В Париже, убедилась Лариса, действительно хорошо бывать во второй раз: уже не так жадно и без разбора хватаешь впечатления, боясь пропустить хоть толику, и в итоге не помнишь себя от усталости, ноги гудят, а в голове каша из соборов в стиле пламенеющего барокко, химер, сверкающих огнем каруселей, гениальных картин, витрин модных магазинов и с детства знакомых названий. На сей раз они никуда не торопились, смакуя впечатления и делясь ими друг с другом. Бродили по боковым улочкам, гордо игнорируя места массового скопления туристов, пили кофе в крошечных кафе, покупали в магазинах милые мелочи, показывали друг другу любимые уголки. Вадиму больше нравился Дефанс с его декларативно современной архитектурой, Ларисе – старинный квартал Вогез, она даже придумала, что именно за этой вот дверью была квартира кардинала Ришелье, и так долго гладила старинную ручку, что Вадим даже предложил отвинтить ее и взять с собой. Погода их баловала, было прохладно, но сухо, музейные работники и служащие метро, вопреки обыкновению, не бастовали. Они гуляли до изнеможения, покупали в магазине вино, сыр, всякие вкусности и ужинали, как выразился Вадим, «дома», в номере старинной гостиницы, где в коридоре по ночам гуляли сквозняки, сами собой открывались двери и наверняка бродили привидения. Порой Лариса смотрела на себя со стороны и удивлялась, как странно и быстро изменилась ее жизнь всего за две прошедших недели нового года. Она замужем, в Париже, хотя только что вернулась с моря, на пальчике мерцает бриллиант… Что будет дальше? Если бы она могла предполагать, какие еще сюрпризы готовит ей этот, так странно начавшийся год… Но Вадим не давал Ларисе погружаться в аналитику – тормошил, смешил, тащил куда-то, что-то придумывал.
Неделя пролетела незаметно. В день отъезда, рано утром, Ларису разбудил деликатный, но настойчивый стук в дверь. Она вскочила, испугавшись спросонья – Вадима рядом не было. За дверью стоял портье с извиняющейся улыбкой.
– Бонжур, мадам! – Так мелодично пропевать самые простые фразы умеют только французы, да и попробуйте спеть «Доброе утро!». – Кофе силь ву пле. Такси будет через полчаса.
– А где мой муж?
– О, мьсе уехал еще затемно, наверное, встретит вас в аэропорту, но он сказал, что оставил вам записку. – И, поставив перед ошарашенной мадам поднос с кофе, апельсиновым соком и круассаном, портье удалился.
Уже в такси, а потом в аэропорту Лариса перечитывала письмо, совершенно не понимая слов, будто оно было написано на японском. Но нет, буквы все знакомые, крупный, четкий почерк уверенного в себе человека. Вот только слова никак не складываются в осмысленные фразы, наверное, слезы мешают читать.
«Любимая моя! Конечно, я должен был объяснить тебе все лично, но я струсил, не смог бы сказать тебе это в глаза, поэтому позорно сбежал ночью. Я вынужден остаться здесь, во Франции, а точнее, уехать куда-то еще, пока действует шенгенская виза, потому что мне нельзя пока возвращаться в Россию. Меня арестуют прямо в аэропорту. Не волнуйся, любимая, я не преступник. Просто так сложились обстоятельства. Против меня завели уголовное дело, якобы я должен одним друзьям сумасшедшие деньги. Все выяснится, естественно, над этим работает мой адвокат, но я не хочу провести за решеткой те месяцы, если не годы, пока наши доблестные следователи докопаются, кто на самом деле прав, кто виноват.
Тебе ничего не грозит, квартира, машина и все имущество принадлежат тебе. Помнишь, мы подписывали бумаги у нотариуса? Это и есть мой свадебный подарок, хотя, конечно, я не думал, что все именно так обернется. Но мой адвокат, Игорь, – ты с ним знакома, он был в загсе и у нотариуса – ночью позвонил мне и сообщил, что ситуация резко изменилась. Он приедет к тебе, объяснит, как поступить с твоим, теперь твоим имуществом. Ты у меня богатая женщина! Можешь доверять ему абсолютно, мы знакомы с детства, и он знает свое дело. Я очень надеюсь, что смогу вернуться домой очень скоро, все объяснить тебе, и мы никогда больше не расстанемся, а для этого мне ОЧЕНЬ НУЖНА ТВОЯ ПОМОЩЬ. Я люблю тебя!»
Как она прошла регистрацию и паспортный контроль, Лариса не могла вспомнить даже много времени спустя. Слезы застилали ей глаза, кто-то подсказывал ей, что делать, куда идти… В самолете, не обращая внимания на попутчиков, она разрыдалась, стюардесса суетилась, приносила воду, таблетки, но Лариса плакала и не могла успокоиться. Ей нашли свободное место в самом хвосте самолета, принесли плед. Она не спала, сидела, бессмысленно глядя перед собой и ничего не видя. Еще никогда ей не было так больно…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Еще никогда ей не было так больно. Все произошло мгновенно, как в американском боевике: она вышла из машины, водитель нес за ней пакет с продуктами, и вдруг громкий хлопок, потом еще… Водитель упал на нее, закрывая собой, руку пронзила дикая боль. Лариса ударилась головой, в глазах потемнело, и она потеряла сознание. Последнее, что Лариса видела, – оранжевые мячики апельсинов, скачущие по грязноватому снегу. Когда она пришла в себя, мячики куда-то подевались, перед глазами был не серый снег, а белые квадраты потолка с тускло светящимся белым шаром лампы. Голова невыносимо болела, но усилием воли Лариса посмотрела на черный провал окна, блеклые желтые шторы, обшарпанную тумбочку с неожиданно роскошным букетом цветов в литровой банке с водой. Все незнакомое, враждебно-чужое, настораживающее. Лариса застонала.
– Маша, она пришла в себя! – Голос был знакомый, и Лариса немного успокоилась. Перед глазами замаячило Пашино лицо. – Лариса Петровна, вы очнулись? Лариса, ты меня слышишь? Слышишь, да? Давай я тебе подушку поправлю.
– Отойдите от больной, не надо ее трогать! – Вплывшая в комнату штатная медсестра Маша совершенно не разделяла волнений добровольной сиделки. – И кричать тоже не надо, вы мне всех больных перебудите. Очнулась – и слава богу, чего ей не очнуться-то после сотрясения мозга? От этого не умирают, некоторым, говорят, даже на пользу идет. Как перетряхнет мозги – так они и умнеют, и жизнь налаживается.
Бормоча чепуху, медсестра подняла повыше тощую подушку, проверила иглу, закрепленную лейкопластырем на Ларисиной руке, поправила капельницу. Вторая рука была забинтована, пошевелить ею Лариса не смогла. На лбу тоже была повязка.
– Вам снотворное дать или так уснете?
– Да я только что проснулась! Сколько я спала, что это вообще было?
– Покушение! – тоненьким восторженным голоском пискнула молоденькая медсестричка, протиснувшаяся в неплотно прикрытую Машей дверь. – Киллер или даже два! Вот он вас спас! – Она указала на Пашу, и ее глаза засияли удвоенным восторгом. – Вас уже по телевизору показывали, по двум каналам, по третьему обещали в двенадцать показать, хотите, мы вам телевизор принесем? В восьмой палате есть или из холла… – Она оглянулась, ожидая поддержки, несколько тетенек в больничных халатах, которым удалось просунуть в дверь только головы, согласно закивали. В их глазах плескались море любопытства и капелька восхищения.
