лимон. Попросил:
— Можно, я есть не буду?
Санжай глянул на него сочувственно, протянул флягу.
— Можно. Здесь вчерашний отвар. Пей, лишним не будет.
Юрка жадно присосался. Выдул махом не меньше половины. Отер губы, завернул пробку. Произнес:
— Спасибо.
Я даже удивился. Слова благодарности от этого парня я слышал впервые. Колька расплылся в довольной улыбке.
— Тогда, собирайся, — сказал он. — Как только сможешь идти, так и пойдем. И да, я тебе там в мешок оставшиеся сухари положил. Будешь грызть по пути.
Глава 15
Солнце светило в спину. В этот раз нашу экспедицию вел Санжай. Он ориентировался не по компасу, сверяя свой путь исключительно с небесным светилом. Мы шли по берегу ручья. Понизу. Овраг постепенно сходил на нет, терял свое величие, пока совсем не превратился в едва заметную ложбину.
Здесь, метров через двести ручей образовывал вилку, разделялся на два русла. Ни с одним из них нам не было по пути.
Тоха вынул компас, покрутил, глянул на солнце и довольно заулыбался:
— Работает! Ура! Ребята, он работает! Живем!
— Тем проще, — сказал Санжай, доставая нож. Опять пришло время его зарубок.
Мы дружно наполнили фляги и углубились в чащу.
Здесь тайга стала почти непролазной. Она словно специально выставляла на нашем пути завалы, строила баррикады, рыла овраги. Моего энтузиазма хватило часа на три. Юрка сдался еще раньше. Он стенал, жаловался на все четыре стороны, что вот-вот упадет и умрет прямо здесь, сейчас, практически немедленно.
Санжай тихонько посмеивался. Тоха молча скрипел зубами. Я в какой-то момент осознал, что перестал обращать внимание на бесконечное нытье, как перестают слышать работающее радио — журчит и журчит, лишь бы не трогал. Это было и к лучшему.
Ближе к вечеру Колька начал собирать грибы. Складывал их прямо в котелок. Юрка к грибной забаве присоединяться отказался наотрез.
— Хватит, — сказал он, водя ладонью по пупку, — у меня еще со вчерашнего дня живот болит.
Ближе к закату стали задумываться о месте для ночлега. Надо было найти хотя бы ручей или ключ. Поблизости не было видно ни того, ни другого. Зато между деревьями неожиданно появился просвет. Сами деревца стали тоньше, моложе. Юрка забыл про свою «присмерть», рванул вперед, обогнал всю компанию, выскочил на свободное пространство и звонко присвистнул.
— Ребята, — крикнул он, — быстрее сюда. Тут такое — вы не поверите.
Я выбрался из чащобы вторым. И, правда, не поверил. Не мог я себе представить в тайге ничего подобного. Зрелище было настолько не реальным, что не вызвало даже удивления. Почти как полотна сюрреалистов — смотришь, видишь, но не можешь принять.
Сразу за деревьями начинались дома. И не какие-нибудь кривые деревянные домишки, заброшенной деревни. Нет. Полноценные бетонные коробки в два этажа. Целый городок. Он смотрел на лес разбитыми стеклами. Сверкал облупленными боками. Красовался разрушенными ступенями.
Вид имел жалкий, унылый и одинокий. Вокруг царили разруха и запустение. На самой опушке, как памятник прошлой жизни, возвышалась покосившаяся голубятня.
Мне стало жалко это место. Столько в нем было когда-то тепла, столько жизни. И вот…
— Апокалипсис, — машинально вырвалось у меня, — натуральный апокалипсис. Что же здесь случилось?
— Что? — Юрка дернулся в мою сторону. — Что ты сказал?
— Ничего…
* * *
— Тох, неужели вышли к руднику?
Санжай тоже не мог поверить в увиденное.
— Значит, не так сильно и отклонились?
Антон кивнул. Сказал одно слово:
— Повезло.
И зашагал вперед.
Юрка трещал, не переставая:
— Вышли? Да? Неужели вышли? Нет, правда?
На его вопросы никто не отвечал. Впрочем, он и не нуждался в ответах. Парня захлестывали эмоции и выплеснуть иначе он их пока не мог.
Голубятня была совсем ржавая. Это стало видно вблизи. Меж опорами густо пророс осинник. Пока еще совсем молоденький, нежный. Деревца трепетали от движения ветра, шевелили листочками. Я провел кончиками пальцев по металлу и сразу об этом пожалел. К коже прилипла ржа. Влажная. Яркая. Пришлось отереть ладонь о штаны. Благо, жалеть их уже не имело смысла. За двое суток в тайге они и так были заляпаны сверх меры.
Мы обогнули голубятню, сразу оказались на узенькой улочке. И зрелище стало еще печальнее. Асфальта здесь не было никогда. Но сейчас от укатанной щебнем дороги не осталось почти ничего: травы, вымоины, две молоденьких ели, кустарник.
Почти по центру ржавела брошенная кровать с никелированными шарами на спинках. Сетку в центре остова давно съело время. Сейчас там дружно росла крапива. Высокая, почти в человеческий рост. Рядом валялся большой гуттаперчевый пупс. Голый, без одежды. С расстояния он был до жути похож на младенца. Казалось вот-вот и заплачет.
Видно, так подумалось не мне одному. Юрка тихо матюкнулся. Антон передернул плечами.
— Идем? — спросил он, обращаясь почему-то исключительно к Кольке. — Что там твой хозяин думает на этот счет?
Санжай качнул головой, шепотом произнес:
— Не знаю.
За спинами истошно заорала кукушка.
— Черт! — Юрка крутанулся на месте, выставил перед собой нож. — Черт! Черт! Ну сколько можно уже меня пугать?
Я шарахнулся в сторону. Не сдержался:
— Заберите уже кто-нибудь у этого психа оружие! Он же от испуга всех нас перережет!
Кукушка заткнулась. Юрка отчаянно смутился, спрятал нож в мешок. Сказал:
— Простите, ребят. Страшно очень. Все эти Колькины сказки. Хозяин. Кукушка. Кукла эта мерзкая…
Он помолчал, замялся и признался:
— А еще мне все время кажется, что за нами кто-то следит. Я прям чувствую взгляд, вот здесь.
Он ткнул пальцем назад, указывая себе на загривок.
Я прикрыл глаза. Постарался сделать глубокий вдох, чтобы успокоить нервы. Не помогло. Самым страшным казалось то, что Юрка был не одинок. Я тоже ощущал посторонний взгляд. Спиной. Затылком. Всем своим существом. И мне от этого было жутко.
* * *
— Чушь, — Тоха нервно сглотнул. — Откуда здесь взгляды? Здесь кроме зверья никого нет.
Он первым сделал шаг. Прошел мимо кровати. Вздрогнул. Едва не перекрестился. Следом шагнул Санжай. Глянул на что-то с мрачным любопытством.
— Мих, можно я тебя за руку возьму? — попросил Юрка. — Мне рядом с тобой спокойнее.
Я протянул ему ладонь. Мне тоже было лучше от ощущения живого тепла. Так мы и пошли по улице. Рука об руку, как в детском саду. Испуганные и решительные.
Как я не заорал, не знаю. Сердце в груди гулко бахнуло и пропустило удар, едва не свалилось в пятки. У пупса не было глаз. Оплавленные глазницы зияли наружу. Оттуда смотрела пустота. Из центра живота, там, где у нормальных людей находится пупок, торчала вязальная спица.
Юрка шарахнулся в сторону, споткнулся,
