И тогда он начал молиться. Неумело, спотыкаясь на каждом слоге, человек просил у Него милости и прощения. Оправдывался: "Видит Бог, не хотел я влипать в эту историю". Извинялся за малодушие и трусость, за то, что до сих пор не вмазал по холеной харе Виораха. Все, на что его хватило, это плюнуть в морду дьяволу... Снова каялся, что никогда не верил в Него - сейчас ему было стыдно назвать верой чувство, которое он испытывал к Нему, лишь изредка вспоминая о Нем. Каялся, что забывал ходить в Его церковь, не постился, грешил. Упрашивал Его хоть на миг оторваться от Его небесных дел, глянуть вниз, сквозь толщу туч, сквозь свинцовые волны Юфилодора - в самую преисподнюю глянуть и... И отыскать его, Вальку Дьяченко, там, среди враждебных хлопов, а отыскав человека, трепещущего перед близким дьяволом и Ним, далеким Богом, снизойти в милости Своей до раба Его, Вальки Дьяченко, и внять одной-единственной молитве. Какой?.. Тут Дьяченко запнулся, стушевался, мысли его спутались, как волосы от сильного порыва ветра. Что же он хотел попросить у Бога? Застонав, Валька напряг ум, но мысли не давались, ускользая, как стайка пугливых рыбешек. "Боже, о чем же я хотел Тебя попросить?.. Может, об этом? Нет, это мелочно, второстепенно. Тогда о чем? Ну, быстрей же, быстрей! О чем же?! Вот! Кажется об этом. Сейчас... Господи, дай мне силы остаться верным Тебе. Дай мне силы устоять от соблазна нового и мудрого. Дай мне силы смотреть на свет Твоими глазами и различить врагов Твоих и друзей. Дай силы не роптать на Тебя, Чей голос проходит мимо моих ушей. Но любовь Твоя - я надеюсь, я очень надеюсь - не оставляет меня. Может, не всегда, может, раз в день, или раз в год, или в век Твоя любовь посещает мою душу - как желанный друг, как учитель, как отец родной навещает меня. Не будь этого, я сейчас, наверное, не смог бы Тебя ни о чем попросить. Господи, ни о чем! Но милость Твоя безгранична. И... и если Тебе некогда выполнять мои просьбы, позволь, Господи, я сам разделаюсь с этими сволочами, что лезут один за другим, точно черви из навозной кучи. И прости меня за гордыню и за слабую веру в Тебя..."
Боги, которых генерировали хлопы, и в самом деле походили на исполинских червей с конечностями не то медведей, не то львов, не то уж совсем фантастических чудовищ. Головой и плечами они выбивали люки, могучим корпусом крушили, сминали хлипкие перегородки, столкнувшись в узких проходах, без предупреждения наносили друг другу удары. От одного такого удара Дьяченко отдал бы душу... Знать бы, кому уже он ее отдал.
Звериный рык и исступленные крики огласили лабиринт и свод, простиравшийся над ним куда хватало глаз. Сверху вместо неизбежного эха на головы беснующихся богов посыпались ошметки грязно-серого, бесформенного, безобразного на вид вещества. Тут же пространство наполнил птичий гам, торопливый и жалостливый. "Вот уроды вопят! Даже штукатурка с потолка сыплется, - поразился Дьяченко. - Штукатурка... в аду? Нет... Постой, так это ж!.." Предчувствуя неладное, сердце в Валькиной груди заколотилось со скоростью пулеметной очереди. Краем глаза он увидел, как преобразилось лицо Виораха: властелин упивался долгожданным зрелищем. Мыслями и душой - если таковая могла быть у дьявола - он был в эпицентре завязавшейся битвы. Зачарованный той жадностью, с которой царь хлопов наблюдал за происходящим, человек медленно проследил за его взглядом и... оцепенел. Струйка пота холодной змейкой скользнула между лопатками - Дьяченко испытал ужас, которого никогда не испытывал. То, что он принял за штукатурку, вдруг отвалившуюся от потолка, на самом деле оказалось... душами дионисов. "Мать моя женщина, што ж это делается!" - Валька схватился руками за голову. Тысячами невзрачных серых мотыльков, на птичий лад жалующихся на судьбу, души слетались, недолго кружили над лабиринтом и, быстро обессилев, падали в лапы и разверзнутые пасти богов. А боги, на время позабыв о взаимной вражде, спешили насытиться глупыми несчастными душами. Испуганный птичий гам утонул в душераздирающем зверином оре.
- Мои боги голодны, - негромко произнес Виорах. Очи его сверкали! Через миг-другой он прокричал то же самое. - Мои боги голодны!! Так накормите их! Торопитесь - моя воля не терпит промедления!
Взор Виораха все распалялся. Дьяволу явно было тесно в человечьем обличье, которое он нацепил на себя лишь для того, чтобы искусить человека. Эта странная мысль заставила Дьяченко содрогнуться. Он вспомнил свои молитвы, просьбы к Богу и в отчаянии застонал: "Черт, все кончено!"
Ксилла, а с ним еще пять-шесть хлопов как ветром сдуло: они помчались выполнять волю своего властелина. Вскоре внизу, под тем местом, где человек ожидал своей участи, что-то несколько раз лязгнуло, громыхнуло - там отворяли ворота, в которые немногим более получаса назад демоны внесли капсулы с жертвоприношениями людей. Кто сейчас был на очереди? "Гра-гра-гра!" - вслед за металлическим скрежетом, нарастая с каждой секундой, поднялся птичий гам. И в лабиринт, спотыкаясь, падая, проходя друг друга насквозь, хлынули полчища душ. Жалкая армия пленников, рабов и блаженных, приговоренных быть заживо съеденными. Могучая сила овладела их волей, гнала их, точно стадо овец, в зубы волков - и души со слепой покорностью принимали смерть, рвались ей навстречу. Гомоня, как птицы. Полосуя пространство прощальными криками. Проклиная имя своего палача: "Виорах!"
Человек чувствовал близкое дыхание дьявола, человек знал наперед, что будет с ним и с несчастными душами. "Черт! - Валька сжал кулаки.- Черт! Черт! Черт!" Забыв о Боге, Дьяченко заскрипел зубами. Он задыхался от ярости, он... потерял всякий страх. Неужели, Боже, свершилось? Неужели он наконец избавился от страха? "Ну, черти, вы у меня еще попляшете!!" - человек рвал и метал в недрах ада.
*19*
Боги устроили настоящую бойню душам дионисов: те продолжали добровольно кидаться в объятия своих палачей, точно бабочки в огонь. Необъяснимо, какой только свет усмотрели души в пасынках дьявола?
Души терзали на части, как старые одеяла, как записи, подлежащие уничтожению. Вскоре куски, клочки серой волокнистой материи витали над всем лабиринтом. Боги, давясь и рыгая, набивали утробы драгоценной, чудесной субстанцией, которую другой и единственный Бог миллиарды лет до рождения человека выращивал на цветущих аллеях Своей души. "Вот гады!" - Дьяченко ненавидел новых богов той чистой, не запятнанной сомнениями ненавистью, на которую способен единственный ребенок Создателя - человек. В Валькиной ненависти не было ни капли фальши, ни капли напускной ярости или расчетливого безумства. Искренность, с которой Дьяченко был готов отомстить за растерзанные души, впечатлила самого Виораха.
- Не спорю, в новых богах демоническое начало явно преобладает над божественным. Разумеется, не случайно. Ведь новое - это хорошо забытое старое. Кажется, так любят выражаться люди?.. Выживет сильнейший, выживет коварный. Изворотливый, безжалостный и самый кровожадный! На протяжении всей своей истории люди испытывали бессознательное влечение именно к таким богам, понятным и близким человеческой природе. А то, что один из последних богов совершенно не похож на других - бывших и будущих, то, что он задержался у вас свыше двух тысяч лет... Скоро этот феномен утратит свою загадочную противоестественную людской сути ауру. И тогда никто больше не сможет призывать вас к покаянию. Миф единственного бога будет развеян, как ошметки тех несчастных и глупых душ. Никто не в силах помешать этому. Слышишь, человече, никто!!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
