ним возился.
Учебные штурмы там, в ДНР, мы проходили с холостыми. А за ленточкой уже с боевыми, как патронами, так и гранатами. На крайних учениях уже здесь, в Запорожье, одного подорвали.
Ну, так бывает.
В учебке, слава Богу, обошлось без жертв.
Кормили отлично. Недалеко от лагеря был пищеблок, откуда мы забирали горячее питание. Это была полноценная домашняя кухня. Довелось мне там один день даже побыть в наряде.
В общем и целом об учебке у меня остались самые тёплые воспоминания. К слову сказать, силком туда никто никого не гнал. Были люди, которые на полигон ходили три раза всего, а всё остальное время пинали говно в лагере. Учёба была построена так: Министерство обороны даёт вам две недели на подготовку и условия для неё. Надо — берите. Не надо вам — идите в бой так.
Я взял всё, что только можно было взять. Я вытянул максимум из этих двух недель, из инструкторов, из возможностей потренироваться с оружием. Кое-что мне пригодилось.
Таким образом, к августу, то есть где-то к годовщине моего прибытия на ИК-53, можно было смело констатировать факт: за минувший год я освоил два новых в своей жизни инструмента — швейную машинку и автомат Калашникова.
Недалеко от учебного лагеря был карьер. Изредка нас отпускали туда искупаться вечером.
Это было одно из самых ярких впечатлений и ощущений для меня: вот, кажется, только что я сидел за решёткой, и вот я плыву в тёплой воде.
Наверное, именно карьер, а не отсутствие конвоя, подарил мне самое объёмное ощущение (или иллюзию?) свободы.
На карьер приезжали местные на каком-то совершенно раритетном автохламе (в России на таком уже не ездят даже в самых нищих краях). Грудастые и жопастые девки в купальниках жеманно потягивали какое-то адское пойло из полторашек.
Проходя мимо них, я испытывал какой-то совершенно дикий сюрреализм. Мало того что на расстоянии вытянутой руки от тебя стоят настоящие девки с титьками (а девки в ДНР — огонь, это тут, в Запорожье, какой-то сплошной сухостой, а там — уууух!), что для зэка уже само собой нетривиальный объект, так ещё и общий антураж дэнээровщины, отсылающий тебя в Россию 1992 года, абсолютно разрушал реальность происходящего вокруг.
Несколько позже, когда в лесополку под Работином приедет Инна Вальтер с сапёрами на «буханке», я уже адаптируюсь к окружающему миру, но тогда, только что вырвавшийся из клетки, я испытывал просто неописуемое головокружение от всего.
Цвета, вкусы, запахи, визуальные эффекты — всё кружило голову и дарило ощущение жизни, а не тоскливого тюремного болота, безвременья, квазинебытия, анабиоза.
Всю эту палитру чувств, эмоций, ощущений я пережил именно там, в учебке, в ДНР.
И как это ни странно, наверное, слышать, но даже лютый трэш ЛБС не переплюнул полноту и остроту ощущений того периода.
10 августа, ровно через две недели после прибытия, нас погрузили в автобусы и мы двинулись в путь.
Я последний раз посмотрел на лесной массив, в котором располагался наш лагерь, и мысленно попрощался с Донетчиной.
Ещё одна страничка перевёрнута.
Наступало время упоительнейших историй.
XXII
Мистер Фьюжн был моим командиром ещё с учебки.
С ним мы проходили боевое слаживание, и здесь, за ленточкой, нам тоже пришлось поработать вместе.
Наши пути разошлись, когда меня откомандировали в Н-скую бригаду морской пехоты.
Я думал, нам уже не доведётся свидеться, но после того, как я вернулся в город Т., наши дорожки снова сошлись.
Мистер Фьюжн первым сбежал из «синей ямы» города Т. туда, где я нахожусь сейчас.
Я же приехал с последней партией.
К этому времени мистер Фьюжн уже сформировал себе группу, и на первом их задании я к нему не попал.
А задание было лютое.
На броне БТРа группа должна была прорваться прямо к окопам хохлов в районе «очка Зеленского» и…
…да, да.
Было два таких задания.
Я участвовал в последнем, когда БТР на полном ходу влетел в противотанковый ров.
А за две недели до этого было первое. Меня в ту группу не включили.
А вот мистер Фьюжн был командиром обеих групп.
И когда мы летели по полю на БТР и по нам за километр до спешки начали бить хохлы, для всех нас это был исключительно новый экспириенс.
Для всех, кроме мистера Фьюжна, поскольку он это всё уже проходил двумя неделями ранее.
И в тот раз они прорвались к позициям. Они спешились. Они зашли в окоп под огнём.
И сразу же попали как куры в ощип. Слева хохлы и справа хохлы.
А им говорили, что «там…».
Ну, вы поняли.
И сразу же, в первые минуты замеса, там погиб мой товарищ с ИК-53 Юра.
С Юрой я работал по соседству в ночной смене на швейке. Мы не общались, просто здоровались. Оказавшись здесь, общение не восстановили, но, поскольку мы были с одного лагеря, какие-то нити всё-таки проступили.
Там он был для меня одним из многих. А здесь — одним из тех, с кем мы вместе сделали свой шаг за «шлюза» колонии. С кем мы вместе прибыли в учебку. С кем мы вместе в конечном итоге оказались там, откуда Юра шагнул в вечность. Он сел в «тайфун» и уехал в один конец, а я в ту ночь остался на охране их дома. Мистер Фьюжн не взял меня с собой.
Очутившись в окопе, Юра повёл себя странно. Зачем-то отбился от группы и занырнул под какой-то искореженный профлист, видимо сорванное покрытие окопа. Занырнул прямо туда, где сидело гадьё. И получил автоматную очередь.
В том бою, получив тяжёлое ранение руки и сразу двух ног, обезумев от боли и понимая, что эвакуации не будет, попытался сдаться боец, с сестрой которого я общался не так давно на предмет исчезновения денег с его карты.
Он крикнул хохлам:
— Мужики, я сдаюсь, гранат нет!
Хохлы кинули РГН между ним и группой, утащили его к себе в клубах пыли.
Очень скоро, буквально через несколько минут, оттуда, где они засели, раздался одиночный выстрел.
Тяжелораненый пленный хохлам не нужен.
Стандартный набор вопросов: кто такие, сколько вас, какое задание — и пуля в голову.
Мы поступаем так же.
No questions.
Мне рассказали об этом четыре человека, бывшие там. Независимо друг от друга. С их слов я пересказал эту историю его сестре, ещё по горячим следам. Я считаю, я считал, что родственники должны знать правду такой, какая она есть.
Девушка не смогла принять
