пальнула в лампочку и сразу попала. Это отвратило девицу от шальной мысли удрать из сарая.
— Чего ты хочешь? — спросила она на чистейшем русском.
В тот же миг я поняла, как соскучилась по родной русской речи.
— Хочу, — ответила я, успешно подавив приступ нежности, — чтобы ты, сучка, оторвала от платья длинный кусок и дала его мне прямо в руки.
По звуку энергично рвущейся ткани я догадалась, что мой авторитет у девицы достиг апогея. Она, не торгуясь, выполняет все с ходу и неукоснительно.
— Учти, — на всякий случай строго предупредила я, стараясь окончательно закрепить свой успех, — в дверном проеме твой силуэт будет виден, что не позволит мне промахнуться. Можешь поблагодарить за это луну.
— Я знаю, кого благодарить, но ты делаешь глупости, — огрызнулась девица, нащупывая мою руку и вкладывая в нее изрядный кусок своего платья.
Пришлось подтвердить:
— Да, я делаю глупости и занимаюсь этим всю свою жизнь, так что поднаторела. Поэтому повернись, голубушка, ко мне спиной и заложи назад свои грабли.
Не встретив сопротивления, я связала девицу и приступила к допросу.
— Кто ты такая? — спросила я, тыча ей в бок пистолет. — И по какому поводу маскарад?
— Я Муза Добрая, — неискренне призналась девица.
— Значит так, дорогая, — свирепея, воскликнула я, — это я Муза Добрая, но не настолько я добрая, чтобы дурить меня безнаказанно. Немедленно приступаю к пыткам. Сначала прострелю тебе левую ногу, затем правую, потом за руки примусь. Нравится тебе перспектива?
Девица проблеяла:
— Не-ет.
— Тогда отвечай на мои вопросы! — рявкнула я, щелкнув затвором.
— Не знаю, что говорить, — разрыдалась девица.
— Просто отвечай на вопросы. Кто ты?
— Я человек.
— Очень ценная информация. Как зовут?
— Селена.
— Кто заставил тебя выдавать себя за меня?
— Не знаю, — пропищала девица, испортив такой красивый допрос.
Оказывается, не такое простое дело этот допрос. Как можно допрашивать человека, когда он нехотя отвечает? Я пришла в бешенство и теперь уже по-настоящему. Уж не помню, что я там делала, но девица изрядно струхнула и принялась выдавать информацию очень охотно.
Оказалось, что она русская, из семьи эмигрантов, проживающих в Лондоне. Какой-то незнакомый мужчина подошел к девице на улице и сделал предложение, от которого эта дурочка не смогла отказаться: он предложил ей с помощью пластической операции изменить свою внешность таким ужасным образом, чтобы походить на меня.
Я поразилась:
— И ты согласилась?!
— Он обещал хорошо заплатить, — сообщила девица себе в оправдание.
Если честно, не представляю, сколько надо заплатить человеку, чтобы он согласился взять мою внешность. Лично я эту чертову внешность получила бесплатно, но, дай мне волю, запросила бы за «счастье» такое сумасшедшую сумму: нулей сорок — не меньше. И все эти нули (то есть деньги) сразу ушли бы на то, чтобы от этой внешности безвозвратно избавиться. Почему? Потому что я умная девушка, а эта дурочка согласилась взять мою внешность…
— За сколько ты согласилась? — с жалостью осведомилась я.
— За сто тысяч евро, — хлюпнула носом девица.
— Ну, хоть что-то, — вздохнула я.
Из сочувствия не стала открывать бедняжке глаза на то, как сильно она продешевила. Уже с состраданием я спросила:
— И что было потом, как тебя превратили в меня?
— Я долго училась говорить и ходить, как ты.
Пришлось ужаснуться.
— Что? Шепелявить и косолапить?! — содрогаясь, воскликнула я и поразилась:
— Какая жестокость! Как же они это делали?
— Видеозаписи мне показывали, — пояснила девица. — Я видела тебя с твоими знакомыми и друзьями, все подмечала, запоминала. Потом меня долго экзаменовали, а затем дали чемодан с одеждой, деньги и отправили сюда, в Париж, на задание.
— Так это ты разгуливала с Роже и Жан-Пьером, — прозрела я и злорадно ей сообщила:
— Тогда ты плохо училась, Жан-Пьер тебя раскусил.
Девица, против моих ожиданий, не обиделась, а согласилась:
— Да, я знала, что из этой затеи ничего не получится. Так отвратительно ходить и говорить может только один человек: ты.
Как бы женщина себя ни нахваливала мужьям и подругам, в глубине души она точно знает, чего стоит на самом деле, — я тоже знала, а потому обиделась и возмутилась:
— Ну, ты и дрянь! И я тут вожусь с тобой! А ну, признавайся, на кого ты работаешь? — гаркнула я, готовая прострелить все, что девица имеет, чтобы, зараза, не подражала моей исключительности.
— Не знаю, честное слово, не знаю! — взмолилась девица. — Эти люди преступники! Они очень опасны, так что держись подальше от них, пока жива! Клянусь матерью, отцом и любимой собакой! Клятва серьезная — я призадумалась: «А что, может, она и не врет? Девица круглая идиотка. Кто бы стал с такой откровенничать? А люди, ее пославшие, преступники уже потому, что доверили оружие такой недотепе».
— Хорошо, — сказала я, — если тебе планов не раскрывали, то задание выдать по-любому должны. Иначе зачем ты носилась по Парижу в моем красном платье?
— Да, мне каждый раз говорили, что я должна делать и где гулять. Я и гуляла.
— Не станешь же ты меня убеждать, что кто-то потратил бездну денег на операцию и прочую чепухню с одной только целью: чтобы ты могла прогуляться по Парижу в моем красном платье?
— Нет, не стану, — согласилась девица. — Но разумного объяснения этому не нахожу. Мне в номер по утрам звонили, я подробно отчитывалась о каждом своем шаге и получала другое задание. Вот и все, что я знаю.
Мне стало ясно, что время потеряно даром.
— Вот что, милочка, — страшно сожалея о предстоящем поступке, сказала я, — придется тебе посидеть до утра в этом сарае. Раньше отпустить не могу, слишком ты для меня опасна.
С этими словами я покинула бедную пострадавшую девушку. И дело здесь не в сарае. Уж не знаю, какой она раньше была, но сейчас — чистый урод!
Глава 30
Утром я проснулась от страшного грохота в дверь — такие жуткие звуки в кинофильмах сопровождаются фразой: «Откройте, полиция!» Словно кем-то куда-то ужаленная, я вскочила с постели — на пороге стоял Жан-Пьер.
— До звонка Казимежа осталось сорок минут, — сообщил он, с интересом изучая мои голые ноги.
С криком «О, ужас!» я бросилась одеваться, что Жан-Пьер воспринял совсем неприязненно — по его мнению, и в плавках с майкой я была хороша.
Через десять минут его потрепанный «Ситроен» нес нас по улицам города мимо упоительных заведений, где вам всегда с радостью нальют и поднесут. Дорога к дому Жан-Пьера буквально утыкана этими заведениями, неудивительно, что бедняга так редко бывает трезв. Он (как и остальные друзья Казимежа) соответствует истине: настоящий мужчина силен перед врагом и слаб перед соблазном.
