— Спокойно, — улыбнулась Меллиса. — Без него обойдёмся. Сколько нам нужно денег для приличного начала работы? Еда и всё прочее.
— Не меньше ста золотых.
— И сколько времени нужно, чтобы их собрать?
— Как повезет. Где-то около недели. Можно и за сутки, но тут необходимо приложить много сил. А их у нас нет.
— Значит, положение безвыходное? — пристрастно спросила Меллиса.
— Не совсем. Но крайне неприятное. Мы без гроша, это тебе что-нибудь говорит?
— Многое. На, — Меллиса толкнула к нему через стол бархатный кошелек. — Здесь триста.
— Чего?
— Триста пистолей. Золотом.
Ей пришлось развязать кошелек и осторожно, не поднимая шума, высыпать деньги на стол.
Тогда Кальяро поверил. И нахмурил брови, превращаясь в директора.
— Откуда у тебя столько?
— Всегда были. Ограбила кого-то, давным-давно.
— Еще в Париже?
— Ага, — кивнула Меллиса. — Вы не желали знать, откуда я пришла. Я и не говорила.
Кальяро встал.
— У тебя были деньги. Сегодня, пока мы торчали возле ворот? Меллиса, я тебя задушу…
— Эй, эй! Мы в Венеции, но это не повод! Ты же не мавр*… я кричать стану!
— Не успеешь, — зловещим шёпотом заверил Кальяро, медленно приближаясь.
— Но господин директор… как ты не понимаешь, я хотела помочь еще утром, — оправдывалась Меллиса, отступая вокруг стола.
— Что же вас удержало, мадемуазель?
— Да вы всё сами придумали! Мне даже слово не дали сказать… Это был не крайний случай!..
— А сейчас крайний?
— Н-не знаю. Кажется… По-моему, да… Да остановись, в конце концов! Разве моя жизнь не стоит триста пистолей?!
— Ладно, может, ты и права, — с неохотой согласился Кальяро.
Меллиса сделала вид, что падает без сил, Кальяро подхватил ее и помог сесть.
— Спокойно. Без обмороков. Ты разбудишь весь город.
— Город — не город, а вашу жену точно, синьор директор. Представь, что она может подумать!
Страшная угроза не произвела на директора должного впечатления. Кальяро налил себе стакан воды.
— Ничего не могу представить, — выпив, ответил он. — Антонелла не способна думать о глупостях, когда видит деньги. Она очень разумная женщина. Тем более, я тебя ими не соблазнял, у меня — ни единой медной монеты, и синьоре это прекрасно известно! А тебе она сейчас всё простит, не сомневайся.
Меллиса была очень довольна. Она забрала пустой кошелек и пожелала господину директору доброй ночи. Кроме того, она просила всем не говорить об их ночной встрече. Меллиса понимала, что некоторые всё равно узнают про деньги. Синьор Клоун, например, и мамаша Кальяро. А остальным артистам эти подробности ни к чему. Главное, Лигар перестанет бегать по клетке и так жалобно рычать. Да и все они завтра наконец поедят досыта, и звери, и люди…
Меллиса, совершенно успокоившись, отправилась спать.
* "Венецианский мавр" (он же Отелло) — трагедия великого английского драматурга В. Шекспира (1564–1616), написана в 1604 г.
Глава 16
Венеция, поначалу встретившая артистов так холодно, теперь раскрыла им свои объятья и закружила на колесе карнавала.
Дела у цирка Кальяро пошли в гору и, хотя артистам приходилось работать круглые сутки, отдыхая только во время смены номеров, они не жаловались. Сборы были отнюдь не плохие, не стоило их упускать.
Театр Боболино стоял там же, на площади Сан Марко, отделённый от своих коллег плотной толпой. Невидимый циркачам, он и помехой их труппе не был. Развлечения для публики должны быть разнообразны, это не повредит сборам.
Молодёжь из цирка, когда после нескольких дней беспрерывных выступлений стали проглядывать свободные минутки, часто наносила визиты в театр.
Меллиса бывала там даже реже, чем остальные. Последнее время Меллисс опасалась надолго оставлять без присмотра свою трапецию для воздушного номера. Дважды, с тех пор как они покинули замок Бардонеккья, на репетициях трапеция срывалась. Если бы два года назад, когда Меллисс только начинала репетировать свой номер, ее не принуждали надевать страховочный пояс (к чему она теперь так привыкла на репетициях), мадемуазели Дюпанье и ее номера могло уже не быть в живых. Но три ангела-хранителя Меллисы в цирке — ее "папочка" Пьер Маноло, синьор Клоун и сам господин директор, так настаивали на страховке, что Меллиса делала всё, что они требовали, лишь бы не связываться. Сначала она злилась, что ее считали маленькой девочкой, не способной удержаться на высоте и не упасть. Потом привыкла. А сейчас очень радовалась этой своей привычке надевать пояс с тонким страховочным канатом на репетициях.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Меллиса видела в этих несчастных случаях не руку судьбы, а жало "змеи". Она была уверена, тут не обошлось без Симоны.
Действительно: Симона узнала, каким образом ей достался "в наследство" князь Танаро. Над его свиданием с тигром долго смеялись; наконец история достигла и ушек Симоны. Гимнастка переполнялась злобой и ядом, удивительно, как сама не свалилась на манеж под тяжестью такого груза ненависти? Прежнее, открытое и вполне добропорядочное соперничество двух воздушных звёзд шапито, Симоны и Меллисы, сменилось тайным, злобным и небезопасным для жизни последней, как выяснилось.
Меллиса не боялась "змеи". Она только стала более тщательно вместе с Пьером Маноло проверять исправность всего реквизита в своём номере перед каждым выходом. Ведь во время выступления никакой страховки не было.
Несмотря на все эти заботы, Меллисе тоже иногда удавалось заскочить в театральный фургон. У нее там были друзья. Особенно сдружилась Меллиса с Аделлой — дочерью Боболино — пятнадцатилетней хорошенькой Коломбиной, такой же отчаянной, как сама Меллиса. И дружбой с примадонной театра синьориной Эмилией Меллиса тоже по праву гордилась. Ведь при резком и капризном характере синьорины Эмилии заслужить ее дружбу было труднейшим делом. Зато и польза была несомненной: Меллиса давно училась у примадонны хорошим манерам и тысячам способов изводить назойливых поклонников.
В театре имелись свои "змеи" и "змейки", но Симону там почему-то не любили. И в театральной компании Симона никогда не показывалась. Это было утешением и отдыхом для Меллисы. Она сожалела, что в свой нынешний приезд бывает в театре много реже, чем ей хотелось бы. Тем не менее, Никко умудрился устроить ей там безобразную сцену.
Он решил, что внимание героя-любовника к Меллисе носит предосудительный характер. И, вступившись за честь своей дамы, затеял шумную драку.
Началось, как водится, со словесной дуэли. Но в красивых речах театральный актёр был куда более силён, чем Никко. Свидетелей (и свидетельниц) было много, поэтому Джакомо (так звали героя-любовника) предпочёл изъясняться изящно, в духе рыцарских поединков. Никко тоже был не чужд благородству, потому заехал противнику кулаком в лицо далеко не сразу. Лишь после нескольких определённо высказанных предупреждений и преувеличенно сдержанных угроз. Но в конце концов дуэлянтов пришлось разнимать, как сцепившихся бродячих собак — водой. Женщины подняли страшный визг, пока двое героев дрались, но с криком ужаса этот визг имел весьма отдалённое родство. Скорее, то было скрытое одобрение, подстрекательство и азарт.
Скандал получился "громкий" в буквальном смысле. Герой-любовник пострадал в потасовке больше Никко, но последнему немного позже задала яростную трёпку Меллиса. А еще позже с ним говорил отец. И уж совсем поздно вечером до злополучного ревнивца добрались и другие воспитатели из уважаемых людей в цирке. Но с ними Никко наконец признал, что был неправ. А вот с Меллисой "братик" поругался смертельно. Впрочем, возможно, не он, а она с ним.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Меллиса очень долго сидела потом на крыше фургона-зверинца. В душе у нее осел горький взбаламученный ил, и воцарился странный покой.
