и он соизволил по многочисленным ходатайствам эрцгерцога, мораван и других простить нам это, то...» и т. д. В итоге во всех своих делах, а потом и в маестатах, которые были возвращены пражанам (хотя и в скромном количестве), король стремился лишить пражан, как провинившихся, чести на все времена и вообще всячески навредить им и ограбить их. Когда он по своей воле так обошелся с пражанами, то вновь приказал отпустить несколько узников, оставив для будущего наказания более 40 человек. А Якуба, гофрихтаржа, не допустив до себя и даже не видя его и не выслушав, король сразу же во вторник перед святой Маргаритой [12 июля] приказал посадить в Белую башню. Его и других заключенных стерегли и внимательно за ними следили. Женам, детям и приятелям узников не разрешили посещать их и говорить с ними.
Однако тогда еще никто не был отдан палачу по той причине, что составлялись вызовы на суд другим городам и лицам панского и рыцарского сословий. А для того, чтобы прочие не воспротивились, следовало сделать послабление заключенным пражанам.
Тогда можно было бы всех остальных скорее принудить предстать перед Е. К. М. Что касается вызовов на суд городам и лицам из панского и рыцарского сословия, то я не считаю нужным переписывать их сюда слово в слово, поскольку почти все они одинаковы и мало чем отличались от вызова на суд пражским городам. Просто тому или иному городу приписывались большие или меньшие провинности. То же самое касалось и лиц или лица из панского и рыцарского сословия. Не имея никакой достойной и справедливой причины, по которой король мог кого-либо судить, он таковую придумывал.
Взять, к примеру, Вацлава из Вартмберка, который почти ничего, что другим ставилось в вину, не делал и одним из самых последних грамотой своей присоединился к «Дружественному соглашению». Однако король знал, что у него много наличных денег, а главное, он должен был ему несколько тысяч. Поэтому в вызове на суд в вину Вацлаву было поставлено то, что он не приехал к королю в Литомержице[210]. Между прочим, тысячи других из панского и рыцарского сословия также не приехали, но они были беднее, ничего не могли дать, и их оставили в покое. Те же, у кого были большие владения, как, например, у пражан и других городов, приехав к королю в Литомержице, не смогли допроситься и получить какого-либо ответа. Именно поэтому я не привожу здесь вызовы на суд. Упомяну только о городах, вызванных на суд и осужденных так же, как и пражане. Эти города должны были отдать королю свои маестаты, артиллерию, оружие и земельные владения, записав все это в земские доски, а также отказаться от пошлин и других доходов. Король возился с городами до тех пор, пока они не сделали все так, как он хотел, оформив передачу ему земельных владений. И пока они не передали лицам, посланным им в каждый город, своих крестьян, они мучались в тяжком и смрадном узилище, где одни лишились разума, а другие, как только были выпущены, сразу умерли. Воистину в то время пражский замок был не чем иным, как застенком для чешского народа. Уже не хватало тюрем, такое великое множество было тех, кого подвергали заключению и насилию.
Еще я приведу мандат, разосланный по краям Чешского королевства, который был издан королем перед вызовом на суд и разбирательством. «Фердинанд и т. д. Верные, милые и т. д.»[211]
Следующие послания необходимо было привести ранее: «Я к вашим услугам, благородные и честные господа пражане, дорогие друзья мои. Да ниспошлет вам Господь Бог всякие блага. Я намеревался отправиться в Прагу по делам пана Арношта Крайиржа, моего родственника, и поехал сначала в Чешский Брод. Пан Арношт Крайирж сообщил мне сюда в Брод, что на пути в Прагу он узнал о волнениях и несогласиях, которые происходили там, и повернул домой. Я хочу сделать то же самое. Когда стало известно о тех волнениях и несогласиях, горожане Брода послали ко мне несколько лиц из своей среды, прося у меня совета, что им предпринять. Я в ответ спросил их, было ли к ним от вас какое-либо посольство или письмо, и они ответили, что не было. Тогда я дал им такой ответ: поскольку они от вас не получали никакого письма или посольства, а сообщения противоречивы и не совпадают одно с другим, то им следует послать к вам людей и все выяснить. Судя по тому, что они услышат, они примут решение, как им себя вести. А Ян Выскитенский[212] приехал ко мне в два часа на ночь [23 час.] и немного рассказал о том, что у вас сейчас происходит. Сегодня сюда в Брод приехали также два человека из Старого и Нового Места, и у меня с ними был разговор. Они сообщили, что у них нет никаких ваших грамот, и просили меня посоветовать, что делать и можно ли им ехать дальше. И дал я им такой ответ: я не знаю, что вы им поручили, но думаю, что в соответствии с данным вами поручением они должны знать, как себя вести. С этим они от меня и ушли, но куда потом направились, не знаю.
Господа и дорогие друзья мои, меня совершенно расстроили эти волнения, несогласия и беспорядки, ведь если они не прекратятся и не будет что-то сделано, то я не предвижу ничего, кроме падения и гибели Чешского королевства, да спасет нас от этого Господь Бог. Поэтому, наверное, было бы во благо, если бы вы нашли путь, чтобы все эти дела, так начатые, могли прийти к доброму умиротворению. А если все останется без изменения, из этого ничего хорошего не выйдет. Дай Господь Бог, чтобы Его Милость король с вами и вы с Его Королевской Милостью обращались иначе, чем сейчас, чтобы было за что благодарить Господа Бога. Поэтому я посылаю вам это письмо с добрыми намерениями, как человек, который с радостью увидел бы спокойствие этого королевства.
Дано в Броде после св. Прокопа [5 июля] лета 1547. Ян из Пернштейна на Гельфенштейне».
«Благородным и славным, дорогим господам бургомистру и совету Старого Места Пражского, господам, ко мне благосклонным, и милым друзьям моим. Я к вашим услугам.
Господа и дорогие друзья мои, вы мне сообщили, что Его Милость король, милостивейший господин наш, соизволил послать двух коморников с грамотой Е. К. М. ко всем трем городам. Эта грамота, как вы
