– Продолжай, сынок.
Я кивнул.
Скорее всего Батя сказал Савкину что-то очень приятное, поскольку Красный Мальчик с понурым видом забрался в свой «Фиат» и больше оттуда не вылезал до самого конца сходняка.
– Тут некоторые интересуются, – продолжил я, на слове «некоторые» кивая в сторону уползающего Савкина, – о ком это я толкую. Думаю, что это очевидно. Путь к легальным формам книжного бизнеса тернист, но неизбежен. Многие из присутствующих здесь в прежние времена конфликтовали с нашим законодательством – и потому что время было другое, и потому что законы были несовершенны. Однако теперь пора конфликтов уходит в прошлое и наступает эпоха легальных и взаимовыгодных отношений деловых людей с государством…
Собравшиеся одобрительно зашумели. В особенности слова мои запали в душу тем, кто влился в книжное дело не сразу после института, а пришел в этот бизнес кружным путем, через ИТЛ. Респектабельность сегодня ценилась дорого. Правда, картина, мною нарисованная, выглядела пока еще идеальной: взаимоотношения кадров вроде Тараса с законом были пока не безоблачны. Однако хорошо уже то, что закон ныне многие старались элегантно обходить, но не грубо попирать варварскими методами. Это само по себе было прогрессом.
– …И вот когда, – я мелодраматично возвысил голос, – и вот когда все более-менее устоялось, вошло в норму и пустило корни, находятся ПОСТОРОННИЕ люди, чуждые процессов разумной интеграции интересов. Они отвергают все формы культурного партнерства…
Половину ученой лапши, которую я сейчас развешивал на ушах братвы, дружно вставшей на цивилизованный путь, я и сам толком не понимал. Но слова, хорошо понятные большинству, арбитр должен был преподносить на тарелочке в окруже нии изысканного гарнира.
– …Проще говоря – занимаются вульгарный беспределом!
Слово было сказано, и оно немедленно нашло горячий отклик в сердцах присутствующих. Секунд тридцать я простоял на подиуме с поднятыми руками, пережидая всплеск эмоций. От беспредела страдали все: со своими можно было договориться – приватно или на сходняке при арбитре, зато наглая неорганизованная преступность была безотчетна и неподконтрольна. Я знал, что несколько самых авторитетных гауляйтеров старались спонсировать райотделы муниципальной милиции, чтобы те были построже с явными беспредельщиками. По слухам, даже прижимистый таганский Назаров по кличке Дядя Бакс раскошелился на два «форда» для милицейских патрулей и обеспечил оба экипажа английскими бронежилетами фирмы «Саути». Правда, нашу славную милицию не купишь за рупь двадцать. Райотделы принимали подарки от меценатов, но начальники все равно предпочитали особо не суетиться, философски рассуждая в том духе, что преступность есть неизбежное свойство капиталистического общества и стараться ее искоренить – все равно что вычерпывать море решетом. Впрочем, в начале восьмидесятых, когда я только-только пришел в МУР, философское ничегонеделание тоже можно было научно объяснить преимуществами социалистического строя, по законам которого преступность и так естественно вымрет со временем, а потому глупо кидаться на амбразуру. Другое дело, что в восьмидесятые начальство уже философствовало, а простые опера еще вкалывали, не очень-то надеясь на естественный мор в среде правонарушителей. И Яков Семенович Штерн вместе со всеми горбатился на родное государство как миленький. А вот теперь все тот же Яков Семенович встречается с мадам Фемидой и мадам Немезидой в частном порядке. И притом сам себе начальник. Гляди-ка, гражданин начальничек Штерн, как публика разошлась!…
На тридцать первой секунде стояния в море шума и гама в позе «хенде хох», я подал знак Паше Узину, и тот, сложив газетку, моментально вскочил ко мне на подиум. В руках он уже держал листок с бледной компьютерной распечаткой своей статистики. Увидев на подиуме сурового Кузина, братва несколько притихла. Поссориться с начальником охраны «Олимпийца» было равносильно тому, что плюнуть против ветра: есть тысячи формальных причин, по которым фирму можно не допустить к торгам на приемлемых условиях, и расположение стража ворот подчас оказывается повесомее симпатий на более высоком уровне. Потому что боссы витают в сферах, а Кузин здесь и начеку.
«Олимпийский» страж брезгливо оглядел аудиторию и, не тратя времени на предисловия, стал зачитывать данные со своего листка. По оценкам Кузина, неорганизованные мордовороты из различных районов столицы и Подмосковья только за последний месяц пробовали на прочность охранный щит комплекса свыше сорока раз. Зарегистрировано пятнадцать попыток начать разборки с дилерами прямо на территории «Олимпийца», конфисковано порядка двух десятков стволов разного калибра и несколько сот единиц боеприпасов, включая противотанковые гранаты «РГД». Только систему сигнализации комплекса пытались вывести из строя двадцать три раза, считая и то покушение на телекамеры нижнего яруса, из-за которого едва не начался пожар. А баллончик с «черемухой», кем-то «забытый» в вентиляционной шахте? А пластиковая взрывчатка в пачке с книгами Алистера?…
– Беспреде-е-е-ел! – дружно выдохнула братва, и Тарас со своими обидами тут же был забыт. Теперь уже каждый вспоминал о своих собственных обидах и потерях, о неподконтрольном шакалье, которое только огнеметом можно выжигать или травить дустом, как тараканов…
– Вконец они оборзели! – закричал со своего места тимирязевский Волчок и, дождавшись, когда Паша Кузин сойдет с подиума, поспешно занял его место. – У меня на Лиственничной аллее грузовичок стоял с бумвинилом, ну, с ПМБ-2… Какой сволочи помешал? Шофер только за сигаретами сходил, в лавочку напротив…
– Да что там твой бумвинил! – на подиум вскочил Ося Арбатский (Осинцев Сергей Сергеевич, фирма «Глаголь») и не слишком вежливо оттеснил Волчка. – Три лотка у меня стояло, три! В вестибюле «Ост-Банка»! Клиент жирный был, денежный, в день по тридцать собраний одного Конан Дойла уходило…
Братва хором вздохнула: место было и впрямь замечательное.
– …А что в декабре было, помните? – надрывался Ося. – Набежали какие-то ублюдки, прикинутые под Рэмбо. Продавцу – в зубы, у охранника помповик отобрали и на улицу, мордой в снег, выкинули… Часок покуролесили и убежали, а под шумок кто-то выручку – хап, четырех Конан Дойлей – хап, у охранника нашего – воспаление легких, а у продавца – сотрясение мозга… и поди теперь кого-нибудь заставь на этой точке поработать! Народ отказывается, впору хоть точку закрывать…
Прорвало всех. К подиуму, размахивая руками, метнулся Баграт со своими печалями, но его опередил стоявший ближе ясеневский Михалыч – в миру Иван Михайлович Береговой, ТОО «Инкварто».
– А про «перехватчиков» – забыли?! – воскликнул он, обернувшись к толпе коллег по бизнесу. – У нас позавчера на Айвазовского десять «КамАЗов» с тиражом чуть не умыкнули! Но ведь не умыкнули, паразиты, даже и этого не смогли! Совершенно левая публика, работать не умеют и вляпались, как не знаю кто!… – Удовлетворение в голосе Михалыча весьма заметно мешалось с сожалением, что этот груз на его территории не перехватил он сам. Чтобы врагу не досталось. – Нашумели, но все впустую. «КамАЗы» уехали, эти говнюки – в ментуре… а мне звоночек вечером от товарища капитана: не мои ли это пакостники? Тьфу! – Береговой потряс кулаком и замолк.
После выступления Михалыча встреча на высшем уровне окончательно превратилась в стихийный митинг. Даже Тарас, порывавшийся сначала вернуть братву к происшествию на Савеловском, в один прекрасный момент не выдержал и присоединился к общему базару. Вероятно, с самого начала он катил на Гулю из тактических соображений, а не потому, что на самом деле считал, будто его останкинский собрат и был организатором и вдохновителем обстрела его драгоценнейшего лотка. Теперь далекие овчарки в вольерах самозабвенно подвывали голосам из-под бетонных сводов ангара:
– …Два ящика Баркова было, елда золотая во весь супер… Стырили двести суперов, и кто у меня теперь эту мутатень купит?
– …зуб ему выбил и щеку распорол… Ага, прямо краем переплета, как бритвой…
– …по безналу, говорит! Накладные вроде в порядке, копия платежки – очень натуральная… И увез, паскуда, всех Толкиенов в свою Чучмекию…
– …за аренду плати, ментам плати, «Олимпийцу» процент, а теперь еще и за люстру плати… Да кто ее трогал?…
– …я ему русским, литературным, бля, языком объясняю: наш это район, и чужие здесь не ходят. А он: «Префекту-у-у-ра!» – и бумажку с орлом прямо в рожу тычет…
– …посылаю ревизоров, чтобы те сопляков моих проверили. Возвращаются. Он с фингалом, она с царапиной и плачут, плачут…
Издали мне было не видно, кто испустил этот последний крик души, но, вероятнее всего, жаловался на жизнь именно господин Мамонтов. Из деликатности умалчивая, что его так называемые ревизоры еще и устраивают стажерам крупные недостачи. Или, быть может, он-то считает, что такое поведение для ревизора совершенно нормально? «Как знать, – подумал я, – не из того ли проистекает половина наших бед, что мы все маскируем с некоторых пор малоприятные вещи интеллигентными словами? Общак называем фондом, хазу – офисом, старых мошенников – ревизорами, сходняк – конференцией, разборку – арбитражем». Нет, решил я после недолгих раздумий. Слова не виноваты. Наоборот, они у нас играют роль стимулов, своего рода повышенных обязательств. Если долго втолковывать тому же Гуле, что он, Грандов Юрий Валентинович, человек, звучит гордо и занимается бизнесом, то даже Гуля – хочешь или не хочешь – со временем как-то цивилизуется. То же касается и Тараса, и остальных. Книги облагораживают, даже если ими просто торгуешь. Если в человеке одежка и прическа уже прекрасны, то авось и душа с мыслями подтянутся на должный уровень. Антон Павлович Чехов, собрание сочинений, том не помню.
