Валиев потерял четырех друзей. Это плохо, потому что бригадир не так молод, чтобы заводить новых друзей. Он остался один. Это совсем погано – тут и думать не о чем. Бригадир без бригады все равно, что генерал без армии.
По уговору, Валиев половину гонорара должен был забрать себе, другую половину поделить между четырьмя его помощниками. Случись худшее – деньги получат родственники погибших. Но Валиев внесет изменения в ту договоренность. Мертвые на него не обидятся. Он оставит себе не половину, а третью часть гонорара. Остальное разделит между родней своих друзей. Это справедливо. А что касается мента Девяткина, вчера вставшего на пути Валиева, то с ним надо разобраться так…
Валиев не довел мысль до конца, задремал. В четыре зазвонил будильник. Невыспавшийся бригадир поднялся и стал бриться перед зеркалом, готовясь к важной встрече.
Глава 18
Джип Ирины Павловны Тимониной вкатился на территорию больницы в начале одиннадцатого утра. Впереди сидели водитель и охранник Алексей Кочкин, одетые соответственно случаю в темные костюмы, светлые сорочки и галстуки.
Тимонина, с раннего утра пристрастно перебиравшая одежду, остановила выбор на нейтральном темно-сером костюме и сиреневой шелковой блузке с вырезом на груди. Она ведь не вдова, точнее, узнает о гибели мужа лишь от главного врача больницы Глухарева – значит, не должна наряжаться, как на поминки.
Со вчерашнего вечера, когда Ирина Павловна получила известие, что муж в больнице, прошло достаточно времени, чтобы продумать общую линию поведения. Детали она прокрутила в голове.
На больничном дворе Ирина Павловна увидела то, что и рассчитывала увидеть. На въезде в больницу, перед воротами переминались два оперативника в штатском. Покосились на номерной знак джипа и отошли в сторону; один полез в карман за блокнотом, записать номер для памяти. Возле дверей главного корпуса, унылого двухэтажного здания, похожего на конюшню, выстроились в ряд две полицейские машины, какой-то серый фургон с занавесочками на окошках, «газик» защитного цвета с желтой полосой на кузове и надписью «Прокуратура».
Значит, все идет по сценарию. Полиция, эксперты, прокурор на месте. Так и должно быть. Теперь ее выход. Ирина Павловна была деловита и сосредоточена на самой себе. Она еще раз представила картину объяснения с главным врачом. Выглядеть будет все примерно так. Глухарев проведет ее в свой кабинет, усадит в кресло. Пряча глаза, от волнения путаясь в словах, огласит новость придушенным загробным голосом… Интересно, как он выглядит, этот главный врач? Наверняка средних лет бесформенный безликий тюфяк с подагрой, язвой двенадцатиперстной кишки и потухшим остановившимся взглядом дохлой коровы. Мятый халат, вытянутые на коленках брюки, стоптанные ботинки… С таким проблем не возникнет.
Когда Глухарев произнесет роковые слова, Ирина Павловна скажет «ой» и, уткнувшись в ладони, зальется слезами. Глухарев примется ее утешать, наливать воды из графина и мешать в нее какие-нибудь тошнотворные успокоительные капли. Возможно, следует симулировать обморок? Нет, это слишком, будут только слезы. Не нужно требовать от себя невозможного.
Затем – самое трудное. Новоиспеченная вдова должна выразить желание увидеть тело мужа. Лучше это сделать самой. Так или иначе Ирине Павловне придется в присутствии главного врача, местного прокурора и понятых опознавать тело Леонида, подписывать протокол опознания. Таков закон.
Ее тошнит от одного вида покойников, она органически не выносит прикосновений к телам усопших. А тут нужна целая инсценировка. Слезы возле тела, плач на груди у Лени? Это уж слишком. Так и до реального обморока недалеко…
Ирина Павловна велела охраннику и водителю не вылезать из машины. Если мужчины понадобятся, она от подъезда махнет им рукой. Тимонина вышла из джипа, поправила пиджак и прошагала двадцать метров до дверей. На вахте дежурил уже немолодой полицейский, засидевшийся в лейтенантах. Он поднял на женщину глаза и хотел что-то спросить, но Ирина Павловна опередила вопрос:
– Я к главному врачу, к Глухареву. Он назначил мне на утро.
– А вы кто? П-а-а-апрошу документы.
Ирина Павловна полезла в сумочку, достала паспорт, положила его на стойку. Полицейский полистал паспорт, сличил фотографию с личностью посетительницы и, возвращая его, сказал:
– А, Тимонина. Пожалуйста, вот сюда, налево. Первый этаж. Третья дверь. Там есть табличка.
Пройдя за турникет, Ирина Павловна свернула налево, в длинный полутемный коридор с зарешеченным окошком в торцевой стене. Она постучала в дверь, услышала «входите», перешагнула порог.
Из-за стола встал средних лет мужчина, довольно полный, с дряблым лицом. На носу криво сидели очки в пластмассовой оправе, лоб прикрывала прядь волос, жидкая и засаленная. Тимонина, с первого же взгляда испытавшая к врачу острую неприязнь, закрыла дверь и назвала себя.
Врач, сделав полукруг по тесному кабинету, протянул женщине пухлую ладонь. Улыбаясь, Тимонина пожала руку, решив, что Глухарев оказался именно таким человеком, каким она его себе и представляла. Даже хуже.
– Ваш муж – очень мужественный человек, – кашлянул в кулак Глухарев. – Вот черт, даже не знаю, с чего начать… У меня для вас есть новость. Не слишком приятная. Трудно даже говорить. Я закурю, с вашего разрешения.
– Говорите, – сказала Ирина Павловна. – Я привыкла выслушивать разные новости – и хорошие, и плохие. Вообще, должна сказать, что я сильный человек.
– Не исключаю, в случившемся есть доля нашей вины, – промямлил, пряча глаза, Глухарев. – И немалая. Но и нас, медиков, тоже можно понять. Денег хватает на перевязочный материал, на самое необходимое. Сами видели, в каком состоянии корпус… Если ремонт не делать, потолки обвалятся. И питание больных… Мы, так сказать, урезали рацион. Только один ночной охранник на весь корпус.
– Понимаю.
Ирина Павловна кивала головой, словно старалась вжиться в суть проблем провинциальной больницы, а про себя думала, что главный врач – законченный, совершенно непроходимый кретин. У молодой красивой женщины погиб муж, Глухарев должен сообщить прискорбное известие, а вместо этого начинает нести какую-то чушь про ремонт и урезанное питание больных.
– Но, собственно, вы приехали не мои жалобы выслушивать, – печально улыбнулся Глухарев. – Я хотел рассказать о вашем муже, о его поступке… Он спас двух людей из вертолета, который разбился. Вытащил их на себе.
Ирина Павловна сделала напряженное лицо.
– Скажите, что с Леней? Я чувствую, с ним что-то случилось.
– К сожалению, ваш муж… – Врач снял очки, повертел их в руках, снова нацепил на нос. – Понимаете, Леонид Степанович… Как бы это вам помягче сказать…
– Говорите прямо.
– Вы уверены, что с вами все в порядке? Вы побледнели. Вы на сердце не жалуетесь?
Ирине Павловне хотелось рассмеяться в лицо этого идиота. Но вместо этого она продолжала морщить лоб, кривить и кусать губы.
– Со мной все в порядке, – кивнула она. – И на сердце я не жалуюсь.
– И то хорошо. А то знаете, как бывает… Так вот, ваш муж… К нему в палату перебрался спасенный им пожарный. Ну, видимо, они выпили вечером по сто грамм. За спасение, за знакомство. Поймите, я не против спиртного, когда это к случаю и в разумных дозах… А потом случилось ужасное.
– Ужасное?
Глухарев ладонью стер с лица капельки пота.
– Иначе не назовешь. Случай вопиющий. В больницу нагрянули неизвестные бандиты. Не знаю, с какой целью они здесь оказались. Возможно, какие-то личные счеты. Я думаю, имена преступников установит следствие. Убили охранника, медсестру и того самого пожарного, которого спас ваш муж. У охранника трое детей осталось.
– Что с Леней?
– Ваш муж, понимаете ли… Он бесследно исчез.
– То есть как это, исчез?! В каком смысле?!
– Исчез. Вероятно, испугался выстрелов или чего там, уж я не знаю. Тут ночью такое было, такое… Стрельба, паника, давка на лестнице. Полиция два ружья нашла и патронов целую сумку.
– Он погиб? Леня погиб?
– Он жив, уверяю вас. Он убежал из больницы, но жив, это точно. Так говорят полицейские. Они очень внимательно осмотрели место преступления. Уже сделали некоторые экспертизы. Говорю, он жив…
Тимонину шатнуло, хотя она плотно сидела на стуле. Кровь отлила от лица. Сволочь, паскуда, этот Глухарев, свинья безмозглая, он просто издевался над ней, как последний садист. Ноги онемели от накатившей слабости. Сердце заныло, застучало.
– Вам плохо? – спросил Глухарев.
– Да, мне плохо, – прошептала Тимонина. – Мне очень плохо.
Врач вскочил, распахнул дверцы стеклянного шкафчика и оросил нашатырным спиртом клочок ваты. Ирина Павловна, повесив руки и откинув голову назад, едва держалась на стуле. Она видела происходящее сквозь густую пелену тумана, ей хотелось упасть на грязный пол и больше с него не вставать.
