На пятый день мы снялись и отошли от водопада в сторону. В двух километрах была расселина, переходящая в пещеру, которую мы обнаружили во время пеших прогулок. Случайно. Я вон раз десять обошёл всю долину, когда зачищал её от диких животных, а то, что тут была природная пещера, скрытая кустарником, и не подозревал. Поэтому, чтобы не бегать постоянно так далеко, мы и перенесли лагерь ближе к пещере. Та имела несколько отводов, и мы с факелами в руках изучали их. Никаких колодцев или глубоких ям не было, так что я спокойно дал играть там детям в прятки, когда мы её полностью изучили. Сама пещера имела довольно большое общее помещение с посыпанным песком полом и тремя ходами с коридорами, которые дальше пересекались. Но уходили они до ближайшего завала. Своды были крепкими, так что я даже наш лагерь перенёс в саму пещеру, и мы ночевали тут, слушая вечерами завывание ветра в скалах. Причина такого моего поступка была проста, прошёл дождь, и мы скрылись от него в пещере. Там я постоянно возился с детьми, время для них у меня всегда находилось. Даже главная наша «почемучка» Кира не выводила меня из себя, и я степенно, спокойно и развёрнуто давал ей ответы на все её вопросы.
– Папа, там дымит! – вихрем влетев в пещеру, выкрикнул Генка и, ухватив один из бутербродов, что я делал, умчался обратно.
Хлеб у нас закончился, вернее даже не закончился, а зачерствел ещё два дня назад, отчего мы скормили его лошади, так что я сегодня напёк лепёшек и наложил сверху свежего жаренного на костре мяса зайца, подстреленного вчера вечером. Вот это непосредственная Алиса и назвала «бутербродом». В принципе подходило, да и вкусно было, даже я это признал.
Поев и покормив детей, я взял в одну руку кружку с чаем и, отпивая на ходу, направился к выходу. Нужно посмотреть, что там за дымы.
Дождь недавно закончился, земля была сырая, и кое-где на траве и листве ещё блестели капли, но это не помешало мне обойти кустарник и следом за Геной пройти небольшой лес из сосен и выйти на опушку. Посмотрев в указанную сыном сторону, я выронил кружку и, подхватив его на руки, быстро побежал назад. Это не был дым костра, это был пожар. Дым слегка извивающимся столбом стоял точно над нашей усадьбой.
Дымового сигнала для общения у нас не было, просто если бы жёны соскучились, то могли оседлать любую из верховых и добраться до нас. Где мы примерно находились, они знали. На третий день нашего отдыха у водопада нас навещала Мэри: проверила, всё ли у нас в порядке, забрала пустые корзины и сумки, оставив пару свежих караваев и две бутыли с молоком. Хватило этого нам почти на двое суток, сейчас мы перебивались лепёшками. Хотя честно скажу, они мне удались, горячие да с мясом, вкусные.
– Все ко мне! – скомандовал я, добравшись до входа в пещеру. Ярина, наша лошадь, что паслась на лужайке, подняла голову и удивлённо прислушалась, глядя на нас. Остальные дети играли в догонялки в кустарнике, там были очень удобные тропы вроде лабиринта.
– Пап, – окликнула меня у входа Анна. – Денис в туалет хочет.
– А-а, – подтвердил тот.
– Хорошо. Все в пещеру, я сейчас.
Для туалета у нас была оборудовано специальное место, которое мы посетили вместе с Денисом. Как я ни торопился, но это дело на старших детей не бросишь. В общем, пять минут у меня отняла возня с младшим сыном. Наконец с этим было закончено, я отнёс его в лагерь, где послушно сидели на одеялах остальные дети, рядом тлел костёр. Передав Дениску на руки Анне, я сказал:
– Сидите тут. Никуда не выходите. Папа ненадолго отойдёт.
– А когда вернёшься? – спросила Анна, гладя брата по голове. Старшие братья, прислушиваясь к нам, закопались в корзине с провизией. Поесть они были не дураки.
– Когда стемнеет, я вернусь. Анна, следи тут за всеми, ты старшая. Провизию найдёте в корзине. Там лепёшки, мясо и вода. Чайник я с костра снял, остынет, попьёте чаю.
– Хорошо, – кивнула та.
Дети у меня были ещё совсем маленькие, но Анна радовала своей рассудительностью, и я знал, что она действительно присмотрит за остальными.
Подойдя к одной из стен, я взял прислонённую к ней винтовку, вынул её из чехла, зарядил и, повесив патронташ на плечо, обернулся к детям, что внимательно следили за моими движениями. В их глазах было любопытство. Они ещё были маленькие и не понимали, что я оставляю их надолго, осознание этого придёт позже. Но к этому моменту я надеялся вернуться из разведки.
Убедившись, что все спокойно сидят, я неспешно покинул пещеру и, как только вход исчез за кустарником, стремглав побежал.
«Расслабился, идиот, спокойная жизнь заставила забыть, что за мир вокруг», – ругал я себя на ходу. У меня тлела надежда, что ничего серьёзного у жён не произошло, но сердце сжималось в предчувствии беды, отчего я даже пару раз простонал от избытка чувств.
За сорок минут я пробежал порядка четырёх километров, пока наконец не поднялся на один из холмов, что порос соснами, и, найдя удобное место для наблюдения, устроившись за стволом одного из деревьев, достал небольшую подзорную трубу и, открыв её, присмотрелся. Глаза мои не обманули, у нас в усадьбе чужаки – эти чужаки слишком по-хозяйски вели себя.
Скрипнув зубами, я оторвался от окуляра и несколько раз ударил кулаком по стволу дерева. Сейчас я был на эмоциях и не мог трезво оценивать ситуацию, нужно было прийти себя. Боль привела меня в чувство. Не обращая внимания на разбитые костяшки и содранную о кору дерева кожу, на которой уже проступили капельки крови, я снова вернулся к наблюдению. В этот раз я анализировал увиденное, пытаясь найти среди чужих своих жён, но их не было. Предчувствие беды обрело основу. Случилось что-то нехорошее. Оставалась одна надежда, что жёны, согласно моему плану, при появлении чужих отошли и деревьями двинулись в глубь долины. Мы не раз обговаривали их действия во время моего отсутствия при поездках во Фриско.
Холм, с которого я наблюдал за территорией усадьбы, находился в шестистах метрах от построек. Между нами было только поле с убранным урожаем. А я ведь планировал при возвращении вспахать его перед зимой.
«О чём я думаю, идиот?.. Так, нужно успокоиться», – подумал я и, ещё раз глубоко вздохнув, вернулся к наблюдению.
У дома был беспорядок, валялись вещи и предметы из дома, видимо, чужаки занимались грабежом. Банька, что стояла отдельно у ручья, ещё дымилась сгоревшим срубом, именно этот дым и привлёк внимание Генки.
С другой стороны ручья, через который были переброшены два бревна-мостка, в загоне, кроме двух моих коней, находилось ещё два десятка лошадей. Подсчитав, я определил, что чужаков было семнадцать, если, конечно, у них не было заводных. Все пришлые были одеты в форму. Тёмно-синий цвет выдавал в них солдат северян, однако бросалось в глаза то, что все они имели красные сапоги. Наверное, это что-то значило. Это всё, что я смог рассмотреть. Всего по двору бродило пять-шесть солдат, но в доме точно кто-то был. В окнах было заметно движение, да и заходили и выходили оттуда постоянно.
– Ну, сук-ки, – прошипел я. – Молитесь, чтобы мои жёны были целы и невредимы.
Спустившись обратно, чтобы холм закрывал усадьбу от меня, я проверил всё оружие, винтовку и оба «кольта», после чего, пригибаясь, рванул в обход. Эту местность, в отличие от чужаков, я знал как свои пять пальцев, так что подобраться к постройкам смог незамеченным.
По огороду между грядками капусты я прополз достаточно быстро и укрылся за силосной ямой. Успел вовремя, один из солдат появился на территории огорода и, срубив два вилка, отправился обратно. Когда он ушёл, я переместился в конюшню, обнаружив на сеновале пятерых спокойно спящих солдат.
Резать их сразу я не стал, ситуация могла в корне измениться. Поэтому я сменил место наблюдения, спустившись вниз и зайдя в одно из стойл. Тут был оконный проём, что выходил на двор. Поэтому приподнявшись на цыпочках, я выглянул наружу. Сразу стало понятно, что за дымок шёл из-за одного из сараев. Там двое солдат на вертеле целиком жарили нашего бычка.
«Эх, Мишка-Мишка», – подумал я, погоревав о своём тёзке.
Тут моё внимание привлекло цветное пятно. Сиреневое. Такой цвет был у занавесок на кухне и у одного из платьев Агнессы. Достав трубу, я не мог чётко разглядеть, что там, и посмотрел в окуляр. Быстро оторвавшись от трубы, я укусил кулак и заскулил от внутренней боли. Это единственный звук, который я издал, когда увидел изнасилованную и убитую жену.
Присев на корточки, я обхватил голову руками и стал покачиваться из стороны в сторону, весь уйдя в ту внутреннюю боль, когда осознал, что стал вдовцом. В то, что остальные жёны живы, я уже не верил.
В себя меня вернула, как ни странно, не боль от подзорной трубы, которую я даже помял, прижимая к своей голове, а воспоминание о серьёзных голубых глазах Анны, которая провожала меня взглядом, пока я выходил из пещеры.
– Урою, – тихо пообещал я себе. В моём голосе было столько ненависти, что я сам вздрогнул.
