владел уже не обезьяньим телом, а человеческим. Зачем-то оглядел себя голого. Прикрыл своё хозяйство обеими ладошками и, быстренько задавшись вопросом, с чего бы начать, принялся разглагольствовать на заданную тему…
Глава 7. Локация 2. У страха глаза настолько велики, что от одних размеров можно дуба дать.
Возвращение из небытия в реальность оказалось неожиданным, что заставило Диму вздрогнуть, прежде чем открыть глаза. Он ощутил себя резко проснувшимся и до жути перепуганным, в результате чего мысли в голове мгновенно соорудили кучу-малу, где ни одной адекватной и цельной не обнаруживалось. Не успев осознать, что могло его так напугать, он решил бояться самого этого состояния страха. Так хоть какая-то конкретика прослеживалась.
Молодой человек лежал, прижавшись щекой к сырому и тёплому каменному полу, накрыв голову руками, словно защищаясь от удара. Испуганно приоткрыл глаза, дрожащими щёлками лихорадочно осматриваясь перед собой. Жалкий источник света, находившийся где-то за спиной, судя по еле ощутимому мерцанию, ассоциировался с пламенем церковной свечки, едва различимыми жёлтыми проблесками играл на сыром камне пола.
Где-то громко капала вода. Притом не получалось определить даже примерное направление, откуда доносился этот звонкий бульк. Потому что монотонная капель настигала слух сразу отовсюду. Именно этот ритмичный, как метроном, звуковой раздражитель, создавая реверберацию, позволил Диме однозначно определить, что помещение, где он находился, замкнутое и достаточно просторное.
Кроме звяканья с бульканьем, от самого камня исходил странный низкочастотный гул, глухой и монотонный, чем-то напоминавший пение трансформаторной будки, только частотой значительно ниже. Почему-то именно этот явно природный источник шума наводил на молодого человека наибольшую жуть, обволакивая сознание липкой всепоглощающей паникой, поднимая каждую волосинку на теле дыбом. Но чем он был так опасен, Дима не понимал или не помнил.
Не видя перед собой явной опасности, открыл глаза полностью и постарался успокоиться, запуская в голове уже привычную мантру: «я — ведущий». Колотившееся, как у загнанного зайца сердце заставило обратить внимание на тело, в котором оказался. Оно было не родным, но и не обезьяньим, что с одной стороны внушало оптимизм, но с другой, туловище своими кондициями не порадовало.
Первое, что осознал — болезненная худоба. Пуп прилип к позвоночнику. Ручки щупленькие, ножки тоненькие. Плечики чуть по шире головы. Второе, что валялся одетый в штаны и рубаху. Одежда оказалась насквозь мокрой, грубой и судя по лёгкому сквозняку на различных участках тела, ещё и рваной. Босые ступни буквально окоченели, несмотря на ощущаемый жар во всём остальном теле.
Третью несуразицу нового образа обнаружил, когда осознал, что на голове довольно пышная шевелюра. Притом волос казался толстым и жёстким. А может, просто долгое время немытый и поэтому покрытый приличным слоем грязи, что и создавало иллюзию густоты и пышности. Сложно было сказать.
Дима минут пять потратил на изучение нового туловища, но при этом стараясь не двигаться, кроме как открывать и закрывать глаза, таращась в пустоту темноты и на едва различимые отблески, отражающиеся в каплях влаги на сыром полу. Он с какой-то непонятной для себя маниакальной уверенностью понимал, что ни в коем случае нельзя шевелиться, потому что любое движение сдаст его с потрохами.
Он не знал, почему этого делать нельзя, но был уверен, что за спиной кто-то есть. Притом, этот кто-то внимательно следит и ждёт, когда валяющийся на полу придёт в себя. Мало того, подумав о наблюдателе, Дима отчётливо вспомнил на уровне дежавю, что этот кто-то и был причиной ужаса парнишки, в тело которого переселился.
Тем не менее, время, потраченное на изучение нового тела и скудного окружения, позволило несколько восстановить сердцебиение и практически полностью расслабить напряжённо скрюченные мышцы. А мерное постукивание капель и вовсе успокоило перепуганное сознание, дав, наконец, возможность думать, задав себе ряд вопросов.
Дима: — А чего это я валяюсь? Где эта красночёлочная мегера? И кого это я, такой бессмертный, тут боюсь до уссачки?
С этими, как показалось ему здравыми мыслями юноша демонстративно медленно, даже несколько лениво сел, опираясь руками за спиной на скользкий пол. Глянул на гипотетического наблюдателя. Закатил глазки. Скривил губки. Ручки в локотках сложились, как самолётные шасси при взлёте, и он, глухо брякнувшись затылком, потерял сознание…
Очнулся в исходном скрюченном состоянии, прижимаясь к каменному полу щекой. Все мышцы скованны. В голове коллапс, граничащий с паникой и еле терпимой болью. Тем не менее, там сформировалась первая мысль и она была не об обнаруженном наблюдателе, а выразилась в удивлении от скорости собственной смерти, что называется с одного взгляда.
Дима: — Любопытно. Меня разбил инфаркт или инсульт? Хотя какая хрен разница.
Но сейчас, в отличие от первого прихода в это тело, молодой человек точно знал, кто за его спиной сидит. Вернее, наоборот. Он понятия не имел, что это за отродье. Но более страшного существа, да ещё так близко, в жизни видеть ещё не приходилось. Дима не успел запомнить чудовище как следует и, хоть убей, не помнил мелких деталей. Но страшно было до одури. Хотя, какая уж там одурь, когда попросту кони двинул от одного вида этой нереальной жути.
Пытаясь воссоздать в памяти мельком запечатлённый образ, ему на ум неожиданно пришло понимание, что перед ним находилась самая настоящая материализовавшаяся Смерть собственной персоной. Вот только без балахона с капюшоном, и сенокосного сельхозорудия, как её принято изображать, где ни попадя.
Притом рук у посланницы загробного мира показалось много, как у какой-нибудь индийской богини. Хотя он тут же усомнился в этом, решив, что многорукость могла и померещиться со страха. Уж больно они напоминали оленьи рога, раскинувшиеся по кругу на все триста шестьдесят градусов.
Чудо-юдо-баба-смерть ни то стояла на раскорячку в позе наездника, зависнув в воздухе как иллюзионист, ни то на чём-то сидела в пацанском приседе, раскидав в стороны костлявые коленки. Последнее дипломированный IT-специалист, друживший с математикой, посчитал более логичным. Только на чём сидела эта жуть, разглядеть не успел.
Но вот что врезалось в память, словно фотография, так это огромный мужской детородный орган, свисавший между ног старухи. Этот атрибут, вызвавший диссонанс с общей картиной, сразу приковавший к себе изначальное внимание, и не позволил как следует рассмотреть всё остальное.
Хотя суммарная поверхностная картинка в голове всё же сложилась. И главное, что удалось осознать — перед ним была древняя измождённая старуха, несмотря на мужской половой орган конских размеров, хоть и приделанный, где положено, но ни к селу, ни к городу. Почему так решил? Да кто его знает. Вот зародилась чёткая уверенность, что эта особь отдалённо
