Бога твоего, – так начинается 15 стих и идет список проклятий, вчетверо, кстати, более длинный.
Да, вроде бы какой-то выбор предоставляется, условные наклонения глаголов вроде появились. Но тут важны два момента.
Во-первых, это не сказано лично человеку. Это сказано народу. Ни к какой отдельной человеческой личности приложить это невозможно. Остается нерешенной и подвешенной такая ситуация, что половина народа слушается голоса Божьего, а вторая половина не слушается. Как в таком случае (а это еще не самый плохой случай!) исполнятся предложенные обетования благословений и проклятий, – решительно непонятно.
Во-вторых, во всем приведенном перечне ничего нет про жизнь вечную. Все награды и угрозы касаются земли и временной жизни на ней. Да и сами они человека нашего времени могут особенно и не увлечь. Например, такое благословение, что сделает тебя Господь твой главою, а не хвостом (Втор. 28, 13), лично еврейскому пастуху или виноделу ничего не обещает: он и так, лично, навеки хвост, а не глава на своей социальной лестнице.
В общем, даже это классическое место выбора, «обетование выбора» еще никак не дотягивает до того, к чему приучил нас наш свободный век, чтобы человека призвали на деяния путем обещания каких-то наград. Да еще и касающихся личной вечной жизни.
Вот на коммунизм, причем теоретический, это, как раз, очень похоже. Во-первых, коллективной ответственностью, во-вторых, сугубо земными обещаниями. Если пролетариат, условный коллектив избранных, найдет в себе силы на такие-то свершения, то его потомки будут счастливо жить на счастливой планете Труда. Все это мы слышали в нашей, так сказать, «предыдущей жизни». Принципиально ничего нового тут нет.
И вот, в той жизни коммунистических химер, мы, помнится, больше всего мечтали, чтобы нашелся кто-то такой, «очень старший», кто обратился бы лично ко мне, а не к нашему коллективу, предложил бы сделать что-то и обещал бы награду или суд лично мне, а не нам, всем коллективом. И кто бы потом разобрался в коллективе с каждым отдельно его членом по справедливости. Мы искали хоть каких-то отношений на личностном уровне – и нашли христианского Бога, у Которого наконец появился этот личностно-дифференцированный подход к отдельному человеку. Открывая же Ветхий Завет, еще в те времена видели мы другой, и, к сожалению, до боли знакомый, коллективистский подход.
Есть, впрочем, и обращения Бога в Ветхом Завете к отдельным личностям, к Его избранникам и пророкам. Но эти речи вообще не содержат никаких условных наклонений. Это просто команды: ты сделай ковчег, ты изыди из своей земли и родства, ты пойди к фараону и скажи. И все это под таким лейтмотивом, что Бог твой твоими руками или устами делает свое важное дело, которое ты в принципе, можешь отчасти понять, но которое абсолютно ничего лично тебе не обещает. Ну, почти ничего. В редких случаях, о чем-то догадаешься сам: если будет водный потоп, то в ковчеге не погибнешь сразу, а если огненный, то не сгоришь со всем Содомом.
А таким, как Авраам и Моисей – им лично просто ничего. Потомство твое сделаю благословенным! Какой современный человек так уж сильно заинтересуется таким предложением? Не думаю, что таких найдется много. Твой народ получит свободу и плодородную землю! Тоже вроде высоко звучит, но опять же ни малейшей личной мотивации такое обетование не предлагает.
Понятно, что с установками современного человека это все явно вступает в конфликт. Мы давно уже на таком языке не говорим, мы его почти не понимаем. Но встает законный вопрос: а действительно ли, это с Богом что-то не так? Или это все-таки с нами что-то не так?
Беззаветное послушание
Пожалуй, разумно будет предположить, что создавший нашу внутреннюю природу Бог лучше ее знает, чем мы. И если Он ищет тех, кто останется верен Ему без всякой награды, без всякой личной мотивации, – значит, Он имеет на это лучшие основания.
Если найден такой праведник, как Авраам или Моисей, то с ним разговор на языке «пойди и сделай» нравственно оправдан. Этот человек выполнит волю своего Бога, имея о будущих наградах самое отвлеченное и смутное представление. Ведь важно не само это представление, а то обстоятельство, что в критических моментах, в тех «точках послушания», когда Бог повелевает, служитель Божий вообще не думает о наградах.
Даже если поручено ему такое ужасное дело, как заклать собственного сына.
Но это – разговор с праведниками, с Божиими избранниками.
С прочими людьми разговор иной. Им обещаются те подарки, которые они могут понять, осознать и возжелать: плодородие земли, мир на ней, благоденствие детей и прочее в таком же духе. И эти благословения, по самой сути своей, не подлежат индивидуальной раздаче. Плодородие земли и отсутствие войны невозможно подарить одному человеку, но только всему народу сразу, народу, живущему на такой-то конкретной земле. Хотя, конечно, в этом даре коллективном каждый и лично имеет свою долю. Если не пришел мор или не пришли завоеватели, то этими фактами каждый в народе облагодетельствован и лично. Так что коллективность мотивации не означает отсутствия мотивации.
А о чем-то большем, о чем-то вечном и индивидуальном с этими людьми и говорить-то, быть может, еще рано. Быть может они еще и не поймут такой разговор? Оставляем вопросительный знак, потому что точного ответа у нас нет, мы не знаем психологию и мотивацию людей, живших три тысячи лет назад. Но предположение это допустимое, – потому как раз, что оно вполне согласуется с текстом библейских обетований.
Быть может, Бог рассчитывает, что люди, постепенно привыкшие Его чтить ради земного подарка, отсюда перейдут и к беззаветной Ему преданности, по примеру Авраама и Моисея. И уж тогда можно будет им говорить о персональной ответственности и вечной награде за гробом.
А пока о ней – глухое молчание. Какое-то смутное представление о царстве мертвых как будто в Библии есть. По крайней мере, есть ему название – шеол. Но что-либо более конкретное обо всем этом неизвестно. Зато есть неоднократно высказанный запрет на любые попытки разгадывать такие тайны.
Египетский фактор
Молчание это невозможно свести к тому, что Писание что-то не договаривает, а про себя будто бы люди имеют и хранят тайну загробных воздаяний. На такое не похоже. Лучшим показателем здесь должны служить не законодательные или повествовательные страницы Библии, а псалмы. Псалмопевцы (а это, конечно, не один автор, что свидетельствуется не раз в переводе 70-ти и в славянском тексте), молясь Богу, выражают не что иное, как свои к Нему чаяния и надежды. В таких текстах
